Целостный анализ река оккервиль толстая. Творческое исследование по литературе " Подарок и есть жизнь?"(по рассказу Т.Н
МБОУ «СОШ № 15 с углубленным изучением отдельных предметов»
города Гусь-Хрустальный Владимирской области
Творческое исследование по литературе ученицы 9 «А» класса
Клетниной Марии
Тема исследования : « Подарок и есть жизнь?» (по рассказу Т.Н. Толстой «Река Оккервиль»).
Цель исследования :
Через исследование текста рассказа Т.Н. Толстой «Река Оккервиль» найти ответ на вопросы:
Что такое жизнь?
В чём смысл жизни?
Задачи исследования:
Выделить по тексту рассказа мечты и реальность в жизни главного героя.
Определить отношение автора к своему герою.
Моё отношение к проблеме, поднятой в рассказе.
Жизнь каждого человека уникальна и неповторима.
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие.
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
«… бережно снимал замолкшую Веру Васильевну, покачивал диск, обхватив его распрямленными, уважительными ладонями и, перевернув его, снова слушал, томясь, »
Отцвели уж давно хризантемы в саду
А любовь всё живёт в моём сердце больном…
Но однажды выдуманный, иллюзорный мир Симеонова рушится до основания. Он столкнулся с реальностью. Вера Васильевна оказывается жива, и он не рад, что есть реальная Вера Васильевна, и нет той, которая наполняла его мир красотой.
Какой была реальная Вера Васильевна?
Живая, весёлая, не потерявшая вкуса к жизни, она в окружении поклонников и близких людей празднует свой День рождения. Видя её, слыша её, Симеонов чувствует отвращение. Более того, ему противно, когда она мылась в его ванне, но он всё же моет за ней ванну , смывает последние следы своих иллюзий.
Сумел ли он защитить свои идеалы? Борется ли он с отвратительной ему реальностью?
Он бежал от жизни, затворял перед ней дверь, но полностью отгородиться от неё не смог. Он не смог сопротивляться реальности, поэтому жизнь нанесла удар по его иллюзиям. И он вынужден принять этот удар.
Отношение к герою смешанное, неоднозначное. С одной стороны, ему хочется посочувствовать: плохо человеку, когда с ним случается беда и он одинок, с другой, нельзя жить только иллюзиями, хотя мечтать не вредно; надо уметь жить на нашей грешной земле, и в нашей жизни есть радости.
Герой напоминает мне гоголевского Акакия Акакиевича , для которого единственная радость в жизни - красиво выводить буквы (и только всего!) в канцелярии, где он служит в одной должности уже много лет, не имея друзей.
Симеонов похож и на чеховских героев, которые живут как бы в футляре, ограничив себя самым малым ( Беликова люди не любят и… радуются его смерти; подобен ему и другой горой – Алёхин из рассказа « О любви» ). Я считаю, что герой рассказа живёт скучной и странной жизнью: ведь от человека самого в основном зависит, как он построит свою жизнь, чем будет интересоваться , кто будут его друзья, без кого и без чего он не сможет прожить.
Про Симеонова я бы сказала, что он не живёт, а существует.
А как Татьяна Толстая относится к своему герою? Какие детали помогают ответить на этот вопрос. У героя нет имени, только фамилия. Мне кажется, что в нашей жизни такое бывает, когда к человеку относятся не совсем уважительно.
Труд не приносит ему никакой радости: «он переводил нудные книги, ненужные книги с редкого языка» (а других занятий у него не было), и этого ему хватало только лишь для того, чтобы «за большую цену» купить редкую пластинку опять же с голосом его Веры Васильевны да на плавленые сырки.
По-моему, автор ему сочувствует, потому что он, Симеонов, ни с кем не общается, у него нет друзей, он живёт одиноко; продавцов, у которых он постоянно покупает старые пластинки, он называет почему-то крокодилами. Полагаю, в нашем окружении есть люди, похожие на героя рассказа, они не только плод авторского воображения?
Вслушаемся в строки стихотворения Е.Евтушенко «Людей неинтересных в мире нет», они помогли мне найти ответ на поставленный вопрос.
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы – как истории планет.
У каждой всё особое, своё,
И нет планет, похожих на неё.
А если кто-то незаметно жил
И с этой незаметностью дружил,
Он интересен был среди людей
Самой неинтересностью своей.
У каждого – свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час.
Но это всё неведомо для нас…
В толковом словаре мы находим два значения слова «интересный»:
1. Красивый, привлекательный.
2. Возбуждающий интерес, занимательный, любопытный.
Какое из определений, бесспорно, имеет отношение к Симеонову?
Конечно, к нашему горою подходит второе определение слова «интересный» - «возбуждающий интерес». Думаю, что такие в реальной жизни есть. И среди взрослых, и среди моих ровесников. Это люди «с отшиба», как называет их Т.Толстая, я бы назвала их «маленькими людьми» сегодняшнего времени (эта тема не новая в литературе). Они отличаются от окружающих образом жизни, отношением к людям и даже своей внешностью, живут в одиночестве, без друзей, а иногда и без родных, не общаются с соседями, редко улыбаются, чаще угрюмые, молчаливые.
Такие люди непривлекательны, неинтересны; они есть, и в то же время их как бы нет. Мы их «воспринимаем как нелепых», называем чудаками или ещё как-нибудь побольнее для них.
Я нахожу в словах Т.Толстой глубокий смысл: мы не должны быть равнодушными к таким людям , и её мысли совпадают с точкой зрения поэта Евтушенко:
Людей неинтересных в мире нет…
У каждого «всё особое, своё». Я соглашусь с этим; но люди, похожие на Симеонова, несчастные, потому что они многого в жизни не видят, не замечают, не испытывают, «недопонимают чего-то важного», живут своим выдуманным, виртуальным миром, который в любой момент может рухнуть. А что потом?!..
Этот рассказ многому учит: быть внимательнее к людям (и к чудакам в том числе), понимать их и помогать хотя бы добрым словом или вниманием, не быть чёрствым.
Народная мудрость гласит: «Жизнь прожить – не поле перейти; всякое случается в пути…» И если мы есть в этой жизни, то и жить нужно радостно, идти к своей заветной, реальной цели, иметь надёжных друзей, товарищей. Писатель Александр Куприн отметил, что «ценность жизни определяется тем, что человек оставил после себя».
Конечно, все мы мечтаем, и каждый о своём. Иногда мечты уносят нас очень высоко , но как бы высоко мы не поднимались в мечтах, надо всё-таки каждый раз опускаться на землю, чтобы приучать себя осмысливать свои поступки, перенимать житейский опыт у умных людей, встречаться с друзьями, спорить, ссориться и мириться – одним словом, учиться у жизни. Потому что жизнь даёт нам много радостей: радость искать, радость открывать, радость любоваться прекрасн
Мне хочется привести очень правильные мысли академика Д.С.Лихачёва: «В каждом почти человеке совмещаются разные черты. Конечно, одни черты преобладают, другие скрыты, задавлены. Надо уметь разбудить в людях их лучшие качества и не замечать мелкие недостатки».
Анализируя рассказ « Река Оккервиль» я размышляла о человеке, его характере, поступках, образе жизни и отношении к жизни.
Как жить? Каким быть? Эти вечные вопросы жизнь ставит перед каждым человеком, перед каждым из нас. И ответ на него : «Надо жить! Надо только умно жить. Потому что подарок и есть жизнь!»
В заключении мне несколько слов хотелось бы сказать о Татьяне Никитичне Толстой. В процессе своего исследования я поняла, что это непростая писательница. Её книги вызывают много споров. Отношение читателей к ним неоднозначное. Кому-то не нравятся, кажутся непонятными её книги. Кто-то поражается мастерству и безграничной фантазии писательницы. Но то, что она за роман "Кысь",
была удостоена премии "Триумф" за 2001 год,
а также является победителем конкурса
"Лучшие издания XIV Московской
международной книжной выставки-ярмарки"
в номинации "Проза-2001", говорит о том, что за творчеством этой писательницы большое будущее, и её надо читать.
Гипотеза исследования……………………………………………
Ход исследования……………………………………………………..
Биография Т.Толстой……………………………………………….
Рассказ Т.Толстой…………………………………………………….
Кто такая Вера Васильевна……………………………………
Кто была реальная Вера Васильевна……………………..
Как Т.Толстая относится к своему герою……………..
Определение слова «Интересный»…………………………
Мысли Д.И.Лихачёва………………………………………………..
Заключение………………………………………
Используемая литература…………….
Герой рассказа Симеонов. Мы знаем о нем лишь то, что он холостяк и зарабатывает деньги переводческой деятельностью, он анахорет, общающийся с одним человеком – старинной певицей Верой Васильевной, образ которой в подробностях создан его воображением. Он, может быть, даже любит ее. Он тоскует по ней, ни разу не видя ее. Толстая ставит перед нами проблему «маленького человека», который одинок. Но это одиночество ему не в тягость, ведь именно благодаря нему герой может уходить в свой идеальный «иллюзорный мир». Для Т.Толстой метафора является средством эфемерного и иллюзорного мира, в котором живут такие нелепые, робкие, герои – вечные дети, таким и является Симеонов. Они добры и милосердны, но в тоже время обречены на одиночество. Но его миф и мечты рушатся, когда он узнает о том, что идеал его мечтания совсем не идеал, а уже старуха, принимающая у себя в гостях таких же поклонников, как и он. Таки разыгрывается почти анекдотичная ситуация. Однако Михаил Золотоносов в статье «Мечты и фантомы» считает, что ошибается тот, кто не чувствует в этом тоски от исполнившегося и желания неисполнимого. Саморазоблачение мечтателя утверждает мечту как высшую ценность, но исполнение мечты трактуется как самоисчерпание человека, его конец, а желание любви становится источником трагедий. Таким образом, особенностью комического в малой прозе Татьяны Толстой является противопоставление и одновременная неразрывность его с трагическим и возвышенным.
Как нам известно, интертекст в искусстве постмодернизма является основным способом построения текста, это отмечают многие исследователи. Рассказ «Река Оккервиль» не исключение. Интертекстуальность в рассказах Толстой обнаруживает себя повсеместно и на различных уровнях ("переработка" темы пратекста, использование элементов "известного" сюжета, явная и скрытая цитация, аллюзия, заимствование, пародия и т.д.). Выявлению функциональности литературных аллюзий в текстах Т. Толстой посвятил статью Александр Константинович Жолковский «В минус первом и минус втором зеркале: Т. Толстая, В. Ерофеев - ахматовиана и архетипы».
А.Жолковский отмечает, что Симеонов является типовым образом “маленького человека” русской литературы, нарочито сшитого из пушкинского Евгения, которого река разлучает с Парашей («Медный всадник» Пушкина); гоголевского Пискарёва («Невский проспект»), фантазии которого разбиваются бордельной прозой жизни понравившейся ему красотки; и беспомощного мечтателя из «Белых ночей» Достоевского”.
С первых же строк обнаруживает себя «петербургский текст», создаваемый множеством писателей русской литературы (от Пушкина до Белого). Этот тёмный фантастический город заставляет своих жителей существовать по законам вымышленной жизни. В контексте этих манифестаций “петербургского мифа” знаменательную роль играет фамилия героя – Симеонов. С одной стороны, восходя к еврейскому имени апостола Петра, она ставит ее носителя – “маленького человека” в отношение двойничества к его демоническому антагонисту – императору Петру, появляющемуся в первом же абзаце:
"Город... казался... злым петровским умыслом, местью огромного, пучеглазого, с разинутой пастью, зубастого царя-плотника..."
Это двойничество получает сюжетное развитие в эпизоде воображаемой застройки Симеоновым берегов реки Оккервиль: С другой стороны, евангельская этимология делает Симеонова, так сказать, апостолом исповедуемой им “веры” в Веру Васильевну. Сам же образ Веры Васильевны включает другой ряд интертекстов, среди них: "Пиковая дама" и "Руслан и Людмила", по-разному трактующие общий мотив свидания со старухой, подменяющей молодую героиню; "Воспитание чувств" Флобера, где тот же мотив включает образ седых волос и др. К числу вероятных интертекстов относятся также "Приглашение на казнь" Набокова, где в финале рушатся бутафорские декорации, в которых шел весь сюжет.
Но у рассказа есть и более современные литературные источники. В образе петербургской артистки, которая пережила свою старинную славу, неузнаваемо располнела, похоронила нескольких спутников жизни, окружена узким кольцом поклонников, распределивших между собой задачи ее практического обслуживания, и весело наслаждается такой жизнью, Жолковский узнает Анну Ахматову и перечисляет ряд сходств героинь в своей статье. Имя отчество певицы напоминает ахматовское – аллитерационным началом на одну букву (В. В. – А.А.). Впрочем, Ахматова – не единственный женский голос, слышащийся за текстом "Реки Оккервиль". Слова об "изысканных чудаках", которые коллекционируют "бесплотное... переписывают на магнитофоны ее [Веры Васильевны]... голос", и вообще вся коллизия рассказа – начиная с пожилого поклонника, в своем убогом жилище наслаждающегося голосом, оторванным от тела и личности его обладательницы, и вплоть до мотивов ангельских крыльев, тумана, глубины, губ, поцелуя и др. – представляется позаимствованной из Беллы Ахмадулиной (стихотворение «Магнитофон»). Вовлечение Ахмадулиной в интертекстуальную оркестровку рассказа никоим образом не диссонирует с его ахматовской доминантой. Ахмадулина явилась своего рода новой, шестидесятнической реинкарнацией Ахматовой.
Кроме этого в рассказе есть цитаты и реминисценции из Лермонтова (слова романса Веры Васильевны) и Набокова с его «Лолитой» (набоковский же контраст юной Лолиты с некогда похожей на нее, а ныне перезрелой матерью, и на его фоне - образ общей ванны в их доме).
Елена Невзглядова, анализируя рассказ, обращает внимание на большое количество деталей предметного мира, которые которые заставляют пространство между Симеоновым и граммофоном, но это не случайно. Так как душевные состояния слишком связаны с вещественным миром, их нельзя от зрительных и звуковых образов.
Таким образом, подводя итог доклада, можно сказать, что главным инвариантным для дискурса Татьяны Толстой фактором следует признать конфликт мечты и действительности. Существует прекрасный мир мечты, где все гармонично и нет ни малейшего дефицита красоты, духовности, взаимной любви и продуктов питания. Этому чудесному раю противостоит грубая и пошлая эмпирическая реальность. Нонна Петровна Беневоленская отмечает, что персонажи Татьяны Толстой являются чаще всего мечтателями, живущими в пространстве между реальностью и миром своих несбыточных грез, при этом авторская позиция как правило соединяет в себе злую насмешку над подобным романтизмом с искренним сочувствием по отношению к нему же. Специфика дискурса Толстой в значительной мере определяется парадоксальным взаимодействием двух тенденций: утопический порыв к прекрасному идеалу. Мысль писательницы и ее персонажей то уносится в мир эфемерной мечты, то вновь возвращается на грешную землю. В лучших своих произведениях Толстая, искусно манипулируя этими «регистрами», поддерживает между ними динамическое равновесие. Перед нами типично постмодернистская «развенчивающая апология».
Татьяна Толстая издала книгу рассказов «Река Оккервиль» в 1999 году, и почти мгновенно ее произведение получило признание и известность. Рассказы Толстой носят мифический характер и воспринимаются как сказки, так как, прежде всего, писательница хотела показать прекрасные и значимые моменты человеческой жизни, наполненные переживаниями и глубокими чувствами.
Именно традиции эпоса позволяет ей наиболее ярко и точно показать эти великолепные мгновения, и обратить внимание людей на то, что они могут случаться и в повседневной жизни.
Иллюзия или действительность?
Используя красноречивые метафоры, Т. Толстая предлагает читателям взглянуть на обыденную для каждого человека жизнь со стороны чуда, чего-то невероятного и судьбоносного. Первоначально своим сказочным повествованиям и колоритной фантазией она уводит людей от сложностей и проблем, от пошлости ежедневного быта, который делает людей автоматизированными.
Таким образом, каждый, кто проникается рассказами «Реки Оккервиль» испытывает ностальгию по тем временам, когда еще мог верить во что-то чудесное, и позволяет себе философским взглядом взглянуть на окружающий его мир.
Но все же главный замысел рассказов Толстой заключается в последующем конфликте между ее сказочными героями и грубой и лишенной иллюзий действительности. Общая тема рассказов раскрывается в противостоянии прекрасной выдумки и сурового настоящего.
И чаще всего конфликт разворачивается внутри самих героев, они не могут примириться с собственным существованием и той действительностью, которая создана вокруг них. В рассказах «Реки Оккервиль» главных героев очень много, и каждый из них переживает свое противоречие, свою внутреннюю борьбу.
В рассказе «Круг» - это Василий и его искривленный, замкнутый мир, в рассказе «Свидание с птицой» - это Петя, чье впечатление от волшебницы Тамилы оборачивается крахом его собственного мира, в «Милой Шуре» - это Шура и ее едва уловимая борьба со временем.
Главный замысел рассказов
Татьяна Толстая поднимает тему детства самого сказочного и иллюзорно прекрасного периода в жизни человека, и эта ее главная метафора в цикле рассказов «Река Оккервиль». Ведь душа ребенка это сама по себе сказка, но ребенок вынужден вырасти и изгнать сказку из своего сердца и души.
Толстая обращается и к старикам, в душе которых уже вечность, и точно также находятся вне времени, как и дети. Противопоставляя эти циклы человеческой жизни, писательница раскрывает главный замысел своего творчества сожаление о скоротечности жизни, сочувствие к людям, так как они вынуждены соответствовать быстролетящему времени.
Толстая порой смеется над героями, создавая для них по-настоящему комические ситуации, но своей иронией писательница желает показать их сущность, их душевную глубину, которая не может поменяться со временем.
У большинства героев есть два лица то, которое обрисовывает нам Толстая в начале рассказа, и то, которое само вырисовывается для нас в его конце, и порой эти лица совершенно разные, и поражают своей противоположностью.
Нельзя сказать, что автор жалеет людей, которых она описывает, нет - Толстая просто повествует о самом процессе жизни, демонстрируя его с разных сторон. Все когда-нибудь выдумывают для себя идеальный, сказочный мир, и когда-нибудь все сталкиваются с тем, что этот мир был создан из излишне хрупкого материала, развалившегося при первом же осознании действительности.
Новейшая литература постсоциалистического пространства сложна и многообразна. Во многом современный этап может быть рассмотрен как итог художественных экспериментов XXвека и как начало формирования на основе великого и трагического опыта новых литературных тенденций, обновление творческого метода, обращение к вечным нравственным ориентирам посредством литературы постмодернизма.
Цели и задачи:
Познакомить с ярким представителем поэтики постмодернизма;
Пробудить интерес к чтению современной литературы в лучших ёё образцах;
Помочь понять проблемы нашей действительности посредством изучения произведений Т.Н. Толстой;
Углубить знания учащихся по литературе;
Активизировать креативные способности учеников;
Способствовать развитию самостоятельности в процессе исследования художественного произведения.
Ожидаемый результат.
Написание учащимися сочинения – рассуждения, проявление интереса к современной русской литературе.
Скачать:
Предварительный просмотр:
Пояснительная записка.
Актуальность:
Новейшая литература постсоциалистического пространства сложна и многообразна. Во многом современный этап может быть рассмотрен как итог художественных экспериментов XX века и как начало формирования на основе великого и трагического опыта новых литературных тенденций, обновление творческого метода, обращение к вечным нравственным ориентирам посредством литературы постмодернизма.
Цели и задачи:
Познакомить с ярким представителем поэтики постмодернизма;
Пробудить интерес к чтению современной литературы в лучших ёё образцах;
Помочь понять проблемы нашей действительности посредством изучения произведений Т.Н. Толстой;
Углубить знания учащихся по литературе;
Активизировать креативные способности учеников;
Способствовать развитию самостоятельности в процессе исследования художественного произведения.
Ожидаемый результат.
Написание учащимися сочинения – рассуждения, проявление интереса к современной русской литературе.
Информационные источники.
1. Липовецкий М. Контекст: мифология творчества (Татьяна Толстая) // Русская литература в зеркале критики: Хрестоматия для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений / Сост. С.И. Тимина, М.А. Черняк, Н.Н. Кякшто. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Издательский центр «Академия», 2003
2. Толстая Т. Ночь. - Эксмо, 2010
Конфликт мечты и реальности в рассказе Т.Н. Толстой
«Река Оккервиль».
Цели : Обучающие:
1. Продолжить знакомство учащихся с лучшими образцами современной литературы.
2. Овладевать приёмами анализа и синтеза при чтении художественного
произведения.
3. Представить Т. Толстую как писателя – постмодерниста (неосентименталиста),
продолжившего тему судьбы «маленького человека».
4. Помочь ученикам понять смысл трагедии Симеонова, обозначить
причины трагедии.
Развивающие:
Формировать думающую, умеющую понимать идею художественного текста личность через осмысление проблематики произведения.
Воспитывающие:
1. Развивать интеллектуальную и эмоциональную сферу учащихся.
2. Осмыслить понятия:
«жизненные ценности»; «понимание внутреннего мира человека», «любовь».
Метод:
1. Аналитическое чтение рассказа.
2. Исследование художественно-композиционного пространства произведения.
3. Провести частичный сопоставительный анализ рассказа Т. Толстой «Река Оккервиль» и стихотворения А.А. Блока «Незнакомка».
4. Эвристический метод реализован через домашнее задание. (Д/З)
Оборудование урока:
1. Учащиеся заранее получили распечатки домашнего задания. (Можно продиктовать вопросы под запись в тетрадь по литературе)
2. Презентация.
3. Записи на доске.
4.Распечатки рассказа Т.Н. Толстой «Река Оккервиль» получены учениками заранее. Дома рассказ прочитан.
4. Распечатки стихотворения А.А. Блока «Незнакомка» выданы учителем в классе.
5.Если есть интерактивная доска, то композиционно - пространственное звучание рассказа отображено на ней («заполнение» постепенное и в тетрадях по литературе), возможна работа с классной доской и в тетрадях по литературе.
Домашнее задание, выданное учащимся вместе с распечатками рассказа.
1. Вспомните, что такое МЕТОНИМИЯ. Какой эффект достигается при использовании этого тропа (см. начало рассказа)? Что мы понимаем о том, как Симеонов относится к Вере Васильевне?
2. Расскажите о жизни Симеонова в его холостяцкой квартирке. Какие слова или словосочетания вы считаете ключевыми для понимания мироощущения героя?
3. Какими словами Симеонов обозначает семейную жизнь?
4. Какой образ в виртуальном (Виртуальный (лат.) – возможный, такой, который должен или может появиться при определённых условиях) мире – мире мечты Симеонова – оказывается постоянным?
5. Что произошло в жизни Симеонова, отчего виртуальный мир реки Оккервиль начал меняться? Какие чувства испытывает Симеонов?
6. Что произошло с жизнью Симеонова, когда он оказался на дне рождения Веры Васильевны? Почему ЭТА Вера Васильевна вызывает у Симеонова такую неприязнь?
7. Какое впечатление на Симеонова производит голос Веры Васильевны?
Ход урока.
(Записи на доске оформлены заранее)
На экране:
(На слайде: Постмодернизм (определение).
Понятие «постмодерн» достаточно широко, но мы будем подразумевать под постмодернизмом прежде всего современную литературу. Хотя постмодернистская поэтика оппозиционна к классической литературе, но она в то же время и не существует без нее, без реминисценций из классики. Чужое становится авторским, другим, а другое - нашим. В литературе постмодернизма нет авторского отношения к героям. Автор отстранен и зачастую является лишь наблюдателем. Т. Толстую в рамках течений и направлений постмодернизма исследователи относят к неосентименталистам. (Слайд) Для нее значима жизнь частная, конкретно чья-то.
Говоря об интертекстуальности, характерной для постмодернизма, сегодня на уроке мы вспомним стихотворение А.А. Блока «Незнакомка». Это стихотворение поможет нам понять идею рассказа Т.Толстой «Река Оккервиль», а рассказ Т.Толстой заставит засиять новыми гранями стихотворение А. Блока, что, думается, даст ответ на вопрос, скрытый в теме урока: в чем же конфликт мечты и реальности в рассказе Т.Толстой «Река Оккервиль».
Какое произведение вспоминается нами, когда мы читаем начало рассказа Т. Толстой «Река Оккервиль»? (А.С. Пушкин «Медный всадник»)
Обратим внимание на эпиграф к уроку. (Читаю эпиграф). Заметим, что Т.Толстая в первых строках рассказа воспроизводит ту же картину. Как вы думаете, почему, для чего? (Создается атмосфера тревоги, катастрофы, ожидание чего-то страшного.) Но поэма «Медный всадник» заявляет и одну из «сквозных» тем в русской литературе 19 века.
Вспомните, какую? (Тему «маленького человека») (Слайд «Люди с отшиба»)
Д/З – Расскажите о жизни Симеонова в его холостяцкой квартирке.
(Рассказывает один ученик, возможны дополнения к его рассказу)
Д/З – Какие слова или словосочетания являются, по-вашему, ключевыми для понимания мироощущения героя? (одиночество, хорошо ему было, покой и воля). Заметьте, что эти слова помогли (бы) сделать пересказ ярким и точным.
На сегодняшнем уроке мы постараемся зрительно воплотить композиционно-пространственный план рассказа. Это поможет нам в понимании идеи произведения.
(смотрю в схему)
Одиночество …
Но было ли столь лелеемое Симеоновым одиночество полным? (Нет, он был наедине с Верой Васильевной. Это было похоже на свидание).
Д/З - Вспомним, что такое метонимия?
(Метонимия (гр.)- переименование. Употребление названия одного предмета вместо названия другого на основании внешней или внутренней связи между ними).
Д/З - Найдите этот художественный прием в тексте. Какой эффект достигается при использовании метонимии?
(У Симеонова не просто свидание, а особые, тайные, любовные отношения с Верой Васильевной. И это, по мнению Симеонова, «у них было взаимно»)
Д/З - Какими словами обозначает Симеонов семейную жизнь?
(Западня, ловит душу, ухватывает её, набрасывает скатерть на голову)
А где же оказывается душа Симеонова, вырвавшаяся из воображаемого семейного плена? («… в темном, огнями наполненном магическом кругу, очерченным голосом Веры Васильевны… »)
И что же, снова плен? ...
Где же Симеонов чувствует себя действительно свободным ? (В мечте, в виртуальном мире, построенном им на берегу реки Оккервиль).
Прочтем, а что за мир выстраивает в своем воображении Симеонов?
Обратимся к тетрадям. Давайте вернемся в пространство рассказа. На каком берегу мы расположили виртуальным мир Симеонова? (На противоположном реальности)
2. Обозначим ключевые «детали», «приметы» мечты Симеонова на «том» берегу реки.
(заполняем по ходу урока таблицу «Композиционно-художественное пространство…»)
Ребята, в самом начале урока я сказала об интертекстуальности (т.е взаимопроникновении) литературы постмодернизма и классической литературы. И в этой связи вспомню следующие строки:
И каждый вечер, в час назначенный…
….
(наизусть) Смотрю за тёмную вуаль…
Узнали? Да, это блоковская «Незнакомка». А почему я вспомнила именно это стихотворение? (Детали «мечты» Симеонова и детали - приметы Незнакомки схожи. Для лирического героя стихотворения Незнакомка- та же мечта. Это представление некого идеала. Назовите схожие детали: «девичий стан, одна, тёмная вуаль»)
Как вы понимаете стих Блока «Дыша духами и туманами»? (Она – Незнакомка, она прекрасна и тайна в ней самой, её образ таинствен.) Послушаем, каким диссонансом строкам Блока звучат слова Симеонова: «…и туман по такому случаю подать голубой. Подать голубой туман! Туман подан…» Почему так режут слух эти слова? (Симеонов вдруг оказывается среди пошлых посетителей ресторана, он вдруг оказывается там своим, «завсегдатаем». И туман-то подан потому, что, возможно, мечта уже иссякает?)
И Симеонов, усталый, что делает со своей мечтой? (читаем)
(Разрушает её). Он покидает ресторан, декорации меняются…
Какое событие произошло в жизни Симеонова, отчего виртуальный мир реки Оккервиль начал меняться? Какие чувства испытал Симеонов?
(«Отяжелев сердцем….»)
- Обратимся к записям на доске.
На морфинг происходит не только с рекой, но и с героиней любовного романа Симеонова. Что же происходит? Какой видит Веру Васильевну Симеонов?
И всё же какой она всё ещё осталась для Симеонова?
Что происходит и с реальностью в это же время? (Мир рушится)
Почему добыть адрес Веры Васильевны в уличной адресной будке для Симеонова «оскорбительно»?
(Реальность начинает вторгаться в мечту)
Что же происходит на берегу симеоновской реки Оккервиль в то время, как он едет в трамвае по добытому адресу Веры Васильевны?
Морфинг происходит не только с рекой но и … «Он позвонил…». Куда мы поместим Веру Васильевну в нашем пространстве? На гранитную набережную Оккервиля? Нет. В реальность.
Что происходит с жизнью Симеонова, когда он оказывается на дне рождения Веры Васильевны? «Жизнь его была раздавлена, переехана пополам…» Почему Вера Васильевна за шумным столом вызывает у Симеонова такую неприязнь? (Она более живая, чем сам Симеонов)
И тогда Симеонов начинает мстить своей мечте. Как? «Топтал серые высокие дома на реке Оккервиль…» Но … оказывается, что вдруг, совсем неожиданно Симеонов понимает, что его оккервильские берега - уже не его. Прочитайте об этом.
! - Симеонову не нужна была другая Вера Васильевна, он знал только ту, с гранитного оккервильского берега. Вера Васильевна настоящая оказалась незнакомкой, но, увы, не блоковской, совсем нет. А почему?
Вернемся в начало рассказа.
С чего началась любовь Симеонова к Вере Васильевне (Слушал ее романсы) Какое впечатление на Симеонова производил голос Веры Васильевны? (Она пела только для него, голос ее был обращен только к нему.)
Последовал ли Симеонов за голосом Веры Васильевны (Нет, он так и не смог оторваться от берега, так и остался в магическом кругу, среди игрушечных домиков.) Я ПОКАЗЫВАЮ СХЕМУ НА ДОСКЕ. В этом то и есть конфликт Симеонова с миром и самим собой.
Верунчика привозят к Симеонову домой. Слышит ли он голос Веры Васильевны с пластинки? (Нет, он прислушивается к звукам в своей квартире, к тому, что делает Верунчик.)
Продолжите ассоциативный ряд: ВЕРА (НАДЕЖДА-ЛЮБОВЬ). Разрушена надежда (т.е.МЕЧТА, и Симеонов не в силах удержать в себе любовь. Он оказался слаб)
Вернемся к строкам стихотворения А. Блока. Что позволяет лирическому герою стихотворения, невзирая на пошлость окружающей его жизни, сохранить «в душе сокровище»? («И ВИЖУ БЕРЕГ очарованный и очарованную ДАЛЬ») Это и есть возможность оторваться от обыденности и не предать то, что «живет в моем сердце больном» - ЛЮБОВЬ. Для Симеонова нет места ни в мире мечты, ни в реальности. В этом смысл трагедии героя, несчастье жизни «маленького человека».
Д/З - Выберите для себя высказывание критиков А.Александровой или Л.Бахнова. (Слайд) Согласны или не согласны вы с их мнением? Докажите свою точку зрения, опираясь на содержание прочитанного вами рассказа Т.Толстой «Река Оккервиль».
1. Сидорова Валентина Александровна
2. Татьяна Толстая «Река Оккервиль»
3. Литература
4. Для 8-11 классов
5. Цель : создать страницу Wiki -учебника по рассказу Т. Толстой «Река Оккервиль»
Задачи: - комплексно изучить рассказ Т.Толстой;
- развитие умений самостоятельно добывать информацию, интерпретировать текст, аргументировать свое мнение, оценивать других учащихся;
- воспитание уважения и толерантности к другому человеку.
Планируемые результаты :
ü Создание проекта по произведению
ü Выработка навыков работать в системе Wiki
ü Открыто выражать свои мысли в статье, учитывая уже имеющиеся высказывания
ü Развивать логическое и критическое мышление учащихся при развитии письменной речи.
6. Формы работы: индивидуальная, парная, групповая, коллективная
План работы:
ü познакомить с целью проекта и требованиями участия в нем;
ü чтение рассказа Т.Толстой «Река Оккервиль»;
ü выбор темы для исследования и написания статьи
ü создание развернутого текста (статьи) с гиперссылками на другие работы
ü чтение и комментирование работ одноклассников
ü составление дорожной карты
ü оценивание других работ
ü коллективное обсуждение проекта, подведение итогов.
7. Соответствие ФГОС:
ü самостоятельность выполнения работы учащимися,
ü деятельностный подход
ü создание проекта
ü развитие критического мышления и т.п.
8. Текст
Татьяна Толстая
Река Оккервиль
Когда знак зодиака менялся на Скорпиона, становилось совсем уж ветрено, темно и дождливо. Мокрый, струящийся, бьющий ветром в стекла город за беззащитным, незанавешенным, холостяцким окном, за припрятанными в межоконном холоду плавлеными сырками казался тогда злым петровским умыслом, местью огромного, пучеглазого, с разинутой пастью, зубастого царя-плотника, все догоняющего в ночных кошмарах, с корабельным топориком в занесенной длани, своих слабых, перепуганных подданных. Реки, добежав до вздутого, устрашающего моря, бросались вспять, шипящим напором отщелкивали чугунные люки и быстро поднимали водяные спины в музейных подвалах, облизывая хрупкие, разваливающиеся сырым песком коллекции, шаманские маски из петушиных перьев, кривые заморские мечи, шитые бисером халаты, жилистые ноги злых, разбуженных среди ночи сотрудников. В такие-то дни, когда из дождя, мрака, прогибающего стекла ветра вырисовывался белый творожистый лик одиночества, Симеонов, чувствуя себя особенно носатым, лысеющим, особенно ощущая свои нестарые года вокруг лица и дешевые носки далеко внизу, на границе существования, ставил чайник, стирал рукавом пыль со стола, расчищал от книг, высунувших белые язычки закладок, пространство, устанавливал граммофон, подбирая нужную по толщине книгу, чтобы подсунуть под хромой его уголок, и заранее, авансом блаженствуя, извлекал из рваного, пятнами желтизны пошедшего конверта Веру Васильевну – старый, тяжелый, антрацитом отливающий круг, не расщепленный гладкими концентрическими окружностями – с каждой стороны по одному романсу.
– Нет, не тебя! так пылко! я! люблю! – подскакивая, потрескивая и шипя, быстро вертелась под иглой Вера Васильевна; шипение, треск и кружение завивались черной воронкой, расширялись граммофонной трубой, и, торжествуя победу над Симеоновым, несся из фестончатой орхидеи божественный, темный, низкий, сначала кружевной и пыльный, потом набухающий подводным напором, восстающий из глубин, преображающийся, огнями на воде колыхающийся, – пщ-пщ-пщ, пщ-пщ-пщ, – парусом надувающийся голос, – все громче, – обрывающий канаты, неудержимо несущийся, пщ-пщ-пщ, каравеллой по брызжущей огнями ночной воде – все сильней, – расправляющий крылья, набирающий скорость, плавно отрывающийся от отставшей толщи породившего его потока, от маленького, оставшегося на берегу Симеонова, задравшего лысеющую, босую голову к гигантски выросшему, сияющему, затмевающему полнеба, исходящему в победоносном кличе голосу, – нет, не его так пылко любила Вера Васильевна, а все-таки, в сущности, только его одного, и это у них было взаимно. Х-щ-щ-щ-щ-щ-щ-щ.
Симеонов бережно снимал замолкшую Веру Васильевну, покачивал диск, обхватив его распрямленными, уважительными ладонями; рассматривал старинную наклейку: э-эх, где вы теперь, Вера Васильевна? Где теперь ваши белые косточки? И, перевернув ее на спину, устанавливал иглу, прищуриваясь на черносливовые отблески колыхающегося толстого диска, и снова слушал, томясь, об отцветших давно, щщщ, хризантемах в саду, щщщ, где они с нею встретились, и вновь, нарастая подводным потоком, сбрасывая пыль, кружева и годы, потрескивала Вера Васильевна и представала томной наядой – неспортивной, слегка полной наядой начала века, – о сладкая груша, гитара, покатая шампанская бутыль!
А тут и чайник закипал, и Симеонов, выудив из межоконья плавленый сыр или ветчинные обрезки, ставил пластинку с начала и пировал по-холостяцки, на расстеленной газете, наслаждался, радуясь, что Тамара сегодня его не настигнет, не потревожит драгоценного свидания с Верой Васильевной. Хорошо ему было в его одиночестве, в маленькой квартирке, с Верой Васильевной наедине, и дверь крепко заперта от Тамары, и чай крепкий и сладкий, и почти уже закончен перевод ненужной книги с редкого языка, – будут деньги, и Симеонов купит у одного крокодила за большую цену редкую пластинку, где Вера Васильевна тоскует, что не для нее придет весна, – романс мужской, романс одиночества, и бесплотная Вера Васильевна будет петь его, сливаясь с Симеоновым в один тоскующий, надрывный голос. О блаженное одиночество! Одиночество ест со сковородки, выуживает холодную котлету из помутневшей литровой банки, заваривает чай в кружке – ну и что? Покой и воля! Семья же бренчит посудным шкафом, расставляет западнями чашки да блюдца, ловит душу ножом и вилкой, – ухватывает под ребра с двух сторон, – душит ее колпаком для чайника, набрасывает скатерть на голову, но вольная одинокая душа выскальзывает из-под льняной бахромы, проходит ужом сквозь салфеточное кольцо и – хоп! лови-ка! она уже там, в темном, огнями наполненном магическом кругу, очерченном голосом Веры Васильевны, она выбегает за Верой Васильевной, вслед за ее юбками и веером, из светлого танцующего зала на ночной летний балкон, на просторный полукруг над благоухающим хризантемами садом, впрочем, их запах, белый, сухой и горький – это осенний запах, он уже заранее предвещает осень, разлуку, забвение, но любовь все живет в моем сердце больном, – это больной запах, запах прели и грусти, где-то вы теперь, Вера Васильевна, может быть, в Париже или Шанхае, и какой дождь – голубой парижский или желтый китайский – моросит над вашей могилой, и чья земля студит ваши белые кости? Нет, не тебя так пылко я люблю! (Рассказывайте! Конечно же, меня, Вера Васильевна!)
Мимо симеоновского окна проходили трамваи, когда-то покрикивавшие звонками, покачивавшие висячими петлями, похожими на стремена, – Симеонову все казалось, что там, в потолках, спрятаны кони, словно портреты трамвайных прадедов, вынесенные на чердак; потом звонки умолкли, слышался только перестук, лязг и скрежет на повороте, наконец, краснобокие твердые вагоны с деревянными лавками поумирали, и стали ходить вагоны округлые, бесшумные, шипящие на остановках, можно было сесть, плюхнуться на охнувшее, испускающее под тобой дух мягкое кресло и покатить в голубую даль, до конечной остановки, манившей названием: "Река Оккервиль". Но Симеонов туда никогда не ездил. Край света, и нечего там было ему делать, но не в том даже дело: не видя, не зная дальней этой, почти не ленинградской уже речки, можно было вообразить себе все, что угодно: мутный зеленоватый поток, например, с медленным, мутно плывущим в ней зеленым солнцем, серебристые ивы, тихо свесившие ветви с курчавого бережка, красные кирпичные двухэтажные домики с черепичными крышами, деревянные горбатые мостики – тихий, замедленный как во сне мир; а ведь на самом деле там наверняка же склады, заборы, какая-нибудь гадкая фабричонка выплевывает перламутрово-ядовитые отходы, свалка дымится вонючим тлеющим дымом, или что-нибудь еще, безнадежное, окраинное, пошлое. Нет, не надо разочаровываться, ездить на речку Оккервиль, лучше мысленно обсадить ее берега длинноволосыми ивами, расставить крутоверхие домики, пустить неторопливых жителей, может быть, в немецких колпаках, в полосатых чулках, с длинными фарфоровыми трубками в зубах… а лучше замостить брусчаткой оккервильские набережные, реку наполнить чистой серой водой, навести мосты с башенками и цепями, выровнять плавным лекалом гранитные парапеты, поставить вдоль набережной высокие серые дома с чугунными решетками подворотен – пусть верх ворот будет как рыбья чешуя, а с кованых балконов выглядывают настурции, поселить там молодую Веру Васильевну, и пусть идет она, натягивая длинную перчатку, по брусчатой мостовой, узко ставя ноги, узко переступая черными тупоносыми туфлями с круглыми, как яблоко, каблуками, в маленькой круглой шляпке с вуалькой, сквозь притихшую морось петербургского утра, и туман по такому случаю подать голубой.
Подать голубой туман! Туман подан, Вера Васильевна проходит, постукивая круглыми каблуками, весь специально приготовленный, удерживаемый симеоновским воображением мощеный отрезок, вот и граница декорации, у режиссера кончились средства, он обессилен, и, усталый, он распускает актеров, перечеркивает балконы с настурциями, отдает желающим решетку с узором как рыбья чешуя, сощелкивает в воду гранитные парапеты, рассовывает по карманам мосты с башенками, – карманы распирает, висят цепочки, как от дедовских часов, и только река Оккервиль, сужаясь и расширяясь, течет и никак не может выбрать себе устойчивого облика.
Симеонов ел плавленые сырки, переводил нудные книги, вечерами иногда приводил женщин, а наутро, разочарованный, выпроваживал их – нет, не тебя! – запирался от Тамары, все подступавшей с постирушками, жареной картошкой, цветастыми занавесочками на окна, все время тщательно забывавшей у Симеонова важные вещи, то шпильки, то носовой платок, – к ночи они становились ей срочно нужны, и она приезжала за ними через весь город, – Симеонов тушил свет и не дыша стоял, прижавшись к притолоке в прихожей, пока она ломилась, – и очень часто сдавался, и тогда ел на ужин горячее и пил из синей с золотом чашки крепкий чай с домашним напудренным хворостом, а Тамаре ехать назад, было, конечно, поздно, последний трамвай ушел, и до туманной речки Оккервиль ему уж тем более было не доехать, и Тамара взбивала подушки, пока Вера Васильевна, повернувшись спиной, не слушая оправданий Симеонова, уходила по набережной в ночь, покачиваясь на круглых, как яблоко, каблуках.
Осень сгущалась, когда он покупал у очередного крокодила тяжелый, сколотый с одного краешка диск, – поторговались, споря об изъяне, цена была очень уж высока, а почему? – потому что забыта напрочь Вера Васильевна, ни по радио не прозвучит, ни в викторинах не промелькнет короткая, нежная ее фамилия, и теперь только изысканные чудаки, снобы, любители, эстеты, которым охота выбрасывать деньги на бесплотное, гоняются за ее пластинками, ловят, нанизывают на штыри граммофонных вертушек, переписывают на магнитофоны ее низкий, темный, сияющий, как красное дорогое вино, голос. А ведь старуха еще жива, сказал крокодил, живет где-то в Ленинграде, в бедности, говорят, и безобразии, и недолго же сияла она и в свое-то время, потеряла бриллианты, мужа, квартиру, сына, двух любовников, и, наконец, голос, – в таком вот именно порядке, и успела с этими своими потерями уложиться до тридцатилетнего возраста, с тех и не поет, однако живехонька. Вот как, думал, отяжелев сердцем, Симеонов, и по пути домой, через мосты и сады, через трамвайные пути, все думал: вот как… И, заперев дверь, заварив чаю, поставил на вертушку купленное выщербленное сокровище, и, глядя в окно на стягивающиеся на закатной стороне тяжелые цветные тучи, выстроил, как обычно, кусок гранитной набережной, перекинул мост, – и башенки нынче отяжелели, и цепи были неподъемно чугунны, и ветер рябил и морщил, волновал широкую, серую гладь реки Оккервиль, и Вера Васильевна, спотыкаясь больше положенного на своих неудобных, придуманных Симеоновым, каблуках, заламывала руки и склоняла маленькую гладко причесанную головку к покатому плечику, – тихо, так тихо светит луна, а дума тобой роковая полна, – луна не поддавалась, мылом выскальзывала из рук, неслась сквозь рваные оккервильские тучи, – на этом Оккервиле всегда что-то тревожное с небом, – как беспокойно мечутся прозрачные, прирученные тени нашего воображения, когда сопение и запахи живой жизни проникают в их прохладный, туманный мир!
Глядя на закатные реки, откуда брала начало и река Оккервиль, уже зацветавшая ядовитой зеленью, уже отравленная живым старушечьим дыханием, Симеонов слушал спорящие голоса двух боровшихся демонов: один настаивал выбросить старуху из головы, запереть покрепче двери, изредка приоткрывая их для Тамары, жить, как и раньше жил, в меру любя, в меру томясь, внимая в минуты одиночества чистому звуку серебряной трубы, поющему над неведомой туманной рекой, другой же демон – безумный юноша с помраченным от перевода дурных книг сознанием – требовал идти, бежать, разыскать Веру Васильевну – подслеповатую, бедную, исхудавшую, сиплую, сухоногую старуху, – разыскать, склониться к ее почти оглохшему уху и крикнуть ей через годы и невзгоды, что она – одна-единственная, что ее, только ее так пылко любил он всегда, что любовь все живет в его сердце больном, что она, дивная пери, поднимаясь голосом из подводных глубин, наполняя паруса, стремительно проносясь по ночным огнистым водам, взмывая ввысь, затмевая полнеба, разрушила и подняла его – Симеонова, верного рыцаря, – и, раздавленные ее серебряным голосом, мелким горохом посыпались в разные стороны трамваи, книги, плавленые сырки, мокрые мостовые, птичьи крики, Тамары, чашки, безымянные женщины, уходящие года, вся бренность мира. И старуха, обомлев, взглянет на него полными слез глазами: как? вы знаете меня? не может быть? боже мой! неужели это кому-нибудь еще нужно! и могла ли я думать! – и, растерявшись, не будет знать, куда и посадить Симеонова, а он, бережно поддерживая ее сухой локоть и целуя уже не белую, всю в старческих пятнах руку, проводит ее к креслу, вглядываясь в ее увядшее, старинной лепки лицо. И, с нежностью и с жалостью глядя на пробор в ее слабых белых волосах, будет думать: о, как мы разминулись в этом мире! ("Фу, не надо", – кривился внутренний демон, но Симеонов склонялся к тому, что надо.)
Он буднично, оскорбительно просто – за пятак – добыл адрес Веры Васильевны в уличной адресной будке; сердце стукнуло было: не Оккервиль? конечно, нет. И не набережная. Он купил хризантем на рынке – мелких, желтых, обернутых в целлофан. Отцвели уж давно. И в булочной выбрал тортик. Продавщица, сняв картонную крышку, показала выбранное на отведенной руке: годится? – но Симеонов не осознал, что берет, отпрянул, потому что за окном булочной мелькнула – или показалось? – Тамара, шедшая брать его на квартире, тепленького. Потом уж в трамвае развязал покупку, поинтересовался. Ну, ничего. Фруктовый. Прилично. Под стеклянистой желейной гладью по углам спали одинокие фрукты: там яблочный ломтик, там – угол подороже – ломтик персика, здесь застыла в вечной мерзлоте половинка сливы, и тут – угол шаловливый, дамский, с тремя вишенками. Бока присыпаны мелкой кондитерской перхотью. Трамвай тряхнуло, тортик дрогнул, и Симеонов увидел на отливавшей водным зеркалом желейной поверхности явственный отпечаток большого пальца – нерадивого ли повара, неуклюжей ли продавщицы. Ничего, старуха плохо видит. И я сразу нарежу. ("Вернись, – печально качал головой демон-хранитель, – беги, спасайся".) Симеонов завязал опять, как сумел, стал смотреть на закат. Узким ручьем шумел (шумела? шумело?) Оккервиль, бился в гранитные берега, берега крошились, как песчаные, оползали в воду. У дома Веры Васильевны он постоял, перекладывая подарки из руки в руку. Ворота, в которые предстояло ему войти, были украшены поверху рыбьей узорной чешуей. За ними страшный двор. Кошка шмыгнула. Да, так он и думал. Великая забытая артистка должна жить вот именно в таком дворе. Черный ход, помойные ведра, узкие чугунные перильца, нечистота. Сердце билось. Отцвели уж давно. В моем сердце больном.
Он позвонил. ("Дурак", – плюнул внутренний демон и оставил Симеонова.) Дверь распахнулась под напором шума, пения и хохота, хлынувшего из недр жилья, и сразу же мелькнула Вера Васильевна, белая, огромная, нарумяненная, черно– и густобровая, мелькнула там, за накрытым столом, в освещенном проеме, над грудой остро, до дверей пахнущих закусок, над огромным шоколадным тортом, увенчанным шоколадным зайцем, громко хохочущая, раскатисто смеющаяся, мелькнула – и была отобрана судьбой навсегда. Пятнадцать человек за столом хохотали, глядя ей в рот: у Веры Васильевны был день рождения, Вера Васильевна рассказывала, задыхаясь от смеха, анекдот. Она начала его рассказывать, еще когда Симеонов поднимался по лестнице, она изменяла ему с этими пятнадцатью, еще когда он маялся и мялся у ворот, перекладывая дефектный торт из руки в руку, еще когда он ехал в трамвае, еще когда запирался в квартире и расчищал на пыльном столе пространство для ее серебряного голоса, еще когда впервые с любопытством достал из пожелтевшего рваного конверта тяжелый, черный, отливающий лунной дорожкой диск, еще когда никакого Симеонова не было на свете, лишь ветер шевелил траву и в мире стояла тишина. Она не ждала его, худая, у стрельчатого окна, вглядываясь в даль, в стеклянные струи реки Оккервиль, она хохотала низким голосом над громоздящимся посудой столом, над салатами, огурцами, рыбой и бутылками, и лихо же пила, чаровница, и лихо же поворачивалась туда-сюда тучным телом. Она предала его. Или это он предал Веру Васильевну? Теперь поздно было разбираться.
– Еще один! – со смехом крикнул кто-то, по фамилии, как выяснилось тут же, Поцелуев. – Штрафную! – И торт с отпечатком, и цветы отобрали у Симеонова, и втиснули его за стол, заставив выпить за здоровье Веры Васильевны, здоровье, которого, как он убеждался с неприязнью, ей просто некуда было девать. Симеонов сидел, машинально улыбался, кивал головой, цеплял вилкой соленый помидор, смотрел, как и все, на Веру Васильевну, выслушивал ее громкие шутки – жизнь его была раздавлена, переехана пополам; сам дурак, теперь ничего не вернешь, даже если бежать; волшебную диву умыкнули горынычи, да она и сама с удовольствием дала себя умыкнуть, наплевала на обещанного судьбой прекрасного, грустного, лысоватого принца, не пожелала расслышать его шагов в шуме дождя и вое ветра за осенними стеклами, не пожелала спать, уколотая волшебным веретеном, заколдованная на сто лет, окружила себя смертными, съедобными людьми, приблизила к себе страшного этого Поцелуева – особо, интимно приближенного самим звучанием его фамилии, – и Симеонов топтал серые высокие дома на реке Оккервиль, крушил мосты с башенками и швырял цепи, засыпал мусором светлые серые воды, но река вновь пробивала себе русло, а дома упрямо вставали из развалин, и по несокрушимым мостам скакали экипажи, запряженные парой гнедых.
– Курить есть? – спросил Поцелуев. – Я бросил, так с собой не ношу. – И обчистил Симеонова на полпачки. – Вы кто? Поклонник-любитель? Это хорошо. Квартира своя? Ванна есть? Гут. А то тут общая только. Будете возить ее к себе мыться. Она мыться любит. По первым числам собираемся, записи слушаем. У вас что есть? "Темно-зеленый изумруд" есть? Жаль. Который год ищем, прямо несчастье какое-то. Ну нигде буквально. А эти ваши широко тиражировались, это неинтересно. Вы «Изумруд» ищите. У вас связей нет колбасы копченой доставать? Нет, ей вредно, это я так… себе. Вы цветов помельче принести не могли, что ли? Я вот розы принес, вот с мой кулак буквально. – Поцелуев близко показал волосатый кулак. – Вы не журналист, нет? Передачку бы про нее по радио, все просится Верунчик-то наш. У, морда. Голосина до сих пор как у дьякона. Дайте ваш адрес запишу. – И, придавив Симеонова большой рукой к стулу, – сидите, сидите, не провожайте, – Поцелуев выбрался и ушел, прихватив с собой симеоновский тортик с дактилоскопической отметиной.
Чужие люди вмиг населили туманные оккервильские берега, тащили свой пахнущий давнишним жильем скарб – кастрюльки и матрасы, ведра и рыжих котов, на гранитной набережной было не протиснуться, тут и пели уже свое, выметали мусор на уложенную Симеоновым брусчатку, рожали, размножались, ходили друг к другу в гости, толстая чернобровая старуха толкнула, уронила бледную тень с покатыми плечами, наступила, раздавив, на шляпку с вуалькой, хрустнуло под ногами, покатились в разные стороны круглые старинные каблуки, Вера Васильевна крикнула через стол: "Грибков передайте!" и Симеонов передал, и она поела грибков.
Он смотрел, как шевелится ее большой нос и усы под носом, как переводит она с лица на лицо большие, черные, схваченные старческой мутью глаза, тут кто-то включил магнитофон, и поплыл ее серебряный голос, набирая силу, – ничего, ничего, – думал Симеонов. Сейчас доберусь до дому, ничего. Вера Васильевна умерла, давным-давно умерла, убита, расчленена и съедена этой старухой, и косточки уже обсосаны, я справил бы поминки, но Поцелуев унес мой торт, ничего, вот хризантемы на могилу, сухие, больные, мертвые цветы, очень к месту, я почтил память покойной, можно встать и уйти.
У дверей симеоновской квартиры маялась Тамара – родная! – она подхватила его, внесла, умыла, раздела и накормила горячим. Он пообещал Тамаре жениться, но под утро, во сне, пришла Вера Васильевна, плюнула ему в лицо, обозвала и ушла по сырой набережной в ночь, покачиваясь на выдуманных черных каблуках. А с утра в дверь трезвонил и стучал Поцелуев, пришедший осматривать ванную, готовить на вечер. И вечером он привез Веру Васильевну к Симеонову помыться, курил симеоновские папиросы, налегал на бутерброды, говорил: "Да-а-а… Верунчик – это сила! Сколько мужиков в свое время ухойдакала – это ж боже мой!" А Симеонов против воли прислушивался, как кряхтит и колышется в тесном ванном корыте грузное тело Веры Васильевны, как с хлюпом и чмоканьем отстает ее нежный, тучный, налитой бок от стенки влажной ванны, как с всасывающим звуком уходит в сток вода, как шлепают по полу босые ноги, и как, наконец, откинув крючок, выходит в халате красная, распаренная Вера Васильевна: "Фу-ух. Хорошо." Поцелуев торопился с чаем, а Симеонов, заторможенный, улыбающийся, шел ополаскивать после Веры Васильевны, смывать гибким душем серые окатыши с подсохших стенок ванны, выколупывать седые волосы из сливного отверстия. Поцелуев заводил граммофон, слышен был дивный, нарастающий, грозовой голос, восстающий из глубин, расправляющий крылья, взмывающий над миром, над распаренным телом Верунчика, пьющего чай с блюдечка, над согнувшимся в своем пожизненном послушании Симеоновым, над теплой, кухонной Тамарой, над всем, чему нельзя помочь, над подступающим закатом, над собирающимся дождем, над ветром, над безымянными реками, текущими вспять, выходящими из берегов, бушующими и затопляющими город, как умеют делать только реки.
9. Разметка
- ü Автор
- ü Литературное направление
- ü Смысл названия
- ü Историческая эпоха
- ü Детали и их роль
- ü Тема музыки
- ü Символика имен
- ü Образ Симеонова
- ü Образ Тамары
- ü Образ Веры Васильевны
- ü Роль второстепенных героев
- ü Образ города
- ü Художественно-выразительные средства и их роль
- ü Особенности речи героев
- ü Образы-символы.
10. Требования к работе (из нашего проекта)
11. Система оценивания (из нашего проекта).
