Неизвестные картины гойя. Мрачные картины франсиско гойи

Вот он, - прошептал Хуан, показывая пальцем на черную громаду дома, - смотри, там, на крыльце. Видишь?
Пабло увидел. Грузная фигура в тяжелом бархатном кафтане возникла на пороге. Острые темные глаза рыскали по сторонам, пухловатые губы беззвучно шевелились. Порыв ветра растрепал седую шевелюру хозяина дома - тот набрал в грудь воздуха и громко каркнул:
- Леокадия! Леокадия!
Через мгновение на пороге возникла вторая фигура, не меньше первой и чем-то неуловимо напоминающая хозяина. Но по длинному платью, грязному чепцу и обвислым грудям, скрытым темно-серой хламидой рубахи, Пабло определил, что перед ним - женщина. Вот, значит, какая она, Леокадия, то ли служанка, то ли подмастерье колдуна! Он именно так себе и представлял эту парочку: страшные, мерзкие исчадия ада.
Леокадия коснулась плеча хозяина, он резко обернулся и гаркнул ей в лицо:
- Где моя шляпа? Меня ждет сеньор Рауль - а я не могу явиться к нему в таком виде! Где моя шляпа, чертовка?
В руках у Леокадии возникла шляпа: черное потрепанное чудовище с высокой тульей и мятыми полями. Хозяин одним резким движением нахлобучил ее себе на голову, Леокадия протянула ему трость с бронзовым круглым набалдашником, и колдун широкими шагами двинулся прочь от дома, к калитке и зарослям боярышника, где прятались Пабло и Хуан.
- Он нас не заметит? - осторожно спросил Пабло.
- Не высовывайся, тогда и не заметит, - фыркнул Хуан. - Он глух как пень, но глаза у него острые. Леокадия - его уши, но она уже ушла, так что можешь говорить громко, главное - не шевелись. Вот если он нас увидит - мало не покажется! Помнишь мельника Хулио? Он его встретил однажды ночью на дороге. Хулио, как всегда, нажрался мадеры, и обругал колдуна почем зря. Так тот в отместку взял и превратил Хулио в осла. Ненадолго. Но Хулио с лихвой хватило.
- Ты-то откуда знаешь? - недоверчиво спросил Пабло.
- Так сам Хулио моему папашке об этом рассказывал! Бац, говорит, и стою я посреди дороги на четырех ногах, чую, что кроме ослиного рева ни бельмеса из себя выдавить не могу, и еще чую - хвост у меня растет... А этот, колдун, подошел, посмотрел в глаза, да и говорит: "Ну что, мельник, не будешь сквернословить?". А я и сказать-то ничего не могу, только башкой замотал, нет, мол, не буду, пощади, не губи. А он засмеялся в ответ, хлопнул меня тростью своей по спине, я в грязь рухнул, а он дальше пошел. Ну и смотрю, нет у меня хвоста, и руки-ноги на месте. Вот как Хулио говорил, ей-Богу, не вру!
Тем временем колдун уже поравнялся с кустами, и Пабло замер, боясь пошевелиться. Он слышал тяжелую поступь в полушаге от себя, чувствовал запах: от колдуна приятно пахло какими-то маслами, но к ним примешивался еле уловимый чесночный дух бараньей похлебки. Видать, колдун был не дурак пожрать.
- Старый пень! - неожиданно громко воскликнул Хуан. - Старый глухой пень! Деревяшка! Чурбан!
Пабло замер. А ну как все байки про глухоту колдуна - именно байки, и он прекрасно все слышит?! Превратит их с Хуаном в червяков - и поминай как звали! Но колдун не замедлил шага, подошел к калитке, открыл ее, вышел на дорогу, захлопнул калитку - и так же быстро и грузно потопал к Севильскому мосту.
Хуан расхохотался и хлопнул Пабло по плечу:
- Видел бы ты свою рожу! Только что штаны не обмочил! Я же говорю - глухой он, глу-хой! Ни бельмеса не слышит.
- А как же он тогда разговаривает? - удивился Пабло. - Сам же видел, как он со своей Леокадией говорил...
- Он умеет читать по губам, - пояснил Хуан. - Все понимает, ему только видеть тебя надо. А не видит - говори, что хочешь. Хоть костери почем зря, вот как я сейчас - ничего не сделает!
- Если он колдун - что ж себе слух-то не вернул? - прищурился Пабло. - Может, он и не колдун вовсе, а так, прикидывается?
- Колдун, колдун, точно тебе говорю! - закивал Хуан. - Просто он черту душу запродал за колдовской талант, а черт - он похитрее колдуна любого будет! Помимо души взял да и слух у него отнял. Навсегда, никаким колдовством не вернуть, на то и черт. Все, пошли к дому, будем смотреть!
Они вылезли из кустов, отряхиваясь от трухи и листьев, застрявших в волосах, и осторожно, воровато озираясь, пошли по тропинке, ведущей к крыльцу.
- Там правая ставня еле-еле держится, - быстро шептал Хуан, - ты меня подсаживаешь, я влезаю на подоконник и втягиваю тебя. И помни - если появится Леокадия, надо бросить ей соль в глаза и сказать: "Пресвятая Дева, обереги и прости, в черную кошку чертовку преврати!". И увидишь, как ведьма сразу же станет кошкой! А кошки чего бояться - убежать успеем! Ты соль взял?
Пабло нащупал в кармане узелок и кивнул - взял, мол. Хуан улыбнулся и зашагал еще быстрее. Ему казалось, что не они приближаются к дому, а дом надвигается на них: он застилает небо, загораживает солнце, заполняет собою все вокруг. Зловещими глазами смотрят черные повалы чердачных окон, скалится щербатым ртом полуразвалившийся балкончик на втором этаже, скрипит полуоторванная ставня - и изнутри доносится утробное рокотание, словно урчит в животе у сытого, но злобного зверя.
"Подходите," - шепчет дом, - "ближе, ближе... Я сыт, но я сожру вас... Целиком... Обглодаю косточки... Проглочу... Навсегда... Подходите... Блииииииижееее...".
Хуан уже подтягивался на подоконнике, юркий, как ящерица, он протянул Пабло руку и одним быстрым сильным движением вздернул его наверх, к себе. Мальчишки переглянулись и, не сговаривясь, одновременно прыгнули.
Внутрь дома.
Пабло огляделся: они стояли в длинном коридоре - справа была видна лестница, которая вела, по-видимому, на второй этаж, слева виднелся холл с парадной дверью. Мебели практически не было: несколько кресел, затянутых пыльными серыми чехлами, небольшой комод напротив окна и круглый столик с лежащими на нем нераспечатанными письмами у самого входа. И запах: странный, чуть сладковатый, еле уловимый запах масла - кажется, он был повсюду. Коридор и холл были темны: лишь несколько парных светильников чуть трепетали свечками...
- Гляди! - вдруг прошептал Хуан и ткнул пальцем куда-то вверх. Пабло поднял взгляд - и его дыхание остановилось.
Над ними нависала процессия из множества людей. Гигантская картина, длинной почти во весь коридор, казалось, парила в темноте: темные краски были плохо различимы, но Пабло запомнил ее всю, до мельчайших деталей. На картине была изображена толпа людей, двигавшихся прямо на Пабло: искаженные лица, застывшие в вечном крике рты, скрюченные пальцы - и лица, донельзя знакомые, но изуродованные неизвестным ужасом лица. Вот донна Марта, старая карга, шамкает беззубым ртом и косится в сторону деда Акосто (поговаривали, что в молодости он увивался за юной Мартой). Вот мясник Хосе облизывает сальный палец, вот Энрике-булочник в своих вечно стоптанных башмаках и фартуке, обсыпанном мукой... А впереди - гляди-ка! - это же он, Педро-весельчак, с вечной гитарой наперевес, только вот поет Педро не веселую песенку о прелестной Росите, а какую-то ужасную тягучую канцону, и рот его перекошен, и ужас в широко распахнутых глазах...
Пабло отшатнулся от страшной картины, и они с Хуаном юркнули в преддверный холл - но тут же снова замерли, изумленные и испуганные одновременно.
По обе стороны дверей висели еще две картины. На правой была изображена статная, властная женщина с гордо поднятой головой, черное платье плотно облегало фигуру, левая нога кокетливо выдвинута вперед. Но лицо женщины показалось Пабло неуловимо знакомым - он пригляделся и узнал в изображенной на картине женщине Леокадию, только лет ей здесь было гораздо меньше, сорок, не более. В глазах прислужницы колдуна застыло надменное и высокопарное выражение, тонкие губы сложены в язвительную усмешку.
На левой картине неизвестный художник нарисовал двух монахов. Одного Пабло сразу же определил - отец Игнасио был как живой: грустное вытянутое лицо, обрамленное седой бородой, печальные глаза и черная хламида рясы... Но вот из-за плеча старого монаха высовывалась мерзкая пухлогубая рожа. Еще один монах - молодой, со свежевыбритой тонзурой и угреватым носом-картошкой, что-то нашептывал старому священнику на ухо, паскудно косясь хитрым глазом в сторону Пабло. Казалось, вся человеческая - да что там! - и нечеловеческая мерзость сосредоточилась в этой наглой роже, в этом отвратительном человечишке, явно сообщающем отцу Игнасио какую-то грязную сплетню, но по невозмутимому выражению старого священника было видно, что его - велик Господь! - сплетни гадостного паскудника нисколечко не трогают. О, смиренный отец Игнасио, мудрец и провидец, несокрушима вера твоя и неколебим дух твой!
Пабло неожиданно поймал себя на мысли, что думает о нарисованных персонажах, как о живых людях. И в самом деле - хоть знакомые лица были нарисованы широкими, грубыми мазками, сходство с реальными людьми было удивительным. Вот только неведомый художник словно смотрел на них сквозь сосуды с водой - вроде, черты лица те же, но при этом - искажены рябью водной глади, искривлены стенками сосуда...
Пабло обернулся.
И в воздухе повис душераздирающий вопль - крик загнанного зверя, испуганной дичи, умирающего животного, крик, полный боли, отчаяния и страха.
"Кто же то кричит?" - с удивлением подумал Пабло, но через секунду понял, что кричит он сам.
Ничего более страшного он в своей жизни не видел.
Перед ним сидел на корточках голый великан. Седые космы растрепались по плечам, безумные глаза вылезли из орбит, раззявана гигантская пасть, а из нее свисает обглоданное тело мальчишки.
Великан жрал. Исступленно жрал человечину, рыгая и истекая слюной, перхая чужой кровью и давясь юными хрящиками, смакуя свежее мясо.
Великан был ненасытен. Кривые грязные когти впивались в кожу трупа, разрывая мягкие ткани детского тельца, и было ясно, что вот сейчас он заглотит этого ребенка - и бросится на них с Хуаном.
И немедленно сожрет.
"Это же он, дом!" - пронеслась в мозгу Пабло шальная мысль. - "Это он и есть, он нас жрет - и не выбраться отсюда никогда...".
Пабло не видел, как с визгом улепетывает по коридору Хуан, как распахивает он окно и сигает во двор. Перед глазами закружился какой-то серый туман, и последнее, что Пабло почувствовал - это была тяжелая рука у него на плече и хриплый голос, дохнувший смрадом чесночной похлебки:
- Леокадия! Кто пустил сюда этого мальчишку?...
... Когда Пабло открыл глаза, он увидел, что лежит на белоснежных подушках в чужой спальне. Широкое окно было раскрыто настеж, свежий ветер ласково трепал Пабло по щеке.
А у окна, в кресле, сидел колдун.
В руках у него был свинцовый карандаш и лист бумаги. Колдун хитро смотрел на Пабло.
- Очнулся? - хрипло каркнул он. - Я бы попросил тебя не шевелиться еще пару минут. Я должен закончить рисунок.
- Рисунок?... - пролепетал изумленный Пабло. - Только рисунок?
- А что ты хотел еще? - хохотнул колдун. - Только отвечай, пожалуйста, четче и смотри прямо на меня. Я глух и читаю по губам.
- Мою душу?... - сказал Пабло.
- Зачем мне твоя душа? - колдун вытаращил удивленные глаза и замер с карандашом в руке.
- Но вы же колдун? Вам нужна моя душа, да? - пробормотал Пабло.
- Колдун?! - расхохотался человек в кресле. - Так меня еще никто не называл! Я не колдун, мальчик. Я художник. Франсиско Гойя-и-Лусиэнтес к твоим услугам. И, будь любезен, не шевелись. Я должен успеть дорисовать тебя до захода солнца...

Октябрь 18, 2012

Сатурн, пожирающий своих детей

1821-1823; 146х83 см

Прадо, Мадрид

Годы перед эмиграцией во Францию Гойя провел под Мадридом на берегу Мансанареса, в доме, получившем название «Дом Глухого». Настенные росписи этого дома, портреты, несколько картин для церквей и графическая серия «Диспаратес» (в переводе — нелепость, безумства) относятся к числу поздних созданий мастера.

В росписях, выполненных техникой масляной живописи на стенах «Дома Глухого», чаще всего видят фантастические, чудовищные образы, порожденные болезненным воображением старого художника, не только глухого, но и начинающего слепнуть, для которого весь мир превратился в мрачные трагические кошмары.

Однако в настоящее время установлена связь росписей с политическими событиями тех лет, хотя явно выраженный элемент фантастики действительно делает зависимость изображаемого от реальных событий трудно уловимой. Истинный смысл этих работ зашифрован и тесно связан с народными поверьями, зато трагический гротеск в этих так называемых «Черных полотнах» доведен до предела...

Две старухи, поедающие суп

1821-1823; 53х85 см
настенная живопись, перенесенная на холст
Прадо, Мадрид

Палитра мастера в это время состоит, в основном, из черного, серого, охры и коричневого; только иногда он неожиданно вкрапляет в этот довольно мрачный колорит белые или кроваво-красные пятна. Под конец XIX века «Черные полотна» будут перенесены со стен «Дома Глухого» на холст. Сам же дом, в котором, к слову, так и не был создан музей Гойи, был окончательно разрушен в 1910 году. Сегодня на его месте находится станция метро, которая носит имя художника — «Гойя»...

В известном «Сатурне, пожирающем своих детей», бог-каннибал, похожий на хищную птицу с выпученными глазами, изображен в самый ужасающий момент, его раскрытая пасть вызывает ассоциации с вратами ада, за которыми один за другим в страшных муках погибают его дети...

Драка («Два чужеземца»)

1820-1823; 123х266 см
настенная живопись, перенесенная на холст
Прадо, Мадрид

К той же теме в 1636 году обращался Рубенс, однако представил ее в абсолютно ином роде, хотя и используя сходную композицию. Рубенс заставляет зрителя воспринимать Сатурна несколько отстраненно, как бы со стороны. Гойя же делает нас невольными участниками адского пира — точно так же, как приглашает составить компанию двум трапезничающим старухам-ведьмам («Две старухи, поедающие суп»).

Санкт-Петербургский Государственный Университет Культуры и Искусств

Факультет Мировой Культуры

Кафедра музеологии и культурного наследия

Группа 24/3-402

Реферат на тему: «Мрачные картины» Франсиско Гойи

Выполнила: Лобызаева А.С.

Проверил: кандидат философских наук,

доцент Мухин А.С.

Санкт-Петербург

Введение

Часть 1. Биография

Часть 2. «Мрачные картины»

Заключение

Введение

Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес - имя личности, долгое время привлекавшей и до сих пор привлекающей к себе внимание писателей, режиссёров, искусствоведов, художников. Гойя - живописец с непростой судьбой и самобытным талантом - изучается и постигается многими до си пор, ему посвящаются художественные книги и фильмы, научные исследования, однако необыкновенное, «магическое» мировосприятие Гойи, отражённое в его творчестве, всё ещё остаётся неразгаданной загадкой. И останется таковою навсегда, ибо ни тысячи слов книг, ни тысячи кадров фильмов не дадут возможности абсолютно познать творческий мир художника, многогранный и уникальный.

Одна из самых загадочных сторон этого мира - «Мрачные картины» (иногда название серии дословно переводится как «Чёрные картины»), которые были написаны Гойей в 1820-1823 годах. Это необычные картины - они были фресками на стенах дома Гойи, в котором он прожил несколько лет. В тот период Гойя перенёс тяжёлую болезнь и страдал глухотой, которая мешал полноценно жить художнику - и поэтому его дом получил название «Кинто дель Сордо», что переводится с испанского как «Дом Глухого». Эта серия картин, уже после смерти Гойи перенесённых на холст, была неизвестна его современникам, за исключением нескольких человек, и стала всемирно известной уже множество лет спустя как одна из самых необычных и загадочных серий картин испанского искусства.

«Мрачным картинам» и посвящена данная работа, также частично освещающая биографию художника - ведь творческий путь всегда тесно связан с путём жизненным.

Часть 1. Биография

марта 1746 года в арагонской провинции, в небольшой деревушке Фуендетодос, на свет появился Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес. Франсиско стал младшим сыном в семье мастера-позолотчика, довольно известного и почитаемого, и дочери обедневшего идальго. Семья, таким образом, имела средний достаток, но сыновья получили не очень качественное школьное образование. Так или иначе, все три сына затем нашли себе достойное занятие - старший стал священником, средний пошёл по стопам отца, ну а младший - художником, который прославится на весь мир. Франсиско в возрасте тринадцати лет был отдан на обучение в мастерскую к художнику Хосе Луи-сан-и-Мартинесу, когда семья переехала в Сарагосу. В течение трёхлетнего обучения молодой Гойя в основном копировал гравюры и слепки но, как он позже сам признаётся в этом, не получал полноценного удовольствия и результата от такого процесса - ему хотелось творить по-настоящему, создавать что-то своё.

Так в 1763 году Гойя переезжает в Мадрид, чтобы поступить в Королевскую Академию изящных искусств. Он терпит неудачу, но всё-таки остаётся в Мадриде, знакомясь с работами придворных художников и развивая своё мастерство. Затем Гойя совершает путешествие по Италии, по возвращению из которого получает свой первый серьёзный крупный заказ - капитул церкви Нуэстра-Сеньора-Дель-Пилар в 1771 году поручает ему роспись купола одной из капелл базилики. Эта работа вызывает множество восторженных отзывов, Гойя получает другие заказы, как, например, роспись оратория дворца Собрадиэль.

В 1773 году Гойя берёт в жёну Хосету Байеу, сестру влиятельного придворного живописца Франсиско Байеу, этот брак так же сыграл свою роль в утверждении Гойи в художественной среде того времени. Они прожили вместе с Хосетой вплоть до её смерти в 182 году, у них было несколько детей, но до зрелого возраста дожил только один сын - Хавьер. Гойя окончательно обосновывается в Мадриде и начинает работать в мастерской своего новоиспечённого родственника Франсиско Байеу, профессора Королевской Академии Изящных Искусств Сан-Фернандо.

Первым придворным заказом Гойи были картоны для шпалер в столовую будущего короля Карла 4 во дворце Эскориал. Позже Гойя получает и другие заказы на эскизы шпалер для королевской семьи. Он становится всё ближе и ближе к королевскому двору, и вскоре просит место придворного живописца - однако ему отказывают. Этому поспособствовал и его шурин Байеу, не желающий делить место первого придворного художника. И всё же Гойя приобретает популярность, многие придворные начинают заказывать ему свои портреты, и вскоре Гойя приобретает репутацию замечательного портретиста. Одни из самых известных его работ этого периода - портрет графа Флоридобланка (1783), портрет маркизы де Понтес (1786).

В 1789 году новым королём Испании становится Карл IV <#"justify">-«Два старика, кушающие суп»

Расположение картин в доме известно благодаря фотографиям, сделанным фотографом Жаном Лораном в 1874 году. Благодаря этим фотографиям известно, что картины также были обрамлены лепкой, как и окна и двери в доме. Кроме того, можно заметить разницу в состоянии картин до переноса их на холсты, увидеть недостающие фрагменты.

Фактической же информации о самом процессе росписей стен нет. В связи с этим даже возникали слухи, что картины написаны не Гойей - существовала теория, что они написаны Хавьером, его сыном, уже после того как Гойя уехал в Бордо. Однако искусствоведы отвергают эту теорию - техника, в которой выполнены фрески и их стиль даёт подтверждение авторству художника.

Неизвестно, что именно побудило Гойю расписывать стены своего дома именно этими сюжетами. Но известно то, что картины создавались в не самый лучший период жизни художника. Было нестабильным его физическое состояние, было нестабильным и состояние жизни Испании вообще. В стране шла гражданская война, которая закончилась восстановлением абсолютной монархии. Три года этой войны как раз приходятся на период написания «Мрачных полотен». В картинах легко проследить аналогию с ситуациями в социальной, политической и религиозной сферами страны того времени. Проанализируем некоторые из работ.

«Сатурн, пожирающий своих детей» - действительно жуткое произведение, при взгляде на которое у человека пробуждается есть не страх, то в любом случае неприязнь и тревожность. Древнее божество - Сатурн - изображён на фоне угольно-чёрной тьмы, его фигура изломана и будто бы бьётся в конвульсиях, руки, похожие на сплетения ветвей деревьев, держат тело ребёнка, которому Сатурн откусывает голову. Красным тревожным цветом на полотне выделяется кровь. Можно говорить о том, что Гойя писал это в подавленном состоянии, и, возможно, с мыслью о войне в Испании - можно сравнить Сатурна со страной, которая уничтожает своих собственных детей.

В картине «Юдифь и Олоферн» царит энергия земного деяния, схваченного в его мгновенности. Только что спрыгнувшая с ложа Олоферна (чуть видного справа),не прибрав еще своей растрепанной, смятой любовными ласками одежды, героиня взметнула меч над головой заснувшего ассирийского военачальника и сейчас отрубит ее(здесь возникает первое зрительно-смысловое соответствие ее и Сатурна- тот начал пожирать свою жертву с головы). Падающее вперед движение Юдифи, ее резко высветленное лицо, плечо, рука с мечом -все это также выпирает из пространственного поля росписи, как колени, руки и голова Сатурна.

«Паломничество к Сан-Исидро» перекликается с более ранней работой Гойи, написанной в 1788 году - «Народное гулянье в день святого Исидора». Обе работы изображают один из любимейших праздников жителей Мадрида. Каждый год 15 мая они отправлялись на берег реки Мансанарес, чтобы устраивать там пикники, танцевать и пить целебную воду из источника, который, по преданию, нашел святой Исидор. И, если в 1788 эту сцену живописец представил как красочный и жизнерадостный национальный праздник, полный беззаботного веселья, то в позднем варианте из «Дома Глухого» господствуют тона черного и царит тревожное ощущение надвигающейся неотвратимой беды. По сухой неровной земле бредет толпа людей, тесно прижавшихся друг к другу. Их лица искажены страшными гримасами, выражают страх, боль, ужас, ехидство и звериную злобу.

Такие же мотивы появляются и в «Шабаше ведьм». Композиционный центр картины - тоже безликая, безобразная толпа, сосредоточенная вокруг фигуры козла в монашеской рясе, внимающая каждому слову посланника сатаны. Лица людей - безобразные гримасы, которые на лица людей даже не похожи - Гойя словно хотел подчеркнуть, как человек легко может утратить свой человеческий облик.

В «Поединке на дубинах» так же можно найти отклик на военные события, происходящие рядом с художником - два человека, которые так похожи друг на друга, пытаются покалечить друг друга тяжёлыми булавами в жестоком слепом поединке. Не видно, как их ноги стоят на земле - они будто бы парят в пространстве, также, как персонажи картин «Атропос, или Судьбы» и «Асмодей».

Эти картины полны мистики, на них словно изображён совсем другой, нереальный мир, невозможно даже сказать, кто персонажи картин - люди или какие-то фантастические существа. Сюжет картины «Атропос» - интерпретация образов древнегреческих богинь судьбы - Мойр <#"justify">Заключение

картина мистический гойя художник

Полотна в «Доме Глухого» - необыкновенное явление в испанской живописи, привлекающее к себе интерес многих до наших дней. С одной стороны, написанные в ключе течения романтизма, господствующего в период жизни художника, они, с другой стороны, отличаются от других полотен своим содержанием, драматизмом, эмоциональностью, техникой выполнения.

Франсиско Гойя - поистине великий испанский художник, и, изучив всё его творчество, можно с уверенностью говорить о том, насколько полон и многогранен был его творческий гений. Контраст этих «Мрачных полотен» с его придворной живописью разительный - один и тот же человек создавал реалистические портреты, выполненные в светлых тонах, красочные, парадные, писал замечательные пейзажи и картины на исторические темы, и в то же время создавал работы, погружающие зрителя в удивительный, фантасмагорический мир, мир ночи и тёмной магии, мир, непохожий на реальный, мир, который создавало воображение художника. Колдуны, ведьмы, животные в человеческих одеждах, демонические существа, дряхлые безобразные старики -никто не отваживался писать то, что писал Гойя. Эти полотна помогают постичь загадочный внутренний мир художника, пути к познанию которого пытаются найти уже множество лет.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Среди благородных произведений искусства, которые радуют глаз и вызывают только положительные эмоции, есть полотна, мягко сказать, странные и шокирующие. Представляем вашему вниманию 20 картин, принадлежащих кисти всемирно известных художников, которые заставляют ужаснуться…

«Проигрыш разума перед материей»

Картина, написанная в 1973 году австрийским художником Отто Раппом. Он изобразил разлагающуюся человеческую голову, надетую на птичью клетку, в которой лежит кусок плоти.

«Подвешенный живой негр»

Это ужасное творение Уильяма Блейка изображает раба-негра, который был повешен на виселицу с помощью крючка, продетого через его ребра. Работа основана на рассказе голландского солдата Стэдмена – очевидце подобной жестокой расправы.

«Данте и Вергилий в аду»

Картина Адольфа Вильям Бугро была вдохновлена короткой сценой о битве между двумя проклятыми душами из «Ада» Данте.

«Ад»

Картина «Ад» немецкого художника Ганса Мемлинга, написанная в 1485 году, является одной из самых страшных художественных творений своего времени. Она должна была подтолкнуть людей к добродетели. Мемлинг усилил ужасающий эффект сцены, добавив подпись: «В аду искупления нет «.

«Великий красный дракон и морское чудовище»

Известный английский поэт и художник XIII века Уильям Блейк в момент озарения создал серию акварельных картин, изображающих великого красного дракона из Книги Откровений. Красный Дракон являлся воплощением дьявола.

«Дух воды»

Художник Альфред Кубин считается крупнейшим представителем символизма и экспрессионизма и известен своими темными символическими фантазиями. «Дух воды» — одна из таких работ, изображающих бессилие человека перед морской стихией.

«Necronom IV»

Это страшное творение известного художника Ганса Рудольфа Гигера было вдохновлено фильмом «Чужой». Гигер страдал от ночных кошмаров и его все картины были вдохновлены этими видениями.

«Свежевание Марсия»

Созданная художником времен итальянского Возрождения Тицианом картина «Свежевание Марсия» в настоящее время находится в Национальном музее в Кромержиже в Чехии. Художественное произведение изображает сцену из греческой мифологии, где с сатира Марсия сдирают кожу за то, что он осмелился бросить вызов богу Аполлону.

«Искушение Святого Антония»

Матиас Грюневальд изображал религиозные сюжеты Средних веков, хотя сам жил во времена Возрождения. Говорили, что святой Антоний столкнулся с испытаниями своей веры во время молитвы в пустыне. Согласно легенде его убили демоны в пещере, затем он воскрес и уничтожил их. Эта картина изображает Святого Антония, подвергнувшегося атаке демонов.

«Отрубленные головы»

Самая известная работа Теодора Жерико – это «Плот Медузы», огромная картина, написанная в романтическом стиле. Жерико пытался разбить рамки классицизма, перейдя к романтизму. Эти картины были начальным этапом его творчества. Для своих работ он использовал настоящие конечности и головы, которые находил в моргах и лабораториях.

«Крик»

Это известнейшее полотно норвежского экспрессиониста Эдварда Мунка было вдохновлено безмятежной вечерней прогулкой, во время которой художник стал свидетелем кроваво-красного заходящего солнца.

«Смерть Марата»

Жан-Поль Марат был одним из лидеров Французской революции. Страдая от болезни кожи, он проводил большую часть времени в ванной, где он работал над своими записями. Там же он и был убит Шарлоттой Корде. Смерть Марата изображали несколько раз, но именно работа Эдварда Мунка отличается особой жестокостью.

«Натюрморт из масок»

Эмиль Нольде был одним из ранних художников-экспрессионистов, хотя его славу затмили другие, такие как, например, Мунк. Нольде написал эту картину после изучения масок в Берлинском музее. На протяжении всей жизни он увлекался другими культурами, и эта работа не является исключением.

«Gallowgate Lard»

Эта картина ни что иное, как автопортрет шотландского автора Кена Карри, который специализируется на мрачных, социально-реалистических картинах. Любимая тема Карри — тусклая городская жизнь шотландского рабочего класса.

«Сатурн, пожирающий своего сына»

Одна из самых известных и зловещих работ испанского художника Франсиско Гойя была нарисована на его стене дома в 1820 — 1823 гг. Сюжет основан на греческом мифе о титане Хроносе (в Риме — Сатурн), который опасался, что будет свергнут одним из своих детей и съедал их сразу после рождения.

«Юдифь, убивающая Олоферна»

Казнь Олоферна изображали такие великие художники, как Донателло, Сандро Боттичелли, Джорджоне, Джентилески, Лукас Кранах старший и многие другие. На картине Караваджо, написанной в 1599 году, изображён самый драматичный момент этой истории — обезглавливание.

«Кошмар»

Картина швейцарского живописца Генриха Фюзели была впервые показана на ежегодной выставке Королевской Академии в Лондоне в 1782 году, где она шокировала и посетителей, и критиков.

«Избиение младенцев»

Это выдающееся произведение искусства Петера Пауля Рубенса, состоящее из двух картин, было создано в 1612 году, как полагают, под влиянием работ известного итальянского художника Караваджо.

«Исследование портрета Иннокентия Х Веласкеса»

В основе этого устрашающего образа одного из самых влиятельных художников ХХ века Фрэнсиса Бэкона — парафраз известного портрета Папы Иннокентия X, написанного Диего Веласкесом. Забрызганный кровью, с мучительно искаженным лицом, Папа изображен сидящим в металлической трубчатой конструкции, которая при ближайшем рассмотрении является троном.

«Сад земных наслаждений»

Это самый известный и пугающий триптих Иеронима Босха. На сегодняшний день существует множество толкований картины, но ни одно их них не было окончательно подтверждено. Возможно, произведение Босха олицетворяет Райский сад, Сад земных наслаждений и Наказания, которые придется понести за смертные грехи, совершенные при жизни. РОСПИСИ ДОМА ГЛУХОГО

В 1819 г. Гойя купил поместье - «двадцать два акра посевной земли с домом… за Сеговийским мостом… на той стороне, где некогда стояла обитель святого ангела-хранителя». По странному совпадению, в соседнем доме жил человек, который, так же как и Гойя, был лишен слуха, поэтому местные жители называли его жилище Quinto del Sordo , Дом Глухого. После смерти Гойи так стали называть и его собственный дом. Единственными людьми, разделявшими одиночество 72-летнего художника, стали грубоватая экономка Леокадия и ее дочь (которая, по некоторым сведениям, была дочерью самого Гойи).

На первом этаже по обе стороны от входа расположены изображения красивой величественной женщины (скорее всего, это донья Леокадия) и двух мужчин: один, злой и взволнованный, что-то шепчет на ухо второму, незыблемо спокойному. На противоположной стене Гойя пишет Юдифь, замахивающуюся мечом, чтобы отрубить голову Олоферну. Героический эпизод библейской истории приобретает в трактовке Гойи зловещий оттенок. А рядом, на той же стене, мастер создает одно из самых страшных и отвратительных полотен во всем мировом искусстве - «Сатурн, пожирающий своего сына». Трудно, почти невозможно смотреть в безумные глаза Сатурна, раздирающего на куски тело младенца. Неоправданная жестокость изображения заставляет усомниться в душевном здоровье человека, создавшего такую дикую картину.

На длинных боковых стенах мы видим две огромные росписи - «Паломничество к святому Исидору» и «Шабаш ведьм». «Паломничество» отдаленно напоминает прелестный эскиз картона для гобелена «Праздник в Сан-Исидоро», но это как бы «темная сторона» весеннего гулянья. Группа безумцев и пьяниц, сбившихся в кучу, на фоне мрачного пейзажа производит гнетущее впечатление. Еще страшнее толпа, изображенная в «Шабаше ведьм» - люди с чудовищно искаженными лицами, которые и лицами-то назвать сложно, вурдалаки и ведьмы, устремляющиеся к огромному черному козлу - Дьяволу, похожему на гигантскую тень. Какой контраст с одноименной ранней картиной, выполненной для графини Осуна, где дьявол казался безобидным «сереньким козликом», а вся сцена носила скорее игровой характер!

Галерея жутких образов и фантастических видений продолжается и на втором этаже дома. «Две смеющиеся женщины» составляют пару «Старикам за похлебкой» - невинные, на первый взгляд, сюжеты, которые тем не менее почему-то вызывают отвращение. Женский смех напоминает мерзкое гримасничанье, а старики с разинутыми беззубыми ртами не вызывают ни капли сочувствия. В этой комнате имеются еще четыре большие росписи. «Бычьи пастухи» жестоко избивают друг друга, один уже весь крови, оба по колено увязли в трясине, из которой уже никогда не смогут выбраться и будут вечно обречены на бессмысленную драку. Все это происходит на фоне безмятежного деревенского пейзажа. Здесь же представлено еще одно «Паломничество к святому Исидору», хотя вряд ли можно назвать «паломничеством» этот людской водоворот - пилигримов уносит в темный лес поток света.

В следующей картине Гойя снова обращается к теме богинь судьбы парок. Эти гнусные старухи уже возникали на листах «Капричос» и пряли свою пряжу, которую предстояло распутывать несчастному человечеству. В Кинто дель Сордо они воспарили над миром и со злобным хихиканьем высматривают с высоты новые жертвы. Одна из самых любопытных картин цикла - «Фантастическое видение» (она же «Утес, обстреливаемый из орудий» и она же «Асмодей»). Две огромные фигуры, летящие к городу на скале, парят над толпой, не обращая внимания на стрелков, которые целятся в них из прикрытия. Картина так же фантасмагорична, как и прочие росписи Дома, однако и скала, и город, и всадники у подножия гор вполне конкретны, что позволило делать догадки, будто Гойя в такой форме попытался изобразить свое видение одного из эпизодов войны с французами.

Вообще, смысл всех росписей довольно туманен и с трудом поддается расшифровке. Немного выбиваются из общего ряда две картины: «Чтение» - выражающая веру художника в торжество разума среди безумств суровой реальности, и «Собака» - сперва кажущаяся абстракцией. Но, присмотревшись, мы увидим дворняжку, из последних сил сражающуюся с земными валами, которые в любой момент могут на нее обрушиться.

«Черные картины» стали выражением кошмаров старого художника, преследовавших его на протяжении всей жизни и особенно обострившихся в последние годы. В то же время это квинтэссенция его мыслей и переживаний, любви и ненависти, неприятия толпы, страстного нежелания стареть, презрения к суевериям и, несмотря ни на что, веры в силу разума.

На склоне лет Гойя нашел в себе силы погрузиться в пучины подсознания, вытащить на свет свои самые глубокие, самые темные мысли, и его мужество было вознаграждено. С этих пор мрачные видения навсегда перестали мучить художника, оставшись на стенах Дома Глухого.