English: Wikipedia is making the site more secure. You are using an old web browser that will not be able to connect to Wikipedia in the future. Please update your device or contact your IT administrator.

中文: 维基百科正在使网站更加安全。您正在使用旧的浏览器，这在将来无法连接维基百科。请更新您的设备或联络您的IT管理员。以下提供更长，更具技术性的更新（仅英语）。

Español: Wikipedia está haciendo el sitio más seguro. Usted está utilizando un navegador web viejo que no será capaz de conectarse a Wikipedia en el futuro. Actualice su dispositivo o contacte a su administrador informático. Más abajo hay una actualización más larga y más técnica en inglés.

ﺎﻠﻋﺮﺒﻳﺓ: ويكيبيديا تسعى لتأمين الموقع أكثر من ذي قبل. أنت تستخدم متصفح وب قديم لن يتمكن من الاتصال بموقع ويكيبيديا في المستقبل. يرجى تحديث جهازك أو الاتصال بغداري تقنية المعلومات الخاص بك. يوجد تحديث فني أطول ومغرق في التقنية باللغة الإنجليزية تاليا.

Français: Wikipédia va bientôt augmenter la sécurité de son site. Vous utilisez actuellement un navigateur web ancien, qui ne pourra plus se connecter à Wikipédia lorsque ce sera fait. Merci de mettre à jour votre appareil ou de contacter votre administrateur informatique à cette fin. Des informations supplémentaires plus techniques et en anglais sont disponibles ci-dessous.

日本語: ウィキペディアではサイトのセキュリティを高めています。ご利用のブラウザはバージョンが古く、今後、ウィキペディアに接続できなくなる可能性があります。デバイスを更新するか、IT管理者にご相談ください。技術面の詳しい更新情報は以下に英語で提供しています。

Deutsch: Wikipedia erhöht die Sicherheit der Webseite. Du benutzt einen alten Webbrowser, der in Zukunft nicht mehr auf Wikipedia zugreifen können wird. Bitte aktualisiere dein Gerät oder sprich deinen IT-Administrator an. Ausführlichere (und technisch detailliertere) Hinweise findest Du unten in englischer Sprache.

Italiano: Wikipedia sta rendendo il sito più sicuro. Stai usando un browser web che non sarà in grado di connettersi a Wikipedia in futuro. Per favore, aggiorna il tuo dispositivo o contatta il tuo amministratore informatico. Più in basso è disponibile un aggiornamento più dettagliato e tecnico in inglese.

Magyar: Biztonságosabb lesz a Wikipédia. A böngésző, amit használsz, nem lesz képes kapcsolódni a jövőben. Használj modernebb szoftvert vagy jelezd a problémát a rendszergazdádnak. Alább olvashatod a részletesebb magyarázatot (angolul).

Svenska: Wikipedia gör sidan mer säker. Du använder en äldre webbläsare som inte kommer att kunna läsa Wikipedia i framtiden. Uppdatera din enhet eller kontakta din IT-administratör. Det finns en längre och mer teknisk förklaring på engelska längre ned.

हिन्दी: विकिपीडिया साइट को और अधिक सुरक्षित बना रहा है। आप एक पुराने वेब ब्राउज़र का उपयोग कर रहे हैं जो भविष्य में विकिपीडिया से कनेक्ट नहीं हो पाएगा। कृपया अपना डिवाइस अपडेट करें या अपने आईटी व्यवस्थापक से संपर्क करें। नीचे अंग्रेजी में एक लंबा और अधिक तकनीकी अद्यतन है।

We are removing support for insecure TLS protocol versions, specifically TLSv1.0 and TLSv1.1, which your browser software relies on to connect to our sites. This is usually caused by outdated browsers, or older Android smartphones. Or it could be interference from corporate or personal "Web Security" software, which actually downgrades connection security.

You must upgrade your web browser or otherwise fix this issue to access our sites. This message will remain until Jan 1, 2020. After that date, your browser will not be able to establish a connection to our servers.

Все действующие лица в пьесе «Вишневый сад» имеют большое значение в идейно-тематическом контексте произведения. Даже вскользь упомянутые имена несут смысловую нагрузку. Например, есть внесценические герои (парижский любовник, ярославская тетушка), сам факт существования которых уже проливает свет на характер и образ жизни героя, символизирующего целую эпоху. Поэтому для того чтобы понять задумку автора, необходимо подробно проанализировать те образы, которые ее реализуют.

Трофимов Петр Сергеевич — студент. Учитель маленького сына Раневской, который трагически погиб. Не сумел закончить учебу, так как его несколько раз отчисляли из университета. Но это никак не сказалось на широте кругозора, уме и образованности Петра Сергеевича. Чувства молодого человека трогательны и бескорыстны. Он искренне привязался к Ане, которой льстило его внимание. Вечно неухоженный, больной и голодный, но при этом не потерявший чувства собственного достоинства, Трофимов отрицает прошлое и стремится к новой жизни.

Персонажи и их роль в произведении

1. Раневская Любовь Андреевна — женщина чувствительная, эмоциональная, но совершенно не приспособленная к жизни и не сумевшая найти в ней свой стержень. Её добротой пользуются все, даже лакей Яша и Шарлотта. Любовь Андреевна по-детски выражает эмоции радости и нежности. Для неё характерны ласковые обращения к окружающим людям. Так, Аня – «детюся моя», Фирс – «мой старичок». Но бросается в глаза подобное обращение к мебели: «шкафчик мой», «столик мой». Сама не замечая того, она дает одинаковые оценки человеку и вещам! На этом ее забота о старом и верном слуге заканчивается. В конце пьесы помещица преспокойно забывает о Фирсе, оставив умирать в доме одного. На известие о смерти няни, воспитавшей ее, никак не реагирует. Просто продолжает пить кофе. Любовь Андреевна – хозяйка дома номинальная, так как по существу она таковой не является. Все персонажи пьесы тянутся к ней, высвечивая образ помещицы с разных сторон, поэтому он кажется неоднозначным. С одной стороны, у нее на первом плане — собственное душевное состояние. Уехала в Париж, оставив детей. С другой, Раневская производит впечатление доброй, щедрой и доверчивой женщины. Она готова бескорыстно помочь прохожему и даже простить измену любимому человеку.
2. Аня — добрая, нежная, сопереживающая. У неё большое любящее сердце. Приехав в Париж и увидев, в какой обстановке живет мать, не осуждает ее, а жалеет. Почему? Потому что она одинока, с ней нет рядом близкого человека, который окружил бы ее заботой, защитил от житейских невзгод, понял бы ее нежную душу. Неустроенность жизни не огорчает Аню. Она умеет быстро переключаться на приятные воспоминания. Тонко чувствует природу, наслаждается пением птиц.
3. Варя — приемная дочь Раневской. Хорошая хозяйка, постоянно в работе. На ней держится весь дом. Девушка строгих взглядов. Взвалив на себя нелёгкое бремя забот о домочадцах, немного очерствела. Ей не хватает тонкой душевной организации. Видимо, по этой причине Лопахин так и не сделал ей предложения «руки и сердца». Варвара мечтает ходить по святым местам. Ничего не предпринимает, чтобы хоть как-то изменить свою судьбу. Надеется только на божью волю. В свои двадцать четыре года становится «занудой», так что многим не нравится.
4. Гаев Леонид Андреевич. На предложение Лопахина по поводу дальнейшей «судьбы» вишнёвого сада реагирует категорически отрицательно: «Какая чепуха». Его волнуют старые вещи, шкаф, к ним он обращается со своими монологами, но к судьбам людей он совершенно равнодушен, поэтому слуга от него и ушел. Речь Гаева свидетельствует об ограниченности этого человека, живущего только личными интересами. Если говорить о сложившейся в доме ситуации, то Леонид Андреевич видит выход в получении наследства или выгодном замужестве Ани. Любя сестру, обвиняет ее в том, что она порочна, вышла замуж не за дворянина. Много ораторствует, не смущаясь тем, что его никто не слушает. Лопахин называет его «бабой», которая мелет только языком, при этом ничего не предпринимая.
5. Лопахин Ермолай Алексеевич. К нему можно «применить» афоризм: из грязи в князи. Трезво оценивает себя. Понимает, что деньги в жизни не меняют социального статуса человека. «Хам, кулак», — говорит Гаев о Лопахине, но тому все равно, что о нем думают. Не обучен хорошим манерам, не может нормально общаться с девушкой, о чём свидетельствует его отношение к Варе. Постоянно поглядывает на часы, общаясь с Раневской, ему некогда по-человечески разговаривать. Главное – предстоящая сделка. Умеет «утешить» Раневскую: «Сад продан, но вы спите спокойно».
6. Трофимов Петр Сергеевич. Одет в поношенный студенческий мундир, в очках, волосы негустые, за пять лет «милый мальчик» сильно изменился, подурнел. В его понимании цель жизни — быть свободным и счастливым, а для этого надо работать. Он считает, что тем, кто ищет истину, необходимо помогать. В России много проблем, которые надо решать, а не философствовать. Сам же Трофимов ничего не делает, не может закончить университет. Он произносит красивые и умные слова, которые не подкрепляется поступками. Петя симпатизирует Ане, отзывается о ней «весна моя». Видит в ней благодарного и восторженного слушателя его речей.
7. Симеонов – Пищик Борис Борисович. Помещик. Засыпает на ходу. Все его помыслы направлены только на то, как достать денег. Даже Пете, сравнивавшему его с лошадью, он отвечает, что это неплохо, так как лошадь можно всегда продать.
8. Шарлотта Ивановна — гувернантка. Ничего о себе не знает. У нее нет ни близких, ни друзей. Выросла, как одинокий чахлый куст среди пустыря. Она не испытала чувства любви в детстве, не видела заботы со стороны взрослых. Шарлотта стала человеком, который не может найти людей, которые понимали бы ее. Но ведь она и сама себя не может понять. «Кто я? Зачем я?» — у этой бедной женщины не было яркого маяка в жизни, наставника, любящего человека, который бы помог найти правильный путь и не свернуть с него.
9. Епиходов Семен Пантелеевич работает в конторе. Считает себя развитым человеком, но открыто объявляет, что никак не может определиться: «жить» ему или «застрелиться». Неудачник. Епиходова преследуют пауки и тараканы, как будто пытаются заставить его обернуться и посмотреть на жалкое существование, которое он влачит на протяжении многих лет. Безответно влюблен в Дуняшу.
10. Дуняша — горничная в доме Раневской. Живя у господ, отвыкла от простой жизни. Не знает крестьянского труда. Всего боится. Влюбляется в Яшу, не замечая того, что разделить с кем-то любовь он просто не способен.
11. Фирс. Вся его жизнь укладывается в «одну линейку» — служить господам. Отмена крепостного права для него – зло. Он привык быть холопом и другой жизни не представляет.
12. Яша. Необразованный молодой лакей, грезящий о Париже. Мечтает о богатой жизни. Черствость – основная черта его характера; даже с матерью старается не встречаться, стыдясь ее крестьянского происхождения.

Характеристика героев

1. Раневская – легкомысленная, испорченная и изнеженная женщина, но люди к ней тянутся. Дом словно снова распахнул скованные временем двери, когда она вернулась сюда после пятилетнего отсутствия. Она смогла согреть его своей ностальгией. Уют и тепло снова «зазвучали» в каждой комнате, как звучит в праздники торжественная музыка. Продолжалось это недолго, так как дни дома были сочтены. В нервном и трагическом образе Раневской были выражены все недостатки дворянства: его неспособность к самодостаточности, несамостоятельность, избалованность и склонность всех оценивать по сословным предрассудкам, но в то же время тонкость чувств и образованность, душевное богатство и щедрость.
2. Аня. В груди юной девушки бьется сердечко, которое ждёт возвышенной любви и ищет определенные жизненные ориентиры. Ей хочется кому-то довериться, испытать себя. Воплощением ее идеалов становится Петя Трофимов. Она пока не может критически смотреть на вещи и слепо верит «болтовне» Трофимова, представляя действительность в радужном свете. Только она одна. Аня еще не осознает многогранности этого мира, хотя и пытается. Она также не слышит окружающих, не видит реальных проблем, обрушившихся на семью. Чехов предчувствовал, что за этой девушкой — будущее России. Но вопрос так и остался открытым: получится ли у нее что-то изменить или же она так и останется в своих детских грезах. Ведь чтобы что-то изменить, нужно действовать.
3. Гаев Леонид Андреевич. Духовная слепота свойственна этому зрелому человеку. Он так и задержался в детском возрасте на всю жизнь. В разговоре постоянно ни к месту использует бильярдные термины. Его кругозор узок. Судьба родового гнезда, как выяснилось, его совсем не волнует, хотя в начале драмы он бил себя кулаком в грудь и всенародно обещал, что вишневый сад будет жить. Но на дела он категорически не способен, как и многие дворяне, которые привыкли жить, пока за них трудятся другие.
4. Лопахин покупает родовое имение Раневской, что не является «яблоком раздора» между ними. Они не считают друг друга врагами, между ними превалируют гуманистические взаимоотношения. Любовь Андреевна и Ермолай Алексеевич как будто хотят поскорее выбраться из этой ситуации. Купец даже предлагает свою помощь, но получает отказ. Когда всё благополучно заканчивается, Лопахин радуется, что наконец-то сможет заняться настоящим делом. Надо отдать герою должное, ведь именно он, единственный, был обеспокоен «судьбой» вишневого сада и нашёл выход, который устроил всех.
5. Трофимов Петр Сергеевич. Его считают молодым студентом, хотя ему уже 27 лет. Складывается представление, что студенчество стало его профессией, хотя внешне он превратился в старика. Его уважают, но в благородные и жизнеутверждающие призывы никто не верит, кроме Ани. Ошибочно полагать, что образ Пети Трофимова можно сопоставить с образом революционера. Чехова никогда не интересовала политика, революционное движение не входило в круг его интересов. Трофимов слишком мягок. Склад его души и интеллигентность никогда не позволят переступить ему рамки дозволенного и прыгнуть в неизведанную пропасть. Кроме того, он несет ответственность за Аню, юную девушку, которая не знает настоящей жизни. У нее еще довольно тонкая психика. Какое-либо эмоциональное потрясение может толкнуть ее не в ту сторону, откуда ее уже не вернешь. Поэтому Петя должен думать не только о себе и о реализации своих идей, но и о хрупком существе, которое ему доверила Раневская.

Как Чехов относится к своим героям?

А. П. Чехов любил своих героев, но никому из них не мог доверить будущего России, даже Пете Трофимову и Ане, прогрессивной молодежи того времени.

Герои пьесы, симпатичные автору, не умеют отстаивать свои жизненные права, они страдают или молчат. Страдают Раневская и Гаев, потому что понимают, что ничего не смогут изменить в себе. Их социальный статус уходит в небытие, и они вынуждены влачить жалкое существование на последние вырученные средства. Страдает Лопахин, так как осознает, что ничем не может им помочь. Сам же он не рад покупке вишневого сада. Как бы он ни старался, но все равно не станет его полноправным хозяином. Именно поэтому он решает сад вырубить и распродать землю, чтобы впоследствии забыть об этом как о страшном сне. А как же Петя и Аня? Разве не на них возлагает надежды автор? Возможно, но эти надежды весьма туманны. Трофимов в силу своего характера не способен предпринимать каких-либо радикальных действий. А без этого ситуацию изменить нельзя. Он ограничивается только разговорами о прекрасном будущем и все. А Аня? В этой девушке заложен чуть более крепкий стержень, чем в Петре. Но в силу ее юного возраста и жизненной неопределенности перемен от нее ждать не стоит. Возможно, в далеком будущем, когда она расставит для себя все жизненные приоритеты, от нее можно будет ожидать каких – либо действий. А пока она ограничивается верой в лучшее и искренним желанием посадить новый сад.

На чьей стороне Чехов? Он поддерживает каждую сторону, но по-своему. В Раневской он ценит неподдельную женскую доброту и наивность, хоть и приправленную душевной пустотой. В Лопахине ценит стремление к компромиссу и к поэтической красоте, хотя он и не способен оценить настоящую прелесть вишневого сада. Вишневый сад – это член семьи, но об этом все дружно забывают, Лопахин же вообще не в состоянии этого понять.

Героев пьесы разделяет огромная бездна. Они не способны понять друг друга, так как замкнуты в мире собственных чувств, мыслей и переживаний. Однако все одиноки, у них нет друзей, единомышленников, отсутствует настоящая любовь. Большинство плывёт по течению, не ставя перед собой никаких серьёзных целей. Кроме того, все они несчастны. Раневская переживает разочарование в любви, жизни и своем социальном верховенстве, казавшемся еще вчера незыблемым. Гаев в который раз обнаруживает, что аристократичность манер не является гарантом власти и финансового благополучия. На его глазах вчерашний крепостной отбирает его поместье, становится там хозяином и без дворянства. Анна остается без гроша за душой, приданого для выгодного замужества у нее нет. Ее избранник хоть его и не требует, но сам пока ничего не заработал. Трофимов понимает, что надо менять, но не знает, как, ведь у него нет ни связей, ни денег, ни положения, чтобы на что-то влиять. Им остаются лишь надежды юности, которые недолговечны. Лопахин несчастен, потому что осознает свою неполноценность, принижает свое достоинство, видя, что никаким господам он не ровня, хоть и денег у него больше.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

1

31 января 1901 г. в Художественном театре состоялась премьера пьесы «Три сестры». Пьеса имела крупный успех, хотя вся значительность и красота ее были осознаны многими зрителями позднее. 1 марта Вл.И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову из Петербурга: «Сыграли "Трех сестер", успех такой же, как в Москве… играли чудесно… Первый акт, вызовы горячие. Второй и третий подавленные. Последний овационные» . В начале марта того же года М. Горький сообщал ему о спектакле, виденном в Петербурге: «А "Три сестры" идут - изумительно! Лучше "Дяди Вани". Музыка, не игра» .

Но пьеса, явившаяся большим событием в театральной жизни, оставляла у зрителей все же тяжелое впечатление. «Я не знаю произведения, - писал театральный критик П. Ярцев, - которое было бы более способно "заражать" тяжелым навязчивым чувством… "Три сестры" камнем ложатся на душу» .

Чехову захотелось создать произведение бодрое, радостное.

В первой половине 1901 г. в сознании драматурга ни идея, ни сюжет, ни персонажи будущей пьесы еще не приобрели какой-либо ясности. Он еще не нашел для нее и заглавия. Отчетливо было лишь стремление написать веселую пьесу, комедию. 7 марта 1901 г. писатель сообщал О.Л. Книппер: «Следующая пьеса, какую я напишу, будет непременно смешная, очень смешная, по крайней мере по замыслу» (П., т. 9, с. 220) . 22 апреля 1901 г. он подтвердил: «Минутами на меня находит сильнейшее желание написать для Художественного театра 4-актный водевиль или комедию. И я напишу, если ничего не помешает, только отдам в театр не раньше конца 1903 г.» (П., т. 10, с. 15).

На одной из репетиций, которые Чехов посещал в этот приезд в Москву, артисты Художественного театра настойчиво упрашивали его написать новую пьесу. «Ему чудилось, - вспоминает К.С. Станиславский, - раскрытое окно, с веткой белых цветущих вишен, влезающих из сада в комнату. Артем уже сделался лакеем, а потом ни с того ни с сего - управляющим. Его хозяин, а иногда ему казалось, что это хозяйка, всегда без денег, и в критические минуты она обращается за помощью к своему лакею или управляющему, у которого имеются скопленные откуда-то, довольно большие деньги.

Потом появилась компания игроков на бильярде. Один из них - самый ярый любитель, безрукий, очень веселый и бодрый, всегда громко кричащий... Потом появилась боскетная комната, потом она опять заменилась бильярдной» (там же, с. 353).

18 декабря 1901 г., жалуясь на вынужденное по нездоровью безделье, Чехов писал своей жене: «А я все мечтаю написать смешную пьесу, где бы черт ходил коромыслом» (П., т. 10, с. 143).

Во второй половине апреля Станиславский навестил Чехова в Ялте, и когда «приставал к нему с напоминаниями о новой пьесе, то Чехов говорил: "А вот же, вот..." - и при этом вынимал маленький клочок бумаги, исписанный мелким, мелким почерком» (Станиславский, т. 5, с. 357). 6 июля 1902 г. Чехов просил сестру М.П. Чехову прислать ему этот листок из Ялты в Москву. Он писал: «Отопри мой стол, и если в передней части ящика найдется осьмушка бумаги (или 1/3 листа почтовой бумаги), исписанной мелко для будущей пьесы, то пришли ее мне в письме. На этом листке записано, между прочим, много фамилий» (П., т. 10, с. 241).

К лету 1902 г. драматургу стали ясными общие контуры сюжета, и у него появилась даже уверенность, что он к 1 августа закончит пьесу.

Чехов нашел для нее и заглавие. Это заглавие он тщательно скрывал даже от самых близких. Он опасался, чтобы заглавие не получило преждевременного разглашения. Впервые писатель назвал его при особых обстоятельствах. В начале июня вновь серьезно заболела уже было поправившаяся О.Л. Книппер. «Чехов не отходил от ее постели. Как-то раз, чтобы развлечь больную, отвлечь от мыслей о болезни, он сказал: "А хочешь я скажу тебе, как будет называться пьеса?" Он знал, что это поднимет настроение, переломит уныние. Он наклонился к уху Ольги Леонардовны и тихо прошептал, чтобы, боже упаси, кто другой не услыхал, хотя в комнате никого, кроме их двоих, не было: "Вишневый сад"» .

В конце 1902 г. Чехов сообщил заглавие пьесы (под строжайшим секретом!) и своей сестре М.П. Чеховой, которая рассказывает об этом так: «Я только что вернулась из Москвы. Мы сидели с Ант. Павл. в его кабинете. Он - за письменным столом, я - около окна… Я сказала, что в Москве ждут от него пьесы… Антоша молча слушал… Затем, улыбнувшись, тихо, застенчиво проговорил: "Пишу, пишу…". Я заинтересовалась названием пьесы. Он долго не хотел сказать, а затем, оторвав кусочек бумаги, что-то написал и подал мне ее. Я прочла: "Вишнёвый сад"» .

Июль и август Чехов провел под Москвой, в Любимовке. Он был в восторге от чудесной природы этой местности. Его радовали тишина и почти полное отсутствие докучливых посетителей, так отягощавших его в Ялте. Ему хорошо думалось. Вот здесь-то окончательно и сформировался общий план сюжета нового драматического произведения. Чехов был доволен сюжетом и находил его «великолепным» (П., т. 11, с. 28).

Руководители Художественного театра, которых Чехов ознакомил в самых общих чертах с сюжетом своей новой пьесы, с ее основными действующими лицами, уже начинали проектировать ее постановку: выбирали возможных исполнителей ; делали первые соображения о декорациях . Но при всем том Чехов еще не приступал к написанию текста.

1 октября он уведомлял К.С. Алексеева (Станиславского): «15 октября буду в Москве и объясню Вам, почему до сих пор не готова моя пьеса. Сюжет есть, но пока еще не хватает пороху» (там же, с. 54). 14 декабря 1902 г. на вопросы жены о пьесе, он отвечал: «Когда сяду за "Вишневый сад", то напишу тебе» (там же, с. 91). Через десять дней, делясь своими раздумьями о новом драматическом произведении, он сообщал ей: «Мой "Вишневый сад" будет в трех актах. Так мне кажется, а впрочем, окончательно еще не решил. Вот выздоровлю и начну опять решать, теперь же все забросил» (там же, с. 101).

2

Размышляя над пьесой «Вишневый сад», Чехов начал постепенно подбирать и формировать состав ее действующих лиц. Для этого он широко пользовался и запасом своих давних впечатлений и тем, что его окружало, что он видел и слышал повседневно. Быт старинных, разоряющихся усадеб и нравы их обитателей Чехов наблюдал с конца 70-х годов, еще будучи гимназистом, совершая поездки в донские степи, к своему ученику П. Кравцову.

В мае 1888 г. он жил в усадьбе А.В. Линтваревой в Харьковской губернии, откуда писал, что там «природа и жизнь построены по тому самому шаблону, который теперь так устарел и бракуется в редакциях: не говоря уж о соловьях, которые поют день и ночь, о лае собак, который слышится издали, о старых запущенных садах, о забитых наглухо, очень поэтичных и грустных усадьбах, в которых живут души красивых женщин, не говоря уж о старых, дышащих на ладан лакеях-крепостниках, о девицах, жаждущих самой шаблонной любви…» (П., т. 2, с. 277). В этом письме, по сути дела, уже рассказан сюжет «Вишневого сада» не только в его основном событии (забитые наглухо поэтичные усадьбы), отдельных персонажах (лакеи-крепостники), но даже и в частных эпизодах (сравните, например, «души красивых женщин» с репликой Раневской: «Посмотрите, покойная мама идет по саду… в белом платье!») (С., т. 13, с. 210).

В 1892 г. Чехов купил в Серпуховском уезде Московской губернии собственную усадьбу Мелихово и жил в ней по 1899 г. Земская и врачебная деятельность давала ему возможность бывать у многих помещиков уезда и знакомиться с их усадьбами, обстановкой, нравами. На основании впечатлений о быте поместного дворянства Чехов создал ряд прозаических произведений: «Цветы запоздалые» (1882), «Драма на охоте» (1884), «В усадьбе» (1894). В рассказе «У знакомых» (1898) Чехов дал в зародыше не только сюжет пьесы «Вишневый сад», но и отдельные образы, например Лосева, напоминаюшего Гаева.

В конце 1900 и в начале 1901 г. Чехов выезжал за границу. Там он имел широкую возможность наблюдать праздную жизнь русских бар, растрачивавших свои состояния. 6 января 1901 г. он писал О.Л. Книппер: «А какие ничтожные женщины, ах, дуся, какие ничтожные! У одной 45 выигрышных билетов, она живет здесь от нечего делать, только ест да пьет, бывает часто в Monte-Саrlо, где играет трусливо, а под 6-е января не едет играть, потому что завтра праздник! Сколько гибнет здесь русских денег, особенно в Monte-Саrlо» (П., т. 9, с. 176). Любопытно отметить, что первоначально Чехов называл старуху-помещицу, т. е. Раневскую, «помещицей из Монте-Карло».

Для образа Гаева, как и для Раневской, у Чехова не было недостатка в реальных прототипах. Он уверял Станиславского: «"Ведь это же действительность! Это же было. Я же не сочинил этого..." И рассказал про какого-то старого барина, который целый день пролежал в постели, потому что его лакей уехал из деревни в город, не вынув барину брюк. А брюки висели в шкафу рядом» .

Основой для образа Епиходова, по всей вероятности, послужил давнишний знакомый писателя А.И. Иваненко, большой неудачник в жизни. М.П. Чехов, брат писателя, прямо называет его «прототипом Епиходова». По его воспоминаниям, «это был добрый, несчастный хохлик, не поладивший со своим отцом в Малороссии, эмигрировавший в Москву учиться» . Здесь он сдавал экзамен в консерваторию по классу рояля, выдержал, но для него не хватило инструмента, и ему пришлось учиться на флейте . Иваненко познакомился с семьей Чехова, да так и остался при ней совсем. «Это был жалкий человек, любящий, нежный, привязчивый. Он необыкновенно длинно рассказывал и не обижался, когда его не слушали» . Чехов звал его «недотёпой» . Некоторые свойства Епиходова, его прозвище «двадцать два несчастья» заимствованы Чеховым у одного жонглера. В начале лета 1902 г. писатель, живя в Москве, изредка посещал «Аквариум», где ему нравился ловкий жонглер. «Это был, - вспоминает Станиславский, - большой мужчина во фраке, толстый, немного сонный, отлично, с большим комизмом разыгрывавший среди своих жонглерских упражнений неудачника. С ним приключалось «двадцать два несчастья»… Думаю, - заканчивает К.С. Станиславский, - что это был прототип Епиходова. Или один из прототипов» .

В том же году, живя в Любимовке, усадьбе матери К.С. Станиславского, Чехов познакомился со служащим, у которого также взял отдельные черты для образа Епиходова. «Чехов часто беседовал с ним, убеждал его, что надо учиться, надо быть грамотным и образованным человеком. Чтобы стать таковым, прототип Епиходова прежде всего купил себе красный галстук и захотел учиться по-французски» (Станиславский, т. 1, с. 267). Создавая образ Епиходова, писатель использовал и свои наблюдения над лакеем Егором, очень неловким и незадачливым. Писатель принялся убеждать его, что «служить лакеем оскорбительно для человека», советовал ему выучиться счетоводству и поступить куда-нибудь конторщиком. Егор так и сделал. Антон Павлович «…был очень доволен» . Возможно, что какие-то черты Епиходова Чехов подметил и в облике И.Г. Витте, земского врача-хирурга, знакомого Чехову по медицинской деятельности в Серпуховском уезде. В записной книжке Чехов отметил: «Витте - Епиходов» (С., т. 17, с. 148).

Реальным прототипом образа Шарлотты послужила одна англичанка, с которой Чехов познакомился, живя в Любимовке (Станиславский, т. 1, с. 226-267). Но Чехов воспользовался и своими наблюдениями над другими известными ему женщинами подобного рода. Он рисовал тип. И вот почему он так был взволнован, когда Станиславский, узнавший в Шарлотте любимовскую англичанку, решил гримировать артистку, исполнявшую роль Шарлотты, под эту англичанку. Чехов увидел в этом опасность натурализма, копировки отдельной личности и уверял режиссера, что Шарлотта «непременно должна быть немкой, и непременно худой и большой, - такой, как артистка Муратова, совершенно непохожая на англичанку, с которой была списана Шарлотта» (там же, с. 267).

Не было недостатка у Чехова и в материалах для образа Трофимова. Он сам был студентом Московского университета и отлично знал студенческую среду. Квартиру Чехова часто посещали студенты - товарищи и друзья сестры и братьев писателя. Летом 1888 г., живя в усадьбе Линтваревых, Чехов встречался ежедневно с П.М. Линтваревым, исключенным с 4-го курса университета. Чехов относился к студенчеству с большим сочувствием. В 1899 г., будучи в Таганроге, он говорил: «Вот много говорят, будто студенты теперь стали хуже, чем в наше время. Я с этим не согласен. По-моему, они гораздо лучше... гораздо больше работают и меньше пьют» . В начале того же года Чехов в письме к И.И. Орлову писал: «Студенты и курсистки - это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России» (П., т. 8, с. 101). Одним из реальных прототипов Трофимова явился сын горничной в имении матери Станиславского. Антон Павлович убедил его «бросить контору, приготовиться к экзамену зрелости и поступить в университет!». Советы Чехова были выполнены. Некоторые особенности этого юноши: «угловатость», «пасмурную внешность» - писатель «внес в образ Пети Трофимова» .

Рисуя образы пьесы «Вишневый сад», Чехов воспользовался для них некоторыми словами, выражениями и оборотами, имевшимися в его записных книжках. Например, для Трофимова - «вечный студент» (C., т. 17, с. 14); для Лопахина - «это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности» (там же, с. 43, 156); для Пищика - «голодная собака верует только в мясо» (там же, с. 44, 156), «попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй» (с. 157); для Фирса - «Недотёпа!» (там же, с. 94); для Гаева - «меня мужик любит» (там же, с. 95); для Раневской - «это играет музыка? - не слышу» (с. 149).

В записной книжке мы находим и часть диалога между Фирсом и его господами, происходящего во втором акте: «Фирс: перед несчастьем так гудело. Перед каким несчастьем? - Перед волей» (С., т. 17, с. 148). Записные книжки Чехова хранили и другие материалы, которые были извлечены писателем и развиты в пьесе. Так, в первой книжке имеется запись: «шкаф стоит в присутствии сто лет, что видно из бумаг; чиновники серьезно справляют ему юбилей» (там же, с. 96). Эта запись использована для роли Гаева. Здесь же имеются фрагменты речей Трофимова: «надо работать имея в виду только будущее» (там же, с. 17), «интеллигенция никуда не годна, потому что много пьет чаю, много говорит, в комнате накурено, пустые бутылки». Вероятно, основой реплики Раневской «скатерти пахнут мылом» послужила запись: «В русских трактирах воняет чистыми скатертями» (там же, с. 9). В записных книжках Чехова есть упоминания об имении, идущем с молотка (там же, с. 118), о вилле близ Ментоны и иные, которые Чехов мог использовать для своей пьесы. Отсюда же было извлечено и заглавие пьесы (там же, с. 122).

Жизненные впечатления, отлагаясь в сознании Чехова, послужили основой и обстановки «Вишневого сада», вплоть до отдельных деталей. Но при этом он не копировал их. Он отбирал и преобразовывал свои наблюдения в соответствии со свойственным ему взглядом на жизнь, на задачи искусства и подчинял их идейному замыслу данного произведения.

По воспоминаниям Станиславского, знакомая Чехову англичанка, послужившая прототипом Шарлотты, отличалась жизнерадостностью и эксцентричностью. Шарлотта сохранила эксцентричность англичанки, но писатель придал ей, кроме того, горечь одиночества, недовольство изломанной и неустроенной судьбой.

Иваненко, по-видимому, основной прототип Епиходова, был добрым, хорошим, обязательным человеком, неудачи которого возбуждали всеобщее сочувствие. Создавая образ Епиходова, писатель наделил его весьма сбивчивыми воззрениями, грубостью, заносчивостью и иными чертами типичного недотёпы, приобретшего нарицательное значение.

К.С. Станиславский, характеризуя как-то творческий процесс Чехова, говорил, что «ему представляется высокая, высокая скала, на вершине которой сидит Чехов. Внизу копошатся люди, людишки; он пристально, нагнувшись, их рассматривает. Увидал Епиходова - хвать! Поймал и поставил около себя; потом Фирса, Гаева, Лопахина, Раневскую и т.д. А затем расставит их, вдохнет в них жизнь, и они у него задвигаются, а он только следит, чтобы они не останавливались, не засыпали, главное - действовали» .

3

Пьеса «Вишневый сад», задуманная Чеховым как комедия и уже представляемая им в своих основных персонажах, долгое время не приобретала необходимой, во всех своих частях продуманной событийной связи. Не решив полностью всех сюжетных взаимоотношений действующих лиц, не уяснив всей композиции пьесы, драматург не мог приступить к ее написанию. 1 января 1903 г. он обещал Станиславскому: «Пьесу начну в феврале, так рассчитываю по крайней мере. Приеду в Москву уже с готовой пьесой» (П., т. 11, с. 110). Чехов работал в это время над прозаическими произведениями, в частности над рассказом «Невеста», но размышления о пьесе «Вишневый сад», о ее образах, сюжете и композиции не прекращались и захватывали писателя все с большей силой.

Раздумья о «Вишневом саде» и все другие занятия писателя прерывались болезненным состоянием. Его мучил плеврит. Он принужден был бездействовать. Это вело к потере уверенности в своих возможностях. 23 января он уведомлял О.Л. Книппер: «Получил сегодня письмо от Немировича... спрашивает про мою пьесу. Что я буду писать свою пьесу, это верно, как дважды два четыре, если только, конечно, буду здоров; но удастся ли она, выйдет ли что-нибудь - не знаю» (П., т. 11, с. 129). Неуверенность проявилась и в письме к В.Ф. Комиссаржевской, которая просила писателя о пьесе для открываемого ею театра. 27 января Чехов отвечал ей: «Насчет пьесы скажу следующее: 1) Пьеса задумана, правда, и название ее у меня уже есть («Вишневый сад» - но это пока секрет), и засяду писать ее, вероятно, не позже конца февраля, если, конечно, буду здоров; 2) в этой пьесе центральная роль - старухи!! - к великому сожалению автора…» (там же, с. 134).

Лишь только наступало облегчение от болезни, Чехов немедленно начинал работать. К нему возвращалась вера в свои силы. Уже 30 января он твердо обещал О.Л. Книппер: «Пьесу писать буду» (П., т. 11, с. 138). Ему казалось, что пьеса, в основных чертах уже обдуманная, не потребует для написания более месяца. 5 февраля он извещал Станиславского: «…после 20-го февраля рассчитываю засесть за пьесу и к 20 марта кончу ее. В голове она у меня уже готова. Называется «Вишневый сад», четыре акта, в первом акте в окна видны цветущие вишни, сплошной белый сад. И дамы в белых платьях. Одним словом, Вишневский хохотать будет много - и, конечно, неизвестно, от какой причины» (там же, с. 142).

11 февраля Чехов обещая О.Л. Книппер, что начнет писать пьесу 21 февраля, высказал свое предположение, что она будет играть «глупенькую» (т. е. Варю. - А.Р.), и спрашивал, «кто будет играть старуху - мать?» (П., т. 11, с. 151). 27 февраля он закончил рассказ «Невеста» и 1 марта сообщал жене: «…для пьесы уже разложил бумагу на столе и написал заглавие» (там же, с. 168). Писать пьесу Чехов не начал ни в марте, ни даже в мае 1903 г. Но все это время он напряженно размышлял над ее характерами, уточнял их взаимосвязи и место в пьесе. Его раздумья над образами пьесы отражались в записной книжке, в переписке с ближайшими родственниками и знакомыми.

Так, в записной книжке имеются следующие записи о Лопахине: 1) «Отец Лопахина был крепостным у Тербецкого»; 2) «Лоп.: купил себе именьишко, хотел устроить покрасивее и ничего не придумал, кроме дощечки: вход посторонним строжайше запрещается»; 3) «Лоп. Ришу: - в арестантские бы тебя роты»; 4) «Мужики стали пить шибко - Лопахин: это верно» (С., т. 17, с. 148, 149). Этот, вероятно, первоначальный набросок образа Лопахина в процессе работы над пьесой постепенно меняется.

5 марта он написал О.Л. Книппер: «В "Вишневом саду" ты будешь Варвара Егоровна, или Варя, приемыш, 22 лет» (П., т. 11, с. 172). 6 марта он сделал приписку о том, что роль Вари комическая. Комической рисовалась Чехову и роль Лопахина, которая, по его первоначальному предположению, назначалась Станиславскому (там же).

При обдумывании образов у Чехова возникали неожиданные осложнения и затруднения. «А пьеса, кстати сказать, - извещает он 18 марта О.Л. Книппер, - мне не совсем удается. Одно главное действующее лицо еще недостаточно продумано и мешает; но к Пасхе, думаю, это лицо будет уже ясно, и я буду свободен от затруднений» (П., т. 11, с. 179). Что это за лицо? Не Раневская ли, которая первоначально была старухой в полном смысле слова. 11 апреля Чехов спрашивает О.Л. Книппер: «Будет ли у вас актриса для роли пожилой дамы в "Вишневом саду"? Если нет, то пьесы не будет, не стану и писать ее» (там же, с. 192). А через 4 дня, 15 апреля, снова: «Писать для вашего театра не очень хочется - главным образом по той причине, что у вас нет старухи. Станут навязывать старушечью роль, между тем для тебя есть другая роль, да ты уже играла старую даму в "Чайке"» (там же, с. 194-195).

Напряженный труд приносил свои плоды. Все яснее и рельефнее представали перед Чеховым образы пьесы, их взаимоотношение и развитие. Он отбрасывал все то, что ее загромождало, лишало теплоты. 21 марта он уверял О.Л. Книппер: «"Вишневый сад" будет, стараюсь сделать, чтобы было возможно меньше действующих лиц; этак интимнее» (П., т. 11, с. 182).

В своей новой пьесе он развивал идейно-художественные принципы, уже осуществленные им в предшествующих драматических произведениях, принципы изображения обычной, повседневной действительности, в присущей ей сложности и противоречивости. А жизнь поднималась из привычных берегов, представала своими новыми сторонами, ранее неизвестными. И Чехову казалось, что он творчески остановился. Его охватывали сомнения, и он 17 апреля с тревогой писал: «Пьеса наклевывается помаленьку, только боюсь, тон мой вообще устарел, кажется» (там же, с. 196).

Ритм жизни и труда Чехова во время его пребывания в Ялте беспрестанно нарушался многочисленными посетителями: друзьями, знакомыми, поклонниками таланта, просителями и просто любопытствующими. Чехов от этого очень страдал. 9 апреля 1903 г., жалуясь О.Л. Книппер на мешающих ему посетителей, он уведомлял ее: «Пьесу буду писать в Москве, здесь писать невозможно. Даже корректуру не дают читать» (П., т. 11, с. 191). 17 июня в письме к Н.Е. Эфросу он заявил, что писать пьесу «даже не начинал» (там же, с. 226). Чехов был занят пока подготовкой и зарисовкой этюдов, но еще не приступал к написанию картины в целом.

4

25 мая 1903 г. Чехов поселился на подмосковной даче в Наро-Фоминске. 4 июня он сообщал Л.В. Средину: «Я сижу у большого окна и помаленьку работаю» (П., т. 11, с. 217). Во второй половине июня он наконец-то приступил к писанию связного текста пьесы «Вишневый сад». Тогда, между прочим, было утрачено несколько уже написанных сцен пьесы, что, возможно, задержало его работу над ней. Однажды «Антон Павлович оставил ее листки на письменном столе, а сам ушел к соседям. В это время налетела внезапная летняя гроза, вихрь ворвался в окно и унес со стола в сад два или три листка пьесы, исписанных чернилами мелким почерком Чехова…

"Неужели вы не помните, что на них было?" - спрашивали его.

Представьте себе, что не помню, - отвечал он с улыбкой. - Придется писать эти сцены сызнова» .

7 июля Чехов выехал в Ялту и все свободное время занимался уже только пьесой. 28 июля он сообщал К.С. Станиславскому: «Пьеса моя не готова, подвигается туговато, что объясняю и леностью, и чудесной погодой, и трудностью сюжета... Ваша роль, кажется, вышла ничего себе» (П., т. 11, с. 236).

Чехов стремился максимально упростить обстановку пьесы. «Обстановочную часть в пьесе, - писал он 22 августа В.И. Немировичу-Данченко, - я свел до минимума, декораций никаких особенных не потребуется и пороха выдумывать не придется» (там же, с. 242).

Драматург очень долго не находил необходимого сценического воплощения для второго акта, который в первом наброске казался ему скучным, тягучим, монотонным. 2 сентября он писал В.И. Немировичу-Данченко: «Моя пьеса (если я буду продолжать работать так же, как работал до сегодня) будет окончена скоро, будь покоен. Трудно, очень трудно было писать второй акт, но, кажется, вышел ничего» (П., т. 11, с. 246).

В процессе работы над пьесой изменились ее действующие лица. Так, «старуха» несколько помолодела, и ее роль можно было уже предложить О.Л. Книппер. В цитированном выше письме к В.И. Немировичу-Данченко Чехов писал: «В моей пьесе роль матери возьмет Ольга» (там же).

Пьеса «Вишневый сад» создавалась в самых настоящих «муках творчества». Чехов неоднократно испытывал сомнения в достоинстве написанного, и ему казалось, что он, пребывая вдали от театра, от центра культуры, от бьющей ключом общественной жизни, уже повторяет зады и не способен к чему-либо новому, оригинальному. Имея перед собой почти законченную пьесу, он 20 сентября писал жене: «Я так далек от всего, что начинаю падать духом. Мне кажется, что я как литератор уже отжил и каждая фраза, какую я пишу, представляется мне никуда не годной и ни для чего не нужной» (П., т. 11, с. 252).

Более легко дался Чехову последний акт пьесы. 23 сентября Антон Павлович извещал О.Л. Книппер: «Четвертый акт в моей пьесе сравнительно с другими актами будет скуден по содержанию, но эффектен. Конец твоей роли мне кажется недурным» (там же, с. 253-254).

25 сентября Чехов дописывал этот акт, и 26 сентября пьеса была закончена. Драматург видел перед собой уже все произведение, и на этот раз оно не показалось ему устаревшим. «Мне кажется, - признавался он О.Л. Книппер, - что в моей пьесе, как она ни скучна, есть что-то новое» (П., т. 11, с. 256). Для него было бесспорно и то, что ее лица «вышли живые» (там же, с. 257).

5

Процесс создания пьесы остался позади. Нужно было только переписать ее. Но, внимательно читая при переписке текст пьесы, Чехов снова находил в ней слабые места, требующие переделки и шлифовки. «Пьеса уже окончена, - извещал он 29 сентября О.Л. Книппер, - но переписываю медленно, так как приходится переделывать, передумывать; два-три места я так и пришлю недоделанными, откладываю их на после - уж ты извини» (П., т. 11, 258-259). Многие сцены Чехов перерабатывал полностью. «Некоторые места, - писал он 3 октября, - мне очень не нравятся, я пишу их снова и опять переписываю» (там же, с. 262). Особенно не нравился Антону Павловичу второй акт, который и после переработки оставался, по его мнению, «скучен и однотонен, как паутина» (там же, с. 267). Этот акт начинался следующей мизансценой: Яша и Дуняша сидят на скамейке, а Епиходов стоит возле них. Из усадьбы по дороге проходят Трофимов и Аня. Действие открывалось диалогом Ани и Трофимова:

«Аня . Бабушка одинока, очень богата. Она не любит мамы. В первые дни мне было тяжело у нее, она мало говорила со мной. Потом ничего, смягчилась. Обещала прислать денег, дала мне и Шарлотте Ивановне денег на дорогу. Но как это жутко, как тяжело чувствовать себя бедной родственницей.

Трофимов . Тут кто-то уже есть, кажется... сидят. В таком случае пойдемте дальше.

Аня . Три недели я не была дома. Так соскучилась! (Уходят.)»

После ухода Ани и Трофимова Дуняша обращалась к Яше со словами: «Все-таки какое счастье побывать за границей», - и затем действие развивалось в уже известной нам последовательности, однако с дополнительным диалогом проходящих по дороге из усадьбы Вари и Шарлотты, а заканчивалось большой сценой Фирса и Шарлотты.

Диалог Вари и Шарлотты прерывал беседу Раневской, Гаева и Лопахина и начинался после восклицания Лопахина: «О чем тут думать!» Вот его содержание:

«Варя . Она девочка умная и благовоспитанная, ничего не может случиться, но все же не следует оставлять ее одну с молодым человеком. В девять часов ужин, Шарлотта Ивановна, смотрите не опоздайте.

Шарлотта . Я не хочу есть... (Тихо напевает песенку).

Варя . Это все равно. Надо для порядка. Вот видите, они сидят там на берегу... (Варя и Шарлотта уходят)».

В последующем развитии действия, когда Аня и Трофимов скрывались от Вари, на сцену выходил Фирс и, бормоча что-то, искал на земле, около скамьи. Потом появлялась Шарлотта. Между этими людьми, чувствовавшими себя очень одиноко, завязывалась беседа:

«Фирс (бормоча). Эх ты, недотёпа!

Шарлотта . (садится на скамью и снимает картуз). Это ты, Фирс? Что ты тут ищешь?

«Фирс . Барыня портмоне потеряли.

Шарлотта (ищет). Вот веер... А вот платочек... духами пахнет... (Пауза). Больше ничего нет. Любовь Андреевна постоянно теряет. Она и жизнь свою потеряла (тихо напевает песенку). У меня, дедушка, нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет, и мне кажется, я молоденькая... (надевает на Фарса картуз, тот сидит неподвижно). О, я тебя люблю, мой милый господин! (смеется). Ein, zwei, drei! (cнимает с Фирса картуз, надевает на себя). Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и мамаша ездили по ярмаркам и давали представления. Очень хорошие. А я прыгала salto mortale и разные штучки, тому подобное. И когда папаша и мамаша умерли, меня взяла к себе одна немецкая госпожа и стала меня учить. Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки, а откуда я и кто я, - не знаю... Кто мои родители, может, они не венчались... не знаю... (достает из кармана огурец и ест). Ничего не знаю.

Фирс . Мне было лет 20 или 25, идем это я, да сын отца дьякона, да повар Василий, а тут как раз вот на камне человек сидит... чей-то чужой, незнакомый... Я отчего-то оробел и ушел, а они без меня взяли и убили его... Деньги у него были.

Шарлотта . Ну? Weiter.

Фирс . Потом, значит, понаехал суд, стали допрашивать... Забрали... И меня тоже... Просидел в остроге года два... Потом ничего, выпустили. Давно было... (Пауза). Всего не вспомнишь...

Шарлотта . Тебе умирать пора, дедушка... (ест огурец).

Фирс . А? (бормочет про себя). И вот, значит, поехали все вместе, а там остановка... Дядя прыгнул с телеги... взял куль... а в том куле опять куль... И глядит, а там что-то - дрыг, дрыг!

Шарлотта (смеется, тихо). Дрыг, дрыг!.. (Слышно, как кто-то идет по дороге и тихо играет на балалайке. Восходит луна. Где-то около тополей Варя ищет Аню и зовет: "Аня! Где ты?")» .

Так кончался второй акт.

При той тщательной шлифовке, которую производил Чехов, за 12 дней (к 7 октября) было переписано лишь два с половиной акта. «Тяну, тяну, тяну, - сообщал он в этот день О.Л. Книппер, - и оттого, что тяну, мне кажется, что моя пьеса неизмеримо громадна, колоссальна, я ужасаюсь и потерял к ней всякий аппетит» (П., т. 11, с. 265). 6 октября 1903 г. Чехов извещал М. Горького: «пьесу я окончил, но переписываю ее чрезвычайно медленно. 10 октября, вероятно, кончу и пошлю» (там же, с. 264). Драматурга торопили руководители и артисты Художественного театра. Им, как воздух, нужна была новая чеховская пьеса. Еще в сентябре В.И. Немирович-Данченко просил: "Приналяг, Антон Павлович!.. Ах, как она нам нужна..."» . Почти ежедневно О.Л. Книппер настойчиво напоминала писателю о необходимости скорейшего завершения пьесы.

Но требовательный к себе художник задерживал пьесу и продолжал кропотливо работать. «Переписываю пьесу, - сообщал он О.Л. Книппер 9 октября 1903 г., - скоро кончу... Уверяю тебя, каждый лишний день только на пользу, ибо пьеса моя становится все лучше и лучше и лица уже ясны. Только вот боюсь, есть места, которые может почеркать цензура, это будет ужасно» (П., т. 11, с. 269).

Для большей характерности образа Гаева драматургу потребовались специфические выражения игроков в бильярд. Он попросил брата жены - К.Л. Книппер понаблюдать за игрой бильярдистов и записать их речевой жаргон. 9 октября К.Л. Книппер сообщал ему: «Повидал двух человечков, просидел в бильярдной городского сада часа два, но такой уж специальной бильярдной терминологии узнал немного: играют больше угрюмо, бурча ходы под нос...» .

К.Л. Книппер записал для Чехова 22 выражения бильярдистов. Вот начало присланного им писателю списка этих выражений:

«1 - (кладу) - от 2-х бортов в середину.

2 - Краузе в середину.

3 - Режу в среднюю, в угол.

4 - Дуплет в угол, в середину.

5 - Кладу чистого.

6 - От шара направо (налево) в угол.

7 - Шаром (то есть своим шаром другой) в угол!» .

Чехову пригодились эти выражения, он вставил некоторые из них в роль Гаева. Важно отметить, что, стремясь быть точным, писатель не удовлетворился наблюдениями К.Л. Книппера и 14 октября писал своей жене: «Попроси Вишневского, чтобы он прислушался, как играют на бильярде, и записал бы побольше бильярдных терминов. Я не играю на бильярде или когда-то играл, а теперь все забыл, и в пьесе у меня все случайно…» (П., т. 11, с. 273).

Взыскательность Чехова к себе была столь велика, что он, уже вторично переписав пьесу, вносил в нее, перед самой отсылкой в Москву, ряд поправок, дополнений и сокращений. В первом акте Раневская спрашивала брата, сколько они должны Лопахину, и Гаев называл сумму в 40 тысяч (РГБ. Ф. 331, л. 13). Чехов счел лишним этот эпизод и вычеркнул его. В том же акте писатель изменил выражение Раневской «счастье просыпалось со мной» на более выразительное: «счастье просыпалось вместе со мной» (л. 14). Тогда же в первом акте обращение Ани к Гаеву «только милый дядя» было исправлено на более ритмическое «но милый дядя» (л. 16).

Во втором акте в роль Раневской вписывается реплика, в которой она опровергает обманчивые надежды Гаева на какого-то генерала. Полностью разделяя недоверие Лопахина к проекту Гаева о займе денег у неизвестного генерала, Любовь Андреевна говорит: «Это он бредит. Никаких генералов нет» (РГБ. Ф. 331, л. 25). Трофимов, обращаясь к Ане, первоначально говорил: «Ведь это развратило всех вас». Но, очевидно, опасаясь цензуры, Чехов зачеркнул слово «развратило» и вместо него написал: «переродило» (л. 29).

В третьем акте просьба Яши взять его в Париж, с которой он обращается к Раневской, включила и слова: «Что ж там говорить, вы сами видите» (л. 40). Это усиливало нагло-фамильярный тон «цивилизованного» лакея.

В четвертом акте в рассказ Пищика о философе, который советовал прыгать с крыш, вставляется выражение: «Вы подумайте!». Но такое же выражение зачеркивается писателем после сообщения Пищика о сдаче англичанам участка с глиной на 24 года. Вероятно, Чехов нашел, что близкое повторение любимого присловья Пищика в одной сцене будет слишком навязчивым. Первоначально Пищик, прощаясь с Раневской, говорил: «Вспомните вот эту самую... лошадь и скажите: «Был на свете такой, сякой... Симеонов–Пищик... лошадь» (л. 50). Последнее слово, как повторяющееся, Чехов также убирает. Исключает он и ремарку «весело», характеризующую прощальные слова Пищика, сказанные Раневской.

Двукратное переписывание пьесы было закончено 12 или 13 октября, а 14 октября ее отправили в Москву. Несмотря на большую доработку, сделанную при переписывании, пьеса не казалась автору вполне оконченной. Если бы его не торопили так настоятельно, Чехов продолжал бы оттачивать текст. «В пьесе кое-что, - писал он О.Л. Книппер, - надо переделать... Не доделан IV акт и кое-что надо пошевелить во II, да, пожалуй, изменить 2-3 слова в окончании III, а то, пожалуй, похоже на конец "Дяди Вани"» (П., т. 11, с. 276). Драматург считал, что роль Раневской «сделана только в III и I актах, в остальных она только намазана» (там же, с. 271).

Отослав пьесу в Москву, Чехов стал тревожно ждать ее оценки руководителями и артистами Художественного театра. «Вчера я не писал тебе, - признавался он 19 октября О.Л. Книппер, - потому что все время с замиранием ждал телеграммы... Я все трусил, боялся. Меня главным образом пугала малоподвижность второго акта и недоделанность некоторая студента Трофимова» (П., т. 11, с. 278-279). В тот же день Чехов получил телеграмму Вл.И. Немировича-Данченко, который писал, что «Вишневый сад» «как сценическое произведение, может быть, больше пьеса, чем все предыдущие» . Еще через два дня драматург читал телеграмму К.С. Станиславского: «Потрясен, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора. Чувствую, ценю каждое слово» . Этот восторженный панегирик вызвал у Чехова недовольство. В тот же день он сообщал О.Л. Книппер: «Получил от Алексеева телеграмму, в которой он называет мою пьесу гениальной, это значит перехвалить пьесу и отнять у нее добрую половину успеха, какой она при счастливых условиях могла бы иметь» (П., т. 11, с. 280).

21 октября состоялось чтение пьесы всей труппе Художественного театра. Артисты были захвачены с первого акта, оценили каждую ее тонкость, плакали в последнем акте. Станиславский сообщил Чехову, что «никогда пьеса еще не была принята так единодушно восторженно» .

6

Рукопись пьесы «Вишневый сад», отосланная Чеховым в Москву, была перепечатана в нескольких экземплярах. Один экземпляр пьесы немедленно послали в Петербург в драматическую цензуру, которая 25 ноября 1903 г. разрешила ее к представлению на сцене. Этот экземпляр пьесы, отражающий один из важнейших этапов творческой работы над ней, мы будем называть ялтинской , или цензурной рукописью (на ней имеется надпись: «К представлению дозволена. СПб., 25 ноября, 1903 г., цензор драмат. сочин. Верещагин») .

4 декабря А.П. Чехов приехал в Москву. Здесь Художественный театр деятельно готовил «Вишневый сад» к постановке. По приезде Чехов чувствовал себя плохо, и, чтобы его не утомлять, «первые считки, - рассказывает артистка Е.М. Муратова, - происходили у него на квартире» . В последующее время драматург почти ежедневно присутствовал на репетициях своей пьесы в театре, обсуждал с участниками спектакля их роли и продолжал ежедневно трудиться над текстом пьесы. Несмотря на то, что руководители театра и артисты, занятые в спектакле, работали с большой верой в его успех, Чехов относился к нему скептически. Его скепсис был столь решительным, что он предлагал театру купить пьесу в вечную собственность всего за 3000 рублей .

Новые исправления, которые вносились и вклеивались Чеховым в основную рукопись, оказались весьма многочисленными. Уже 16 декабря М. Горький уведомлял К.П. Пятницкого о просьбе Чехова прислать ему корректуру пьесы, отданной в сборник «Знание», для внесения в нее поправок. «Он уже и теперь, - писал Горький, - внес в пьесу множество поправок» . Шлифуя текст, Чехов стремился к более отчетливому раскрытию социально-психологической сущности действующих лиц, с присущей им сложностью и противоречивостью, к предельному соответствию их поступков и характеров, к большей колоритности их речи. Много внимания он уделял и композиционной стройности, живости, сценичности пьесы.

Обратимся прежде всего к исправлениям первого акта.

Чтобы оттенить добросердечие Раневской, в ее роль вносятся новые ласкательные обращения: «Спасибо, мой старичок», - говорит она Фирсу и целует его (д. I) (РГБ. Ф. 331, л. 9). «Вырубить?» - недоуменно и недовольно повторяла Любовь Андреевна предложение Лопахина о вишневом саде. И затем продолжала: «Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад» (л. 7). Определенность и категоричность этой реплики не совсем шла к Раневской. И Чехов, чувствуя это, сопроводил ее вопрос смягчающим выражением: «Милый мой, простите, вы ничего не понимаете» (л. 10). В воспоминании Раневской о сыне слово «сын» заменяется более сердечным, интимным выражением: «утонул мой мальчик» (л. 23). Раньше Раневская, заметив движение Гаева, вспоминающего игру на бильярде, произносила: «Желтого в угол! Дуплет в середину!» Чехов предпослал этим словам вступление: «Как это? Дай-ка вспомнить...» (л. 8). И ее реплика приобрела необходимую естественность.

При обращении к образу Гаева Чехов усилил в нем черту неосновательности, пустого фразерства. Писатель дополнил заверения Гаева об оплате процентов по имению следующими словами: «Честью моей, чем хочешь, клянусь, имение не будет продано! Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона. Всем существом клянусь!» (РГБ. Ф. 331, л. 17).

Еще большей доработке подвергся образ Лопахина, Чехов вносит поправки и дополнения, облагораживающие фигуру купца, делающие его интеллигентным. Так, подчеркивая прикосновенность Лопахина к культуре, свойственные ему порывы сердечности, драматург расцветил его обращения к Раневской такими эпитетами, как «великолепная», «удивительные, трогательные глаза», «Боже милосердный!», «больше, чем родную» (там же, л. 9). В обращении Лопахина к Раевской делается вставка: «чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде, Боже милосердный!»

Более мягкими, деликатными, задушевными становятся и советы Лопахина, призванные спасти имение от продажи с аукциона, а также и его рассуждения о дачниках. В ранней рукописи (цензурной) Лопахин говорил: «Так вот я хочу сказать перед отъездом (взглянув на часы ). Я об имении... в двух словах... Хочу предложить вам способ, как найти выход. Чтобы имение ваше не давало убытка, нужно вставать каждый день в четыре часа утра и целый день работать. Для вас, конечно, это невозможно, я понимаю... Но есть еще один выход» (ГТБ, л. 6), - дальше, как в печати. Это был совет дельца, предпринимателя, чуждого и даже враждебного хозяевам вишневого сада.

В окончательном варианте Чехов рисовал Лопахина иным. Поэтому он изменил этот черствый совет на мягкое, деликатное обращение человека, глубоко расположенного к Раневской. «Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое (взглянув на часы ). Сейчас уеду, некогда разговаривать... ну, да я в двух-трех словах. Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на 22 августа назначены торги, но Вы не беспокойтесь, спите себе спокойно, выход есть... Вот мой проект» (РГБ. Ф. 331, л. 10) и т. д. В том же духе исправляется и речь Лопахина о дачниках. Прощаясь с Раневской, Лопахин еще раз напоминает ей: «Серьезно подумайте» (л. 12).

Вторая половина рассуждений Лопахина о дачниках вначале была такой: «… лет через десять-двадцать покажет, что он такое есть на самом деле. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством и тогда чем черт не шутит, придется считаться с ним» (ГТБ, л. 8). Чехов вновь редактирует начало («лет через десять-двадцать размножится и начнет работать») и конец («и тогда ваш вишневый сад стал бы счастливым, богатым и вы бы не узнали его») этой части рассуждения (РГБ. Ф. 331, л. 11). В это же время Чехов внес в роль Лопахина два выражения, произносимых в первом акте: «поздравляю («одним словом, поздравляю, вы спасены») и «клянусь вам» («Другого выхода нет… клянусь вам») (л. 10, 11). Тогда же была изменена ремарка «напевает » на «тихо напевает » (л. 24).

Расширяя роль Фирса, Чехов подчеркивает его преданность господам. Ранее на вопрос Вари: «Фирс, ты о чем?» Он отвечал: «Чего изволите?». Теперь его реплика продолжается. Он радостно говорит: «Барыня моя приехала! Дождался! Теперь хоть и помереть... (Зарыдал от радости )» (РГБ. Ф. 331, л. 8). В первой редакции Фирс на обращение Раневской отвечал так же: «Чего изволите?» Но, усиливая колоритность, сценичность его роли, Чехов изменяет эту реплику. Глухой Фирс вместо «Чего изволите?» отвечает «Позавчера» (там же, л. 9).

В той же редакции Фирс рассказывал: «В прежнее время, лет 40-50 назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили и, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков» (ГТБ, л. 7). Повышая сценичность этого рассказа, Чехов прервал его репликой Гаева, и рассказ принял такую форму:

«Фирс . В прежнее время, лет 40-50 назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили, и, бывало...

Гаев . Помолчи, Фирс.

Фирс . И бывало...» (РГБ. Ф. 331, л. 11) и т. д.

Обращаясь к образу Вари, Чехов счел необходимым усилить ее недовольство своим положением и ярче оттенить стремление к тихой, созерцательной жизни. Он включил в ее реплику слова: «и так бы все ходила по святым местам... Ходила бы и ходила» (там же, л. 7).

Работа над другими персонажами ограничилась по преимуществу добавлением отдельных выражений и слов. Роль Епиходова была дополнена фразой: «Это просто даже замечательно!» Этой фразой он завершал свои рассуждения перед уходом из детской в начале первого акта. Реплики Ани наделяются ремарками: печально («это мама купила») (РГБ. Ф. 331, л. 3), весело по-детски («А в Париже я на воздушном шаре летала!») (л. 7).

Более значительных исправлений потребовал второй акт. Чехов конкретизировал колоритный образ Епиходова, придав ему в самом начале этого акта слова: «Я развитой человек, читаю разные ученые книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер. Вот он... (показывает револьвер )» (там же, л. 19). В первой редакции рассуждение Епиходова, начинавшееся словами «собственно говоря, не касаясь других предметов», кончалось так: «Это я так, к слову, Авдотья Федоровна, и вы отлично понимаете, для чего я это говорю... (пауза ). Дозвольте мне поговорить с вами, Авдотья Федоровна» (ГТБ, л. 15-16). Заключительные слова этого обращения были не слишком характерны для Епиходова, и потому Чехов заменил их такими: «Вы читали Бокля? (пауза .) Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Федоровна, на пару слов» (РГБ. Ф. 331, л. 20). Расширяя роль Епиходова, автор подчеркнул его фразерство: «Теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером». Эта реплика определила и дополнительные слова Дуняши: «Не дай бог, застрелится» (там же).

Сатирически заостряя образ Яши, писатель вносит в его речь следующие рассуждения: «(зевает .) Да-с... По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная». Подчеркивая в Яше свойства холодного, развращенного эгоиста, лишь забавляющегося с Дуняшей, а не любящего ее, драматург дополнил последнюю реплику персонажа в этом эпизоде словами: «А то встретятся и подумают про меня, будто я с вами на свидании. Терпеть этого не могу» (там же).

В сцену «господ», сменяющую сцену «слуг», драматург после слов Лопахина о том, что люди «должны бы по-настоящему быть великанами», включил такое дополнение:

«Любовь Андреевна . Вам понадобились великаны? Они только в сказках хороши, а так они пугают.

(В глубине сцены проходит Епиходов).

Любовь Андреевна (задумчиво). Епиходов идет...

Аня (задумчиво). Епиходов идет.

Варя . Для чего он у нас живет? Только походя ест и пьет целый день...

Любовь Андреевна . Я люблю Епиходова. Когда он говорит о своих несчастьях, то становится смешно. Не увольняй его, Варя.

Варя . Нельзя, мамочка. Необходимо уволить его, негодяя» (РГБ. Ф. 331, л. 27).

Чехов обогащает роли почти всех участников сцены «господ». В первой, ялтинской редакции Лопахин, выходя на сцену, говорил категорически, требовательно, сухо: «Надо окончательно решить - время не ждет. Согласны вы отдать землю под дачи или нет?» (ГТБ, л. 16). После переделки обращение Лопахина приобрело мягкость и даже просительность: «Надо окончательно решить - время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!» (РГБ. Ф. 331, л. 20). В следующей реплике Лопахин почти буквально повторял слова первого обращения: «Согласны вы отдать землю под дачи или нет?». Разнообразя речь Лопахина, писатель заменил эту реплику иной: «Только одно слово (умоляюще ). Дайте же мне ответ!» (там же, л. 21).

В дальнейшей беседе он говорил Раневской: «Имение ваше продается. Поймите, продается! Надо же что-нибудь делать?» (ГТБ, л. 17). Последние слова в устах Лопахина, знающего, что делать, и настойчиво предлагающего Раневской единственно надежный выход из создавшегося положения, показались Чехову неуместными, и он изменил их так: «Имение ваше продается, а вы точно не понимаете» (РГБ. Ф. 331, л. 22).

Лопахин, предлагая Раневской спасительный путь, заявлял: «Раз окончательно решите, чтобы были дачи, через три же дня можно достать денег сколько угодно» (ГТБ, л. 17). В соответствии со всеми предшествующими предостережениями Лопахина о надвигающейся катастрофе - продаже имения, - Чехов усиливает конкретность, категоричность и убедительность этой фразы: «Раз окончательно решите, чтобы были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены» (РГБ. Ф. 331, л. 22).

Несколько новых штрихов вносится и в роль Раневской. Раньше, на резкие упреки Лопахина в бездеятельности, Раневская как-то вяло и неопределенно отвечала: «Что же? Научите что?» (ГТБ, л. 17). Ее ответу сообщена большая заинтересованность: «Что же нам делать? Научите что?» (РГБ. Ф. 331, л. 22). В соответствии с этим в ее дальнейшем обращении к Лопахину появляются слова: «голубчик» («останьтесь, голубчик»), «мой друг» («Жениться Вам нужно, мой друг») (там же, л. 26).

В уже принятой театром и разрешенной цензурой пьесе Чехов, как видим, с исключительной взыскательностью вносил новые нюансы в образы всех действующих лиц.

Примером удивительно тщательной обработки Чеховым не только речи своих действующих лиц, но и ремарок может служить следующая фраза: «Через сцену торопливо проходит Фирс, в старинной ливрее и в высокой шляпе, опираясь на палочку; он что-то... » и т.д. Еще в Ялте эта ремарка приняла такой вид: «Через сцену торопливо проходит Фирс, ездивший встречать Любовь Андреевну; он в старинной ливрее и в высокой шляпе, опираясь на палочку, он что-то... ». В Москве ремарка приобрела новую редакцию, в которой уточняется естественная последовательность действий слуги: «Через сцену торопливо, опираясь на палочку, проходит Фирс, ездивший встречать Любовь Андреевну; он в старинной ливрее и в высокой шляпе, он что-то… » и т.д. (РГБ. Ф. 331, л. 4).

Чехову пришлось внести в пьесу два исправления, вызванные требованиями цензуры. Во втором акте в сцене господ студент Трофимов произносит обличительную речь, из которой цензура исключила слова: «У всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате» (ГТБ, л. 22). Чехов заменил их такими: «Громадное большинство из нас, девяносто девять из ста, живут как дикари, чуть что - сейчас зуботычина, брань, едят отвратительно, спят в грязи, в духоте» . В третьем акте цензура вымарала в обращении Трофимова к Ане слова: «Владеть живыми душами - ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней» (там же, л. 24). Чехов принужден был заменить эти слова следующими: «О, это ужасно, сад ваш страшен, и когда вечером или ночью проходишь по саду, то старая кора на деревьях отсвечивает тускло и, кажется, вишневые деревья видят во сне то, что было сто-двести лет назад, и тяжелые видения томят их. (Пауза .) - Что говорить» (РГБ. Ф. 331, л. 29).

Все исправления, только что отмеченные нами, были включены в основную рукопись, посланную в Москву в октябре 1903 г. Эту рукопись, цитированную выше, условно называем московской (напомним, что она хранится в Научно-исслед. отделе рукописей РГБ).

Серьезная работа Чехова над текстом уже репетируемой пьесы приобрела известность за пределами Художественного театра. Так, журнал «Театр и искусство» извещал, что драматург «взял назад I акт пьесы и подвергнул его основательной переделке» (1904. № 1. С. 5).

7

17 января 1904 г. состоялась премьера пьесы «Вишневый сад» в Художественном театре. Спектакль, несмотря на весьма разноречивые отклики о пьесе - положительные, отрицательные и недоумевающие, - был воспринят как большое театральное событие. 18 января московская газета «Русский листок» сообщала: «Вчера здесь шла в первый раз новая пьеса А.П. Чехова "Вишневый сад". В зале была налицо вся литературная, артистическая Москва. Впечатление от "Вишневого сада" громадное. Все выведенные автором лица были так близки и знакомы нам; жизнь, русская жизнь, так верно схвачена и ярко передана в целом ряде мелких деталей, что интерес к пьесе не пропадал до последней сцены. Все исполнители приложили старания сделать из своих ролей яркие и интересные типы». 25 января в журнале «Будильник», за подписью Чертенок , были напечатаны стихи: «А.П. Чехову (после постановки "Вишневого сада"):

Литература наших дней

Вся зарастает лопухами…

"Вишневый сад" отныне в ней

Пусть манит "новыми цветами"».

Пьеса уже набиралась для второго сборника издательства «Знание», и ожидалась ее корректура. 20 января 1904 г. Чехов сообщал Л.В. Средину: «Кончилась у меня канитель с пьесой, теперь могу на свободе сесть за стол и написать Вам» (П., т. 12, с. 16). А между тем Чехов не испытывал полной удовлетворенности ни пьесой, ни ее постановкой. «Канитель» с пьесой продолжалась, хотя все основное было сделано и осталось позади. Однако писатель еще жил пьесой, он не мог оторваться от нее и вносил в ее текст новые исправления. Одно из этих исправлений было подсказано постановкой Художественного театра. Режиссуре казалось, что в конце второго акта лирический эпизод Фирса и Шарлотты, шедший «после оживленной сцены молодежи... снижал настроение действия» (Станиславский, Т. 1, С. 473). И после первых спектаклей, когда особенно отчетливо обнаружились слабые стороны второго акта, Чехову высказали пожелание, чтобы он снял этот эпизод. К.С. Станиславский рассказывал, что Чехов «сделался очень грустным, побледнел от боли, которую мы ему причинили тогда, но, подумав и оправившись, ответил: "Сократите!"» (там же, с. 270).

Новые исправления Чехов вносил, очевидно, в какой-то машинописный экземпляр пьесы, из которого они переносились затем в текст театральной рукописи и в корректуру пьесы, впервые опубликованной во втором сборнике «Знания». Следовательно, существовала третья авторская рукопись (редакция) пьесы, но она, к сожалению, не дошла до нас. Разночтения между второй (московской) и третьей рукописями устанавливаются лишь путем сличения второй рукописи с печатным текстом. Каковы же эти новые исправления, кроме исключения уже указанной сцены Фирса и Шарлотты?

В первый акт был включен диалог между Пищиком и Любовью Андреевной:

«Пищик (Любови Андреевне ). Что в Париже? Как? Ели лягушек?

Любовь Андреевна . Крокодилов ела.

Пищик . Вы подумайте...»

Тогда же в пьесу вошел и эпизод с пилюлями:

«Яша (подает Любови Андреевне лекарства ). Может, примете сейчас пилюли...

Пищик . Не надо принимать медикаменты, милейшая... от них ни вреда, ни пользы... Дай-те-ка сюда... многоуважаемая. (Берет пилюли, высыпает их себе на ладонь, дует на них, кладет в рот и запивает квасом.). Вот!

Любовь Андреевна (испуганно ). Да вы с ума сошли!

Пищик . Все пилюли принял.

Лопахин . Экая прорва. (Все смеются.)

Фирс . Они были у нас на Святой, полведра огурцов скушали...»

Только что приведенные дополнения явно усиливали комизм образа Пищика. Включив диалог Пищика и Раневской, а также эпизод с пилюлями, Чехов в то же время исключил сцену с фокусом Шарлотты. В ялтинской (или цензурной ) рукописи Шарлотта перед окончательным уходом со сцены подходила к двери и спрашивала: «Кто-то там стоит за дверью. Кто там? (стук в дверь с той стороны. ) Кто это стучит? (стук ). Это господин жених мой! (Уходит. Все смеются )» (ГТБ, л. 9).

Приехав в Москву, Чехов дал иной вариант этого эпизода:

«Лопахин . Шарлотта Ивановна, покажите фокус.

Любовь Андреевна . Шарлотта, покажите фокус!

Шарлотта (подойдя к двери ). Кто там стоит за дверью. Кто там? (стук в дверь с той стороны ). Кто это стучит? (стук ). Это господин жених. (Уходит. Все смеются )» (РГБ. Ф. 331, л. 12).

Но и этот вариант не удовлетворил драматурга, и он счел лучшим убрать сцену с фокусом. Шарлотта на просьбы Лопахина и Раневской показать фокус отвечает: «Не надо. Я спать желаю». И уходит.

Весьма значительные перестановки были сделаны Чеховым во втором акте в связи с пожеланием режиссуры опустить сцену Фирса и Шарлотты. Часть этой сцены, а именно рассказ Шарлотты о своей жизни, Чехов сохранил, перенеся его в начало того же акта и заменив им диалог Ани и Трофимова. Диалог молодых людей ничего нового в развитие действия не вносил, а лишь замедлял его. Таким образом, второй акт открывался теперь сценой слуг и непосредственно - монологом Шарлотты. Рассуждение Епиходова показалось драматургу слишком длинным, переходящим в монолог, и тогда он разделил его репликой Шарлотты: «Кончено.Теперь пойду» и т. д.

Некоторые изменения Чехов внес в этом акте и в сцену господ. Он убрал эпизод, в котором Варя и Аня проходили по дороге, так как их диалог, не развивая действия, прерывал беседу Лопахина с Раневской и Гаевым. Он устранил также реплики Вари, Лопахина и Раневской, касающиеся Епиходова, потому что они ничего не прибавляли к его характеристике и без того ясной. Частичной переработке подверглась и сцена молодых, ставшая теперь заключительной. Раньше, после восторженного восклицания Ани: «Как хорошо вы сказали!» - они обменивались репликами:

«Трофимов . Тссс... Кто-то идет. Опять эта Варя! (сердито ). Возмутительно.

Аня . Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.

Трофимов . Пойдемте... (идут ).

Аня . Скоро взойдет луна (уходят )» (ГТБ, л. 24).

Эти реплики слишком резко, прозаически снижая их, обрывали речи Трофимова, глубокие по смыслу, яркие по выразительности и патетические по тону. Студент возбуждался ими сам и увлекал свою юную слушательницу к новой жизни, к общественному служению. Чехов, по-видимому, почувствовал этот недостаток и исправил его. Он продолжил патетическую беседу молодых людей о счастье и придал ей реально-символический смысл, вводя образ восходящей луны - Аня и Трофимов идут любоваться луною к реке.

В связи с доправкой второго акта, сделанной Чеховым уж после премьеры, 16 февраля 1904 г. в газете «Новости дня» появилось следующее сообщение: «А.П. Чехов сделал несколько изменений в "Вишневом саде", и с этими изменениями пьеса шла в последние спектакли. Они касаются 2-го акта, оставлявшего смутное впечатление. Совсем отсечен прежний конец акта - разговор Шарлотты и Фирса. Теперь акт кончается сценою между Аней и Трофимовым, убегающими на реку. Их ноты молодого чувства, молодой веры значительно иначе окрашивают последнее впечатление от акта, и он не кажется уже таким тягучим. Часть рассказа Шарлотты - о родителях фокусниках, детстве, - помещена как начало акта. В начальной же сцене вставлен "жестокий романс" Епиходова. Его с большим юмором поет г. Москвин под гитару. Прибавлен аккомпанемент гитары и в коротенькой немой сцене Епиходова, проходящего на заднем плане. Эта сцена оставалась совершенно ненужной, лишнåй, теперь все-таки что-то прибавляет к общему колориту момента».

В третьем акте драматург из двух повторявшихся реплик Раневской, произносимых ею в сцене фокусов Шарлотты, оставил одну, а вторую передал начальнику станции. В предшествующих редакциях было: «Любовь Андреевна (аплодирует ). Браво, браво! (в зале тоже аплодируют )». Стало: «Начальник станции (аплодирует ). Госпожа чревовещательница, браво!»

Все другие поправки, сделанные в этот период, ставили своей целью углубить индивидуальную характеристику персонажей. Роль Раневской уже приобрела в предшествующих редакциях необходимую завершенность. Но пересматривая пьесу, Чехов нашел возможным расширить эту роль несколькими новыми словами и выражениями. Все они вошли в разговор Раневской с Трофимовым, происходящий в третьем акте. Вот они: «А я точно потеряла зрение, ничего не вижу»; «но скажите, голубчик»; «это» («не потому ли это, что вы молоды»); «только судьба бросает вас с места на место». Если три первые вставки усиливают мягкость и сентиментальность Раневской, то последняя фраза, в совокупности с другими фактами, приоткрывает причины столь длительного пребывания Трофимова студентом: его то и дело высылали из Москвы.

Более серьезной оказалась правка роли Лопахина. Именно теперь появляются слова Трофимова, придающие Лопахину черты нежности, сложности, артистичности. «Как-никак, - говорит Трофимов, обращаясь к Лопахину, - все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя такая нежная душа». В соответствии с этой характеристикой в роли Лопахина появляются тенденции некоторой речевой изысканности. Чехов дает третью редакцию рассуждений Лопахина о дачниках, заканчивающуюся словами: «и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным».

В III действии в монологе Лопахина после слов «не смейтесь надо мной!» было: «не надо мне, не надо, не надо!» Эти слова Чехов счел лишними и устранил. В этот же монолог вписываются ремарки. До этого было: «Поднимает ключи » (брошенные Варей. - А. Р.) (РГБ. Ф. 331, л. 43), а стало: «Поднимает ключи, ласково улыбаясь ». Возгласы Лопахина: «Что ж такое? Музыка, играй отчетливо! Пускай все, как я желаю!» Чехов сопроводил замечанием: «с иронией », что сразу осложнило их, лишив грубой категоричности. Третья ремарка «слышно, как настраивается оркестр » добавлена для того, чтобы объяснить обращение Лопахина к музыкантам: «Эй, музыканты» и т. д. (там же ). Здесь усилена и определенность в отношении Лопахина к Варе. Раньше, на предложение Раневской жениться на Варе, он отвечал: «Что же? Я не прочь...» (там же ). Чехов дополнил эту реплику словами: «Она хорошая девушка». После этих слов, буквально повторяющих оценку Вари как скромной труженицы, данную Раневской, становится ясным, что Лопахин какой-то особой симпатии - властно влекущего чувства, не испытывал к Варе. В связи с этим понятно и признание Лопахина, введенное в ту же пору: «без вас, я чувствую, не сделаю предложения».

Речь Лопахина дополняется еще двумя репликами: «Пускай говорит» (т. е. Гаев о нем как хаме и кулаке; д. I), «только ведь не усидит, ленив очень» (о Гаеве, принявшем место чиновника в банке; д. IV).

Роль Трофимова, кроме уже приведенной оценки Лопахина, также приобрела ряд дополнительных штрихов. На вопрос Лопахина: «Дойдешь?» - он отвечал: «Дойду или укажу другим путь, как дойти». Чехов, усиливая веру Трофимова в будущее, предваряет эту фразу решительным утверждением «Дойду», а также вводит паузу, после которой студент заканчивает свою мысль. Подчеркивая принципиальность и горячность Трофимова, драматург добавляет в III акте следующие ремарку и реплику в ответ Раневской: «(уходит, но тотчас же возвращается ). Между нами все кончено!». Для характеристики Вари в речь Трофимова включаются слова, обращенные к Ане: «и целые дни не отходит от нас» (д. II).

Дорисовывая непосредственность по-детски доверчивой Ани, Чехов сопроводил ее отклик на клятвы Гаева о выплате процентов по имению ремаркой: «спокойное настроение вернулось к ней, она счастлива », а в самый отклик вписал слова: «я счастлива». В том же (первом) действии для конкретизации речи Ани внесены слова: «тому» («шесть лет тому назад») и «хорошенький» («хорошенький семилетний мальчик»). В этом акте дополнены также две ремарки, касающиеся Ани. К ремарке «обнимает Варю » добавлено слово «тихо », а к сообщению Ани о человеке на кухне, разнесшем слух о продаже имения, присоединена ремарка: «взволнованно ».

Кое-какие нюансы внесены и в роль Вари. Устранены ее слова о Лопахине, сказанные Ане при первой их встрече: «И у него самого такой вид, будто вот-вот сию минуточку сделает предложение» (РГБ. Ф. 331, л. 7). Этим самым сразу же ослабляются перспективы на ее брак. Сняты и последующие слова, в которых Варя предстает в несвойственном ей, слишком тревожном, драматическом душевном состоянии: «Иной раз даже страшно становится, не знаю, что с собой и делать» (л. 9). Чехов убирает и ее резкую, неуместную и по ходу действия реплику о плачущем от радости Фирсе: «Ну, и дуралей!» (л. 8). Кроме этого, словам Вари: «Дядечка купил, я в этом уверена» Чехов придал ремарку: «стараясь ее успокоить » (д. III). Ремарку - «Замахивается, удар попадает Лопахину, который в это время входит » - он дает в иной редакции: «Замахивается, в это время входит Лопахин » (д. III). Часть ремарки - «Лопахин отскакивает » - изменена следующим образом: «Лопахин делает вид, что испугался » (д. IV).

В роли Дуняши Чехов углубил черты наигранной нежности, хрупкости и мечтательности. К словам «руки трясутся» он добавил; «Я в обморок упаду». Выражение «Господи... Господи» заменил на: «Я сейчас упаду... Ах, упаду!» Дополнил ее реплику в третьем акте признанием: «Я такая деликатная девушка». Ее ответ Епиходову в том же акте: «Прошу вас, после поговорим... в другом месте» изменил на: «Прошу вас, после поговорим, а теперь оставьте меня в покое. Теперь я мечтаю (играет веером )». В том же стиле ложной аффектации в рассказ Дуняши об Епиходове включено горделивое утверждение: «Он меня любит безумно» (д. I).

Окончательная шлифовка пьесы коснулась и других персонажей, но в меньшей степени. Чехов, оттеняя самодовольство Яши, восполняет его пренебрежительную оценку Епиходова словами: «Пустой человек!» Еще более усилил писатель черты эгоистического равнодушия, морального цинизма в Яше. Раньше он на воспоминания Фирса отвечал репликой: «Надоел ты, дед (смеется ). Хоть бы ты поскорее подох» (РГБ. Ф. 331, л. 39). Ремарка «смеется » меняется теперь на «зевает». Епиходов в IV действии, уходя в первый раз, «наступил на что-то твердое и раздавил » (л. 48), а в окончательной редакции: «Положил чемодан на картонку со шляпой и раздавил ». Это - конкретнее. В предшествующих редакциях Фирс, встретив барыню, «зарыдал от радости » (л. 8), а в окончательном тексте: «плачет от радости ». Это - естественнее. Драматург опустил в заключительных репликах Фирса слова: «Посижу... Мне хорошо, славно так» (л. 55). На наш взгляд, эти слова выпадали из общего контекста последней сцены и не соответствовали болезненному состоянию Фирса; в первых редакциях было: «Фирс входит в пальто » (л. 24), а для печати Чехов дал иную редакцию.

Прощальная речь Гаева, видимо, показалась драматургу слишком длинной, и он зачеркнул ее конец: «Друзья мои, Вы, которые почувствовали так же, как я, которые знают» (РГБ. Ф. 331, л. 52-53). В роль Гаева добавлены также две ремарки: «весело » - к словам: «В самом деле, теперь все хорошо», и «уныло » - к словам: «Дуплетом желтого в середину».

Все исправления, сделанные Чеховым после отправки рукописи в набор, были внесены им в первую корректуру, которую он читал в конце января 1904 г. (П., т. 12, с. 27).

8

24 марта на вопросы О.Л. Книппер по поводу отдельных деталей роли Дуняши Чехов уже отвечал ссылкой на печатный текст. «Скажи актрисе, играющей горничную Дуняшу, - писал он, - чтобы она прочла "Вишневый сад" в издании "Знания" или в корректуре; там она увидит, где нужно пудриться и проч. и проч. Пусть прочтет непременно, в ваших тетрадях все перепутано и измазано» (П., т. 12, с. 70). Этим самым Чехов устанавливал каноничность печатного текста. Но при всем том текст, по которому пьеса шла в Московском Художественном театре, имел некоторые отличия от печатного. Причины тому различные.

Во-первых, в процессе подготовки спектакля отдельные реплики вносили в свои роли сами артисты, вжившиеся в роль и желавшие обогатить ее. 16 марта 1904 г. О.Л. Книппер писала Чехову: «Москвин умоляет, нельзя ли ему вставить фразу в 4-м акте. Когда он давит картонку, Яша говорит: "22 несчастья", и Москвину очень хочется сказать: "Что же, это со всяким может случиться". Он ее как-то случайно сказал, и публика приняла» . Чехов тут же ответил согласием на эту вставку. «Скажи Москвину, - писал он, - что новые слова он может вставить, и я их сам вставлю, когда буду читать корректуру. Даю ему полнейшую carte blanche» (П., т. 12, с. 67).

В конце апреля Чехов читал вторую корректуру пьесы, печатавшейся во втором сборнике «Знания», но реплику Епиходова, предложенную И.М. Москвиным, не внес. Почему? Ведь он уже одобрил ее. На наш взгляд, Чехов просто забыл ее внести. Он очень спешил с чтением и отсылкой корректуры, так как выход сборника сильно задержался, а провинциальные театры настоятельно требовали текст пьесы для постановок. Чехов был очень заинтересован в этих постановках. К тому же драматург чувствовал себя в эти дни очень плохо. Несомненно, что он включил бы эту реплику при чтении корректуры отдельного издания пьесы, печатавшегося А.Ф. Марксом. Он намеревался сделать в пьесе и другие поправки. 31 мая он писал А.Ф. Марксу: «Я послал Вам корректуру и теперь убедительно прошу не выпускать моей пьесы в свет, пока я не кончу ее; мне хочется прибавить еще характеристику действующих лиц» (П., т. 12, с. 110).

Так, правя корректуру, Чехов изменил слова Лопахина, произносимые в начале пьесы «мальчонком лет пяти-шести» на «…пятнадцати». При таком возрасте стало понятно то огромное впечатление, которое произвела на Лопахина его первая встреча с Раневской. Возможно, Чехов внес бы в свою пьесу и некоторые иные дополнения, предлагавшиеся артистами (хранящиеся в музее Художественного театра два суфлерских экземпляра - ранней и более поздней постановки пьесы «Вишневый сад» - имеют много расхождений с печатным текстом). Однако многие «отсебятины», как, например, французские фразы лакея Яши, вызывали недовольство Чехова: «…Это не я! Это они от себя придумали! Это ужасно: актеры говорят, делают, что им в голову придет, а автор отвечай!»

9

Чехов, исходя из своего опыта, настойчиво советовал молодым писателям перечитывать, переделывать, сокращать, кропотливо шлифовать свои произведения. Для него писать - значило трудиться, напрягая все свои творческие способности и силы. Чехов очень обиделся, когда Л.С. Мизинова в 1893 г. в дружеском письме (от 22 авг.) назвала его творческую работу писанием «в свое только удовольствие» . Вот что он ответил ей: «Что же касается писанья в свое удовольствие, то Вы, очаровательная, прочирикали это только потому, что незнакомы на опыте со всею тяжестью и с угнетающей силой этого червя, подтачивающего жизнь, как бы мелок он ни казался Вам» (П., т. 5, с. 232).

Долгие годы писательской деятельности убедили Чехова, что создавать подлинно художественные произведения даже при наличии гениального дарования можно только длительным, терпеливым, скрупулезным трудом. «Работать надо! Много работать! - повторял он. - И чем дороже вещь, тем строже надо к ней относиться» .

Плодом художественного гения и длительного, упорного творческого труда и явился поэтический шедевр Чехова - пьеса «Вишневый сад».

«…Символика таится уже в самом заглавии пьесы. Первоначально Чехов хотел назвать пьесу "Вишневый сад", но затем остановился на заглавии "Вишнёвый сад". К.С. Станиславский, вспоминая этот эпизод, рассказывал, как Чехов, объявив ему о перемене заглавия, смаковал его, «напирая на нежный звук в слове "вишнёвый", точно стараясь с его помощью обласкать прежнюю, красивую, но теперь ненужную жизнь, которую он со слезами разрушал в своей пьесе. На этот раз я понял тонкость: "Вишневый сад" - это деловой, коммерческий сад, приносящий доход. Такой сад нужен и теперь. Но "Вишнёвый сад" дохода не приносит, он хранит в себе и в своей цветущей белизне поэзию былой барской жизни. Такой сад растет и цветет для прихоти, для глаз избалованных эстетов. Жаль уничтожать его, а надо, так как процесс экономического развития страны требует этого» (Станиславский, Т. 1, с. 269).

Нельзя не отметить, что символика заглавия пьесы «Вишнёвый сад», как она понята режиссером, не дает полного удовлетворения и может порождать у наших читателей и зрителей недоуменные вопросы. Например, почему символом уходящего, отживающего избран вишнёвый сад - олицетворение поэзии и красоты? Вспоминаются замечательные строки Некрасова:

Как молоком облитые,

Стоят сады вишневые,

Тихохонько шумят…

(«Зеленый Шум»).

Почему новое поколение призвано губить, а не использовать красоту прошлого?.. И в то же время нужно признать, что в осмыслении Станиславским символики заглавия пьесы есть доля правды…

Но символика заглавия пьесы не ограничивается только что сказанным, она более объемна, многостороння. Она обращается не только к прошлому, но и к будущему. Вишнёвый сад Раневской и Гаева - это отживавшее, уходившее, прошлое. Но ведь Трофимов, Аня, а за ними и Чехов мечтали о будущем. И это будущее в их сознании также принимало образ сада, но еще более роскошного, способного доставлять радость всем людям. И вот на протяжении развития пьесы в ней возникает образ вишнёвого сада как красоты жизни...

Характеризуя пьесу, К.С. Станиславский писал: «Её прелесть в неуловимом, глубоко скрытом аромате» (т. 1, с. 270).

Эту прелесть «Вишнёвому саду» в значительной степени придают паузы, музыка, средства реальной символики, повышающие психологическую напряженность пьесы, расширяющие ее содержание, углубляющие ее идейный смысл…»

"Вишневый сад" Антон Чехов написал в 1903 году. Автор определил жанр своего произведения как комедию, но в последней сцене присутствуют трагические нотки. В январе 1904 года на сцене Московского художественного театра состоялась премьера спектакля по пьесе Чехова "Вишневый сад". Это драматургическое произведение и сегодня входит в репертуар многих театров. Кроме того, пьеса несколько раз была экранизирована.

История создания

Важный образ в произведении А. П. Чехова - вишневый сад. Главная героиня в силу легкомысленности и непрактичности оказалась в сложном финансовом положении. Усадьба, где она провела ранние годы, продается. Новый хозяин не восхищается красотой вишневого сада. Чехов в своем небольшом произведении не раз подчеркивает противоположность характеров Раневской и Лопахина. И эта противоположность символизирует разобщенность, непонимание между представителями разных социальных слоев.

Почему писатель именно так назвал свое произведение? Вишневый сад у Чехова - образ дворянской культуры, которая изжила себя к началу 20 столетия. Станиславский - главный режиссер Московского художественного театра - в автобиографической книге вспоминал о том, как он впервые услышал от Антона Чехова об этой пьесе. Эти воспоминания объясняют замысел автора.

Драматург любил присутствовать на репетициях, нередко он сиживал и в гримерной. Однажды во время праздной, ничего не значащей беседы он и поведал режиссеру замысел будущей пьесы. «Я назову произведение «Ви́шневый сад», - Чехов произнес эти слова торжественно, но Станиславский не понял, в чем необычность такого названия.

Прошло несколько месяцев. Режиссер уже и забыл о новой пьесе под названием «Вишневый сад». А. Чехов, стоит сказать, при первом упоминании о будущем произведении ударение в слове «ви́шневый» делал на первый слог. Но потом немного изменил название. Писатель радостно поделился с режиссером: «Не ви́шневый, а вишне́вый сад». А. П. Чехова и тогда Станиславский не понял. Только позже, когда прочитал пьесу, постиг смысл, сокрытый в названии.

Ви́шневый - прилагательное, образованное от названия деревьев, которые высаживают ради получения прибыли. В слове «вишне́вый» больше поэтичности, возвышенности. Станиславский понял: вишневый сад не приносит дохода, он хранитель поэзии ушедшей барской жизни. Такой сад радует глаз. Но растет он по прихоти непрактичных избалованных эстетов. Пьеса Чехова «Вишневый сад» - это печальная комедия об уходящем времени.

Критика

Не все литераторы и критики были в восторге от пьесы Чехова. "Вишневый сад" особенно не понравился эмигранту-дворянину Ивану Бунину. Этот писатель прекрасно знал, как выглядела настоящая помещичья усадьба, и он заявил, что вишни там редко высаживали.

В России, по мнению Бунина, сложно было найти большой вишневый сад. А. Чехов с помощью диалогов пытался передать красоту майского пейзажа. Его персонажи то и дело восхищаются красотой сада (все, за исключением купца, сына бывшего крепостного). Вопреки видению Чехова, в вишневом саду, по мнению Бунина, нет ничего прекрасного. Маленькие, невысокие деревья с мелкой листвой даже в пору цветения не представляют собой живописное зрелище.

Возмутил Ивана Бунина также и финал пьесы Чехова "Вишневый сад". А именно та поспешность, с которой Лопахин принялся рубить деревья, не дождавшись уезда прежней хозяйки. Бунину показалась эта сцена нелепой, и он отметил: «Лопахину нужно было в спешке рубить деревья только для того, чтоб зрители смогли услышать стук топоров, символизирующий уходящую эпоху». Кроме того, писатель утверждал, что его коллега ничего не знает о русской усадебной культуре, а Фирс (один из персонажей «Вишневого сада») - герой, достойный внимания, но отнюдь не оригинальный. Тем не менее чеховская пьеса не утрачивает популярности на протяжении вот уже более ста лет. С точкой зрения Бунина не многие соглашаются.

Ниже представлено содержание "Вишневого сада" Чехова. Пьеса состоит из четырех действий. На чтение произведения Чехова уйдет не более часа. Краткое содержание "Вишневого сада" Чехова изложим по следующему плану:

1. Возвращение.
2. Главная героиня.
3. Усадьба.
4. Купец.
5. Продажа имения.
6. Петя Трофимов.
7. Анна.
8. Богатая тетка.
9. День торгов.
10. Новая жизнь.

Возвращение

Любовь Андреевна Раневская - главный женский персонаж "Вишневого сада" Чехова и одна из самых ярких героинь в русской литературе. События в произведении начинаются в конце мая. Завершается история, произошедшая с чеховскими героями, в конце августа.

После пятилетнего отсутствия в родовое имение возвращается Любовь Раневская с дочерью Анной. Здесь все это время жил и ее брат, Леонид Гаев, и приемная дочь Варвара. Позже читатель узнает некоторые подробности из жизни героев Чехова.

В пьесе "Вишневый сад" диалоги автор выстроил особым образом. Разговор между героями может показаться бессвязным, сумбурным. Главная особенность пьесы Чехова "Вишневый сад" - персонажи не слышат друг друга, каждый занят собственными переживаниями.

Подъезжает экипаж. Господский дом наполняется людьми, приятно возбужденными. Все рады приезду Раневской, но при этом каждый говорит о своем. Герои произведения Чехова "Вишневый сад", как уже было сказано, не слышат и не слушают друг друга.

Главная героиня

Итак, Раневская возвращается в родовое имение. Дела у нее плохи, денег почти не осталось. Шесть лет назад умер ее муж. Умер он от пьянства. Затем утонул маленький сын, после чего Раневская решила покинуть Россию - чтоб не видеть этого дома, прекрасного вишневого сада и глубокой реки, которая напоминала ей о страшной трагедии. Но пришлось вернуться - нужно решить вопрос с продажей имения.

Раневская и ее брат - "большие дети". Это люди, абсолютно неприспособленные к жизни. Любовь Андреевна сорит деньгами. Люди в доме голодают, но она готова последнее отдать случайному прохожему. Кто она - бессребреница, святая? Отнюдь. Это дама, привыкшая жить в роскоши и неспособная ограничивать себя в чем-либо. Подвыпившему прохожему она отдает деньги не по доброте душевной, а скорее в силу беспечности и легкомыслия.

После смерти мужа Раневская сошлась с человеком, который так же, как и она, не любил ограничивать себя в расходах. К тому же был личностью непорядочной: тратил преимущественно сбережения Любови Андреевны. Именно по его вине она растратила последние средства. Он поехал за ней в Париж, там долго болел, затем ввязался в сомнительные дела, а после ушел к другой женщине.

Усадьба

Когда Любовь Андреевна приезжает в родовое имение, она предается воспоминаниям. В саду, который она назовет позже единственным интересным местом во всей губернии, ей вдруг мерещится образ умершей матери. Любовь Андреевна радуется и обстановке дома, совсем не изменившейся со времен ее детства.

Купец

В то время как Варя и Гаев встречают Раневскую с дочерью на станции, дома ожидают приезда хозяйки горничная Дуняша и купец Лопахин. Ермолай Алексеевич - человек простой, но пробивной. Он не видел Любовь Андреевну пять лет и теперь сомневается, узнает ли она его. За эти годы Лопахин сильно изменился: сколотил немалое состояние, из сына крепостного превратился в удачливого купца. Но для Раневской и Гаева он так и останется человеком простым, необразованным, неотесанным.

Является конторщик Епиходов. Это человек, с которым постоянно происходят всякие неудачи. "Двадцать два несчастья" - так называют Епиходова окружающие.

Другие персонажи

Епиходов накануне сделал предложение горничной Дуняше, о чем девушка радостно сообщает Анне. Но та не слушает ее - не только потому, что устала с дороги, но и потому, что занята совершенно другими мыслями. К слову, замужество - довольно обсуждаемая тема. Анна уговаривает Варвару выйти замуж за Лопахина - человека практичного, прочно стоящего на ногах. Та в свою очередь мечтает о том, чтобы выдать семнадцатилетнюю дочь Раневской замуж за богатого дворянина.

В этой сцене появляется также гувернантка Шарлотта Ивановна. Эта эксцентричная, странная особа хвалится своей "удивительной" собачкой. Здесь же присутствует Симеонов-Пищик, который постоянно просит взаймы.

Продажа имения

Лопахин поднимает тему, неприятную для Раневской и Гаева. Родовое имение скоро будет продано с торгов. Единственный выход для Раневской - это вырубить вишневый сад, разбить землю на участки и отдавать в аренду дачникам. Несмотря на то что финансовое положение Любови Андреевны хуже некуда, она и слышать не хочет о продаже дома. А идею об уничтожении вишневого сада она и ее брат воспринимают как кощунство. Ведь их усадьба - единственное место в губернии, достойное внимания. О вишневом саде даже сказано в энциклопедии - об этом вспоминает Гаев, такой же непрактичный и инфантильный человек, как и его сестра.

Стоит дополнить характеристику Лопахина. Если Раневская и Гаев восхищаются красотой сада, то купец говорит так: «Деревья плодоносят раз в два года, вишню не покупают. Прелесть сада только в том, что он большой». Не ценит Лопахин красоты цветущего сада. Он во всем видит только практическую сторону. Но нельзя сказать, что это отрицательный персонаж. Чехов не делит героев на плохих и хороших.

Петя Трофимов

Это весьма интересный персонаж в пьесе Чехова "Вишневый сад". Жанр произведения, как уже было сказано, комедия. Но в пьесе немало печальных моментов, например сцены, в которых главная героиня вспоминает о гибели маленького сына. Петя Трофимов - вечный студент. Он был гувернером погибшего сына Раневской, а потому в день приезда Любови Андреевны его просят первое время не появляться ей на глаза. Ведь он живое напоминание о трагическом событии, которое произошло пять лет назад.

Но Трофимов все же появляется. Раневская плачет, вспоминая утонувшего сына Гришу. Трофимов время от времени предается рассуждениям. Возможно, в словах этого героя присутствует и авторская точка зрения.

Монолог Трофимова

Слова этого героя, приведенные ниже, - это часть диалога. Но поскольку Раневская, Гаев и прочие персонажи не особенно вслушиваются в то, что говорят их собеседники, речи Трофимова смело можно назвать монологом.

Трофимов рассуждает о русском обществе, где работают немногие. Он говорит об интеллигенции, вероятно, намекая на таких, как Раневская и Гаев. Они ничего не ищут, ничего не делают, к труду не приспособлены. Называют себя интеллигентами, но к прислуге обращаются на ты, с мужиками же обращаются, как с животными. Они мало читают, о науке имеют поверхностное представление, в искусстве тоже мало что смыслят.

У представителей интеллигенции, по мнению Трофимова, серьезные лица, они философствуют, говорят о важном, но между тем спокойно взирают на те условия, в которых находятся рабочие. Раневская его не слышит. И Любовь Андреевна, и Варвара только и говорят Трофимову: "Как вы постарели, Петя!"

В одной из сцен между главной героиней и студентом разгорается спор. Любовь Андреевна признается Трофимову в том, что любит того человека, который находится в Париже и шлет ей телеграммы. Студент недоумевает. Как можно? Ведь он проходимец! Трофимов высказывает ей все, что думает по поводу ее легкомысленности. А та в свою очередь оскорбляет студента, называя его «жалким уродом». Впрочем, ссора скоро забыта. В этом доме злиться по-настоящему не умеют.

Анна

Единственный человек, который действительно слушает Трофимова - это дочь Раневской. Анну и вечного студента связывает дружба. Трофимов говорит: "Мы выше любви". Анна же восхищается речами студента, она ловит каждое его слово. Трофимов говорит о том, что и дед, и прадед девушки были крепостниками: владели душами, не работали. От всего этого следует избавляться, полагает бывший гувернер. А потому советует Анне забыть и родовую усадьбу, и прекрасно вишневый сад - символ губительного помещичьего уклада.

Богатая тетка

Лопахин снова поднимает тему об аренде земли. Но как и прежде, обедневшие владельцы роскошного родового имения не понимают его. Вырубить вишневый сад? Это все равно что уничтожить приятные воспоминания о детстве и юности. Сдать землю в аренду дачникам? В понимании Раневской и Гаева это пошло. Но они не считают пошлостью ждать денег от богатой тетки.

Раневская и Гаев и слышать не хотят об аренде земли. Хотя совсем скоро дом уйдет с торгов. Спасти материальное положение может сумма в сто тысяч рублей. Богатая родственница пришлет не более пятнадцати тысяч.

Гаев опасается, что тетка не даст денег. Ведь его сестра вышла замуж не за дворянина, к тому же вела себя не "очень добродетельно". Любовь Андреевну он называет порочный, намекая на ее связь с тем человеком, который в Париже обобрал ее до нитки. Гаев рассуждает о том, как бы выдать удачно замуж племянницу. При этом беспрестанно повторяет, что не допустит продажи имения.

Еще один персонаж - старый слуга Фирс, который постоянно бурчит, разговаривает как будто сам с собой. В то же время и этот герой иногда произносит слова, которые не лишены глубокого смысла. Именно ему отвел автор заключительный монолог в пьесе.

Фирс обращается с Гаевым как с ребенком. Когда тот пускается в свои обычные рассуждения о невозможности продажи имения, он уводит его и укладывает спать.

Спустя несколько дней после приезда Раневская вместе с братом и Лопахиным отправляются в город, в ресторан. После возвращения они останавливаются у часовни. Купец возмущен легкомысленностью этих людей, воспринимающих идею об аренде земли пошлостью и не желающих смотреть правде в глаза. Он в гневе пытается покинуть дом Раневской, но та, как всегда, беспечна. Любовь Андреевна говорит Лопахину: "Останьтесь, с вами веселей!"

День торгов

Двадцать первого августа дом Раневской продают. В этот день, несмотря на отсутствие денег, она устраивает небольшое торжество. Гости танцуют, веселятся, только к концу вечера хозяйка бала начинает переживать. Она с беспокойством ожидает возвращения Гаева. Богатая тетка все же прислала денег - пятнадцать тысяч рублей. Но их, конечно же, недостаточно для того, чтобы выкупить имение.

Наконец, появляется Лопахин. Он доволен, но несколько сконфужен. Вишневый сад продан, новым владельцем стал купец, сын бывшего крепостного. Новоиспеченный помещик счастлив. Он заключил выгодную сделку, превзойдя на торгах некоего Дериганова.

Новая жизнь

Раневская наконец осознает, что вишневый сад продан. Анна успокаивает мать, уверяя, что вскоре начнется новая жизнь.

Проходит несколько дней. Главная героиня словно повеселела после продажи имения. Раньше она волновалась, страдала. Теперь успокоилась. Она снова собирается в Париж, ведь теперь у нее есть деньги, присланные богатой теткой. Анна тоже воодушевлена. Впереди у нее новая жизнь: учеба в гимназии, работа, чтение. Внезапно появляется Симеонов-Пищик, но на этот раз не просит взаймы, а, напротив, раздает деньги. Оказывается, на его земле была обнаружена белая глина.

В последней сцене показан опустевший дом. Прежние обитатели разъехались, новый владелец собирается на зиму в Харьков. Трофимов вернулся в Москву - он наконец решился закончить курс.

Заключительная сцена

Остается лишь один Фирс. Старый слуга произносит печальный монолог, в котором присутствуют такие слова: «Человека забыли». Опустел дом. Все разъехались. И только слышен стук топоров - это вырубают деревья по приказанию Лопахина. Таково краткое содержание "Вишневого сада" Чехова.

Анализ

История, которую поведал Чехов в произведении "Вишневый сад", была не редкостью в начале XX столетия. Более того, нечто подобное произошло и в жизни писателя. Дом вместе с лавкой, которая принадлежала отцу, продали еще в восьмидесятые годы. Это событие оставило неизгладимый след в памяти Антона Чехова. Став писателем, он решил рассказать о психологическом состоянии человека, лишившегося родного дома.

Героев в пьесе «Вишневый сад» можно разделить на три группы. К первой относятся аристократы Раневская и ее брат. Ко второй - люди нового типа. Лопахин противопоставлен главной героине. Сын бывшего крепостного, в отличие от Раневской и Гаева, способен приспособиться к реалиям нового времени.

К третьей группе следует отнести Петю Трофимова и дочь Раневской. Пьесу "Вишневый сад" Чехов написал за два года до Первой русской революции. Критика в адрес дворянства звучит из уст Трофимова не случайно. Это своего рода отголосок революционных настроений, которые усилились к началу 20 века.

Герои Чехова не понимает и не слышит друг друга. Этим автор хотел подчеркнуть не особенности характеров его персонажей, а разношерстность русского общества на рубеже веков. Среди дворян все больше встречалось неспособных заниматься серьезным делом. В основном это были праздные люди, проводившие большую часть своего времени за границей. В этом отчасти и причина революции, свершившейся в 1917 году.

В чеховской пьесе отсутствует открытый конфликт. И это еще одна особенность произведения. Главное событие - продажа вишневого сада. На фоне этого можно рассмотреть противоречия между представителями ушедшей эпохи и "новыми" людьми.

В пьесе изображено столкновение настоящего и будущего. Конфликт поколений в русской литературе в 1903 году был отнюдь не нов, но ранее никто из писателей не раскрывал изменения исторического времени на подсознательном уровне. Ведь Чехов не знал о том, что произойдет с русским дворянством спустя десятилетия после того, как зрители впервые посмотрят спектакль "Вишневый сад". Учитывая события, произошедшие после революции, сложно назвать эту пьесу комедией. В ней присутствует предчувствие страшной надвигающиеся грозы.

Чехов Громов Михаил Петрович

«ВИШНЕВЫЙ САД»

«ВИШНЕВЫЙ САД»

«Вишневый сад» - последняя пьеса Чехова; когда он держал в руках ее печатные оттиски, жить ему оставалось недолго, несколько считанных месяцев. Премьера комедии в Московском художественном театре состоялась в день рождения автора, 17 января 1904 года, и с нею «Вишневый сад» вошел в сокровищницу мировой драматургии. Переведенная на все основные языки мира, пьеса не выходит из репертуара и, по сведениям международного театрального ежегодника, где ведется летопись постановок, вот уже много лет идет везде.

«Вишневый сад» стал великой и вечной премьерой мирового театра, об истории его постановок написаны труды. Пьеса открывается заново англичанином П. Бруком, итальянцем Дж. Стрелером, немцем П. Штайном.

Во многих странах «Вишневый сад» воспринимается как национальное достояние. Он был возобновлен в Токио в послевоенном 1945 году, в разрушенном здании театра Юракудза, его смотрели люди, пережившие атомный пожар Хиросимы, по-своему понимавшие финал: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина…»

В рецензии Андо Цуруо в газете «Токио симбун», едва ли не первой театральной рецензии после войны, говорилось: «Вновь возвратился в Японию наш любимый Чехов».

Комедия создавалась в 1902–1903 годах для Художественного театра. В эту пору Чехов был уже тяжело болен, работал с непривычной медлительностью, с трудом. В иные дни, судя по письмам, ему не удавалось написать и десяти строк: «Да и мысли у меня теперь совсем другие, не разгонистые…» Между тем О. Л. Книппер торопила его: «Меня мучает, почему ты откладываешь писать пьесу? Что случилось? Так дивно все задумал, такая чудесная будет пьеса - гвоздь нашего сезона, первого сезона в новом театре! Отчего душа не лежит? Ты должен, должен написать ее. Ведь ты любишь наш театр и знаешь, какое ужасное огорчение будет для нас. Да нет, ты напишешь».

В пьесе Ольге Леонардовне предназначалась роль Раневской. Заканчивая работу, Чехов писал жене 12 октября 1903 года: «Пьеса уже окончена, окончательно окончена и завтра вечером или, самое позднее, 14-го утром будет послана в Москву. Если понадобятся переделки, то, как мне кажется, очень небольшие… как мне трудно было писать пьесу!»

Временами Чехову казалось, что он повторяет себя. В известном смысле так оно и было: «Вишневый сад» - дело целой жизни, а не только двух предпоследних, омраченных усталостью и болезнью, лет.

Замыслы (это относится не только к «Вишневому саду», но, по-видимому, ко всем сложным рассказам, повестям, пьесам) возникали задолго до того, как Чехов брался за перо, долго формировались в непрерывном потоке наблюдений, среди множества других образов, сюжетов, тем. В записных книжках появлялись заметки, реплики, завершенные фразы. По мере того как наблюдения процеживались в памяти, возникала последовательность фраз и периодов - текст. В комментариях отмечаются даты создания. Их было бы правильнее называть датами записывания, поскольку за ними стоит перспектива времени, протяженная, дальняя - на годы, на много лет.

В своих истоках «Вишневый сад» восходит к раннему творчеству, к «Безотцовщине», где за долги предков расстаются с родовыми имениями Войницевы и Платоновы: «Тю-тю именье! Как тебе это нравится? Сплыло… Вот тебе и хваленый коммерческий фокус! А все потому, что Глагольеву поверили… Обещался купить имение, а на торгах не был… в Париж уехал… Ну, феодал? Что теперь делать будешь? Куда пойдешь? Бог предкам дал, а у тебя взял… Ничего у тебя не осталось…» (д. IV, явл. III).

Все это уже было в русской литературе до Чехова и не казалось бы новым, если бы не своеобразное чеховское настроение, где странно сочетаются беспечальное отчаяние, чувство роковой вины и полнейшая беззащитность перед силою и обманом: будь что будет, и поскорее бы в Париж…

В повести «Цветы запоздалые», написанной в самом начале 80-х годов, примерно в одну пору с первой пьесой, с теми же мотивами распада старой жизни, дома, семьи, есть очень близкие «Вишневому саду» сюжетные повороты. Некий Пельцер, купец, богач, обещал, как Лопахин Раневской, денежную помощь и спасение Приклонским, и в конце концов за бесценок пустил с молотка княжескую библиотеку: «- Кто ее купил?

Я, Борис Пельцер…»

Чехов родился за год до отмены крепостного права, он принадлежал к первому поколению русских людей, которые могли считать себя свободными по закону, но не чувствовали себя свободными лично: рабство было в крови. «Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости» - эти слова из письма к Суворину, написанного 7 января 1889 года, сказаны о целом поколении, но есть в них след личного душевного подвига, личного страдания и надежды. В одном из поздних писем к О. Л. Книппер он заметил, что дед его, Егор Михайлович, был по убеждениям ярым крепостником. Это вспоминалось в пору работы над последней пьесой, и это позволяет представить себе, на каком широком фоне воспоминаний она создавалась.

Егор Михайлович стал впоследствии управляющим приазовских имений графа Платова, и Чехову, когда он приезжал к нему, поручалась работа; он должен был вести учет обмолоченного зерна: «В детстве, живя у дедушки в именье гр. Платова, я по целым дням от зари до зари должен был просиживать около паровика и записывать пуды и фунты вымолоченного зерна; свистки, шипенье и басовый, волчкообразный звук, который издается паровиком в разгар работы, скрип колес, ленивая походка волов, облака пыли, черные, потные лица полсотни человек - все это врезалось в мою память, как «Отче наш»… Паровик, когда он работает, кажется живым; выражение у него хитрое, игривое; люди же и волы, наоборот, кажутся машинами».

Впоследствии, когда Чехова не стало и сверстники стали припоминать свою жизнь и писать мемуары, появились указания на прямые источники «Вишневого сада». М. Д. Дросси-Стейгер, например, рассказывала: «Моя мать Ольга Михайловна Дросси, урожд. Калита, владела имением в Миргородском уезде Полтавской губ., богатым вишневыми садами… Мать любила Антошу и отличала его среди гостей-гимназистов. Она часто беседовала с Антошей и между прочим рассказывала ему об этих вишневых садах, и когда много лет спустя я прочла «Вишневый сад», мне все казалось, что первые образы этого имения с вишневым садом были заронены в Чехове рассказами матери. Да и крепостные Ольги Михайловны в самом деле казались прототипами Фирса… Был у нее дворецкий Герасим, - он стариков называл молодыми людьми».

Подобные мемуарные свидетельства имеют свою ценность и смысл, хотя их не стоит понимать буквально.

Жизнь узнает себя в своих литературных отражениях и подобиях, а иногда и заимствует из книг свои черты. Л. Н. Толстой сказал о тургеневских женщинах, что подобных им не было в русской жизни, но они появились, когда Тургенев вывел их в «Рудине», «Дыме», «Дворянском гнезде». Так и о «Вишневом саде» можно сказать: не было бы Фирса, не было бы и прототипов; Чехов, конечно, помнил свои гимназические годы (может быть, и рассказы О. М. Калиты), но помнил, конечно, и то, что было гораздо позднее…

В 1885 году Н. А. Лейкин купил имение графов Строгановых. Поздравляя его с покупкой, Чехов писал ему: «Ужасно я люблю все то, что в России называется имением. Это слово еще не потеряло своего поэтического оттенка…»

В то время он не подозревал еще, что Лейкину, этому «буржуа до мозга костей», поэзия в имении была нужна ничуть не больше, чем Лопахину сад. «Эти места, - скажет лавочник в рассказе «Панихида», умеряя восторги дочери, - эти места только место занимают…» Красота в природе бесполезна, как описания в книге.

Побывав позднее у Лейкина в бывшем графском дворце, Чехов спросил: «Зачем вам, одинокому человеку, вся эта чепуха?» - и услышал в ответ нечто почти дословно лопахинское: «Прежде здесь хозяевами были графы, а теперь я, хам…» Справедливости ради нужно заметить, что, увидев чеховское имение, Лейкин изумился убожеству Мелихова и полнейшему отсутствию у его владельца задатков барина и качеств буржуа.

Рассказывая Суворину о местах, где в имении Линтваревых на Украине провел весну и лето 1888 года, Чехов, конечно, не думал создать описание природы - писал письмо как письмо. Получился же прекрасный и сложный пейзаж, в котором живой взгляд и личный тон («Нанял я дачу заглазно, наугад… Река широка, глубока, изобильна островами, рыбой и раками, берега красивы, зелени много…») пробуждают эхо непроизвольных литературных припоминаний и непрерывно меняют стилевую окраску: «Природа и жизнь построены по тому самому шаблону, который теперь так устарел и бракуется в редакциях» (профессиональная журналистская стилистика, газетный жаргон); «не говоря уж о соловьях, которые поют день и ночь… о старых запущенных садах» (отголоски старого романса и альбомных стихов, предисловие к следующим откровенно тургеневским строчкам), «о забитых наглухо, очень поэтичных и грустных усадьбах, в которых живут души красивых женщин, не говоря уж о старых, дышащих на ладан лакеях-крепостниках» (все еще Тургенев, но в предчувствии символических мотивов и образов «Вишневого сада»); «недалеко от меня имеется даже такой заезженный шаблон, как водяная мельница… с мельником и его дочкой, которая всегда сидит у окна и, по-видимому, чего-то ждет» («Русалка», Пушкин, Даргомыжский); заключительные строки особенно важны: «Все, что я теперь вижу и слышу, мне кажется, давно уже знакомо мне по старинным повестям и сказкам».

Единственное в своем роде по красоте и поэтичности описание сада, цветов, ржаного поля, весенних утренних заморозков - всего, что невозможно было дать в сценических ремарках и что приходится помнить и подразумевать, - в рассказе «Черный монах». Сад здесь представляется каким-то особенно сложным и совершенным явлением художественной природы, а не созданием рук человеческих. Этот сад обречен на гибель, как и тот, что будет куплен Лопахиным. Чехов нашел ужасный по своему драматизму символ гибели: Коврин рвет диссертацию, и клочки бумаги цепляются и виснут на ветках смородины и крыжовника, как бумажные цветы, ложноцветие.

Важен и рассказ «В родном углу», написанный в 1897 году, - вся картина жизни старинного поместья, доживающего свой век, и характерные особенности барской психологии, искажающие такой страшной гримасой лицо юной хозяйки имения, особы столь милой, невинной и на первый взгляд очаровательной. Едва ли не каждая подробность этого рассказа и все его образы по-своему символичны, но дедушка - это подлинный символ одряхлевшего уклада, в котором нет уже ничего человеческого, одна животная способность и страсть - еда. «За обедом и за ужином он ел ужасно много; ему подавали и сегодняшнее, и вчерашнее, и холодный пирог, оставшийся с воскресенья, и людскую солонину, и он все съедал с жадностью, и от каждого обеда у Веры оставалось такое впечатление, что когда потом она видела, как гнали овец или везли с мельницы муку, то думала: «Это дедушка съест».

В том же 1897 году создан другой рассказ, сюжетно близкий «Вишневому саду» - «У знакомых». Чехов работал над ним, живя в Русском пансионе Ниццы, куда его гнала болезнь легких. Там он получил в декабре письмо от М. В. Киселевой, владелицы Бабкина, где чеховская семья провела три лета в середине 80-х годов.

«…B Бабкине многое разрушается, начиная с хозяев и кончая строениями; зато дети и деревья выросли… Хозяин стал старым младенцем, добродушным и немного пришибленным. Работает много, никаких «Рашечек» и в помине нет, в хозяйство не входит, и когда его приглашают взглянуть на какой-нибудь беспорядок, он отмахивается и уныло говорит: «Ты знаешь, я уже больше никуда не хожу!» Хозяйка стара, беззуба, но… бедовая! Выползла из-под всякого ига и ничего на свете не боится. Виновата, боится: пьяных, сумасшедших и кликуш. Старость и беды не «сожрали» ее - ни апатия, ни уныние, пи пессимизм не одолели. Штопает белье, глубоко убежденная, что делает дело, исходя из той мысли, что раз более широкого pi интересного не дано, надо брать то, что под руками. Ручаюсь, что с каждой пуговицей и тесемкой пришивается и частичка ее души. Это значит: достукалась до более ясного и глубокого понимания жизни и ее задач. Живу я, правда, одной силой воли, т. к. материальная скорлупа моя вся разбита в пух и прах, но я ее презираю, и мне нет дела до нее. Я буду жить хоть до 100 лет, пока меня не покинет сознание, что я нужна на что-нибудь».

Тогда же хозяин мечтал, что с проводкой через Воскресенск железной дороги «вздорожает земля в Бабкине, настроим дач и сделаемся Крезами». Судьба судила иначе. Бабкино было продано за долги, а Киселевы поселились в Калуге, где бывший владелец имения получил место в правлении банка.

До конца столетия в русских газетах печатались извещения о торгах и аукционах: уплывали из рук, шли с молотка старинные поместья и состояния. Например, имение Голицыных с парком и прудами было поделено на участки и сдавалось иод дачи, от 200 до 1300 рублей за участок. А это, как и судьба Бабкина, очень близко сюжетной основе «Вишневого сада», где Лопахин готовит землю для будущего сообщества дачников…

Мировой литературе известно великое множество утопий, но утопия Лопахина выглядит среди них едва ли не самой комичной.

В рассказе «Жена» доживают свой век последний барин и последние дворовые и слуги, самый дом похож на музей патриархальной старины, набитый вышедшими из моды, никому не нужными теперь, очень прочными, драгоценными вещами, сделанными на века. Как в «Мертвых душах» Гоголя, возникают тени сильных, крепких людей, мастеров, творивших в свое время и своими руками чудеса, не сравнимые с инженерными сооружениями новой поры.

Вещи у Чехова говорят о людях - только в этом смысле они и бывали нужны ему и в драматургии, и в прозе. В рассказе «Жена» есть своеобразный предтеча «многоуважаемого шкафа» - здесь он также олицетворяет память о минувшем времени и о прежних людях, каких теперь уже нет, и дает инженеру Асорину, от имени которого идет рассказ, хороший повод сравнить «век нынешний и век минувший».

«Я думал: какая страшная разница между Бутыгой и мной! Бутыга, строивший прежде всего прочно и основательно и видевший в этом главное, придавал какое-то особенное значение человеческому долголетию, не думал о смерти и, вероятно, плохо верил в ее возможность; я же, когда строил свои железные и каменные мосты, которые будут существовать тысячи лет, никак не мог удержаться от мыслей: «Это не долговечно… Это ни к чему». Если со временем какому-нибудь толковому историку искусств попадутся на глаза шкап Бутыги и мой мост, то он скажет: «Это два в своем роде замечательных человека: Бутыга любил людей и не допускал мысли, что они могут умирать и разрушаться, и потому, делая свою мебель, имел в виду бессмертного человека, инженер же Асорин не любил ни людей, ни жизни; даже в самые счастливые минуты творчества ему не были противны мысли о смерти, разрушении и конечности, и потому, посмотрите, как у него ничтожны, конечны, робки и жалки эти линии»…

В комедии в самом деле отразились реальные перемены, происходившие в русской пореформенной жизни. Начались они еще до отмены крепостного права, ускорились после его отмены в 1861 году и на рубеже столетий достигли драматической остроты. Но это всего лишь историческая справка, правда, совершенно достоверная, но мало раскрывающая суть и тайну «Вишневого сада».

Есть в этой пьесе нечто глубокое и захватывающее, нечто вечное, как в пьесах Шекспира. В идеальной пропорциональности сочетаются традиционные мотивы и образы с художественной новизной, с непривычной трактовкой сценического жанра (комедия), с историческими символами огромной глубины. Трудно найти пьесу, которая была бы до такой степени связана с литературным фоном, романами и пьесами недавних памятных лет - с «Дворянским гнездом» Тургенева, с «Лесом», «Горячим сердцем», с «Волками и овцами» Островского - и в то же время до такой степени отличалась бы от них. Пьеса написана так, с такой прозрачностью литературных соотнесений, что старый роман со всеми его коллизиями, разочарованиями просто не мог не прийти на память при взгляде на Гаева и Раневскую, на старый дом, на декорации вишневого сада. «Здравствуй, одинокая старость, догорай, бесполезная жизнь…» - это должно было вспомниться и в самом деле вспоминалось, так что К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко прочитали и поставили «Вишневый сад» скорее как традиционно тургеневскую элегию прощания с прошлым, чем как пьесу во всех отношениях новую, созданную для будущего театра, будущего зрителя.

Вскоре после премьеры, 10 апреля 1904 года, Чехов в письме к О. Л. Книппер в необычном для него резком тоне заметил: «Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы».

Многократно в разных письмах и беседах с разными людьми Чехов упорно повторял: «Вишневый сад» - это комедия, «местами даже фарс».

И столь же упорно «Вишневый сад» понимали и ставили как драму. Станиславский уже после первого прочтения пьесы не согласился с Чеховым: «Это не комедия… Это трагедия, какой бы исход к лучшей жизни Вы ни открывали в последнем акте… Я плакал, как женщина, хотел, но не мог сдержаться». И уже после смерти Чехова, вероятно, в 1907 году, Станиславский повторил еще раз, что видит в «Вишневом саде» тяжелую драму русской жизни.

Иные современники желали бы увидеть на сцене не драму даже, а трагедию.

О. Л. Книппер писала Чехову 2 апреля 1904 года: «Кугель говорил вчера, что чудесная пьеса, чудесно все играют, но не то, что надо». И спустя два дня: «Он находит, что мы играем водевиль, а должны играть трагедию, и не поняли Чехова. Вот-с».

«Значит, Кугель похвалил пьесу? - удивился Чехов в ответном письме. - Надо бы предать ему 1/4 фунта чаю и фунт сахару…»

Суворин посвятил премьере «Вишневого сада» страницу своих «Маленьких писем» («Новое время», 29 апреля): «Все изо дня в день одно и то же, нынче, как вчера. Говорят, наслаждаются природой, изливаются в чувствах, повторяют свои излюбленные словечки, пьют, едят, танцуют - танцуют, так сказать, на вулкане, накачивают себя коньяком, когда гроза разразилась… Интеллигенция говорит хорошие речи, приглашает на новую жизнь, а у самой нет хороших калош… разрушается нечто важное, разрушается, может быть, по исторической необходимости, по все-таки это трагедия русской жизни, а не комедия и не забава».

Суворин порицал постановщиков пьесы, театр, а не автора; между тем «Вишневый сад» назвал комедией Чехов, и он же требовал, чтобы так его ставили и так играли; режиссеры сделали все, что могли, но автора не переспоришь. Возможно, жанр «Вишневого сада» - проблема не формы, а мировоззрения.

Постановщики недоумевали. Немирович-Данченко телеграфировал в Ялту 2 апреля 1904 года: «С тех пор как занимаюсь театром, не помню, чтобы публика так реагировала на малейшую подробность драмы, жанра, психологии, как сегодня. Общий тон исполнения великолепен по спокойствию, отчетливости, талантливости. Успех в смысле всеобщего восхищения огромный и больше, чем на какой-нибудь из твоих пьес. Что в этом успехе отнесут автору, что театру - не разберу еще. Очень звали автора…»

Ведущие критики тех лет, Ю. Айхенвальд, например, подыскивали для оценки «Вишневого сада» незатертые стилевые обороты: между героями комедии «есть какое-то беспроволочное соединение, и во время пауз по сцене точно проносятся на легких крыльях какие-то неслышимые слова. Эти люди связаны между собой общим настроением». Улавливая нетрадиционность сценических коллизий и образов «Вишневого сада», писали, что Чехов все более и более «удаляется от истинной драмы как столкновения противоположных душевных складов и социальных интересов… стирается, словно при взгляде издалека… стушевывается социальный тип», что только Чехов мог показать в Ермолае Лопахине не просто кулака, а придать ему «облагораживающие черты раздумья и нравственной тревоги».

И в этом была достоверность: плохие хозяева. «Прежние баре наполовину генералы были…»

«Рухнувший дворянский строй, и какое-то еще не вполне выразившееся маклачество Ермолаев Лопахиных, пришедшее ему на смену, и беспардонное шествие обнаглевшего босяка, и зазнавшееся лакейство, от которого пахнет пачулями и селедкой, - все это, значительное и ничтожное, ясное и недосказанное, с ярлыками и без ярлыков, наскоро подобрано в жизни и наскоро снесено и сложено в пьесу, как в аукционный зал», - писал Ю. Беляев («Новое время», 3 апреля 1904 г.).

Святая правда! Только: в жизни - да, наскоро, а вот на сцене - нет.

Восхищался, толкуя по-своему, Всеволод Мейерхольд: «Ваша пьеса абстрактна, как симфония Чайковского. И режиссер должен уловить ее слухом прежде всего. В третьем акте на фоне глупого «топотанья» - вот это «топотанье» нужно услышать - незаметно для людей входит Ужас.

«Вишневый сад продан». Танцуют. «Продан». Танцуют. И так до конца… Веселье, в котором слышны звуки смерти. В этом акте что-то метерлинковское, страшное. Сравнил только потому, что бессилен сказать точнее. Вы несравнимы в Вашем великом творчестве. Когда читаешь пьесы иностранных авторов, Вы стоите оригинальностью своей особняком. И в драме Западу придется учиться у Вас».

Надеялся на новое, революционное, М. Горький: «Озорную штуку Вы выкинули, Антон Павлович. Дали красивую лирику, а потом вдруг звякнули со всего размаха топором по корневищам: к черту старую жизнь! Теперь, я уверен, ваша следующая пьеса будет революционная».

Опыт современных режиссерских трактовок и всяческих театральных экспериментов красноречиво свидетельствует, что не все ясно и для нас, что гениальное творение неисчерпаемо, что сценическое воплощение «Вишневого сада» - задача вечная, как постановка «Гамлета», например, и что новые поколения режиссеров, актеров и зрителей будут искать свои ключи к этой пьесе, столь совершенной, таинственной и глубокой.

Создателю пьесы в 1904 году едва ли довелось пережить триумф. И были серьезные огорчения.

До постановки и задолго до публикации театральный критик H. Е. Эфрос, едва рукопись дошла до театра, изложил в газете «Новости дня», с большими искажениями, содержание пьесы. «Вдруг теперь я читаю, писал Чехов Немировичу-Данченко, - что Раневская живет с Аней за границей, живет с французом, что 3-й акт происходят где-то в гостинице, что Лопахин кулак, сукин сын, и проч. и проч. Что я мог подумать?»

Много раз возвращался он к этой обиде в письмах.

«У меня такое чувство, точно меня помоями опоили и облили» (О. Л. Книппер, 25 октября 1903 г.).

«Эфрос продолжает напоминать о себе. Какую провинциальную газету ни разверну, везде - гостиница, везде Чаев» (28 октября).

Еще тяжелей оказалась другая история. По договору, заключенному в 1899 году, Чехов имел право только на первую публикацию каждого нового сочинения, а перепечатка принадлежала исключительно книгоиздательству Маркса. Чехов обещал и отдал «Вишневый сад» М. Горькому в сборник «Знание». Но книга задерживалась в цензуре (не из-за пьесы Чехова), Маркс же торопился со своим отдельным изданием, желая поскорее получить свою выгоду. 5 июня 1904 года на обложке журнала «Нива» появилось сообщение о «только что» вышедшем издании «Вишневого сада» ценою 40 копеек. Это сильно вредило интересам «Знания»; их сборник поступил в продажу лишь несколькими днями раньше. Тяжко больной Чехов, проводивший в Москве последние дни, вынужден был объясняться в письмах с А. Ф. Марксом, М. Горьким, К. П. Пятницким.

За три дня до отъезда в Берлин, 31 мая, он просил Маркса: «Я послал Вам корректуру и теперь убедительно прошу не выпускать моей пьесы в свет, пока я ее кончу се; мне хочется прибавить еще характеристику действующих лиц. И у меня договор с книжной торговлей «Знание» - не выпускать пьесы до определенного срока».

В день отъезда отправлена была телеграмма Пятницкому, руководившему практической деятельностью «Знания»: «Маркс отказал. Посоветуйтесь присяжным поверенным. Чехов».

Между драматургией и прозой Чехова не чувствуется столь резкой границы, какая отделяет эти области творчества у других писателей. В нашем сознании Тургенев и Лев Толстой, например, прежде всего великие прозаики, романисты, а не драматурги. Чехов же и в работе над прозой чувствовал себя как драматург, живущий в образах своих персонажей: «Я все время должен говорить и думать в их тоне и чувствовать в их духе, иначе, если я подбавлю субъективности, образы расплывутся, и рассказ не будет так компактен…»

В отношении к творчеству Чехова у современников не было единодушия: догадывались, что его пьесы обновляют сцену и, быть может, являются новым словом в истории мирового театра, но в большинстве полагали все же, что Чехов прежде всего рассказчик и что пьесы его сильно выиграли бы, если бы он переделал их в повести. Так думал й Лев Толстой: «Не понимаю пьес Чехова, которого высоко ставлю как беллетриста… зачем ему понадобилось изображать на сцене, как скучают три барышни?.. А повесть из этого вышла бы прекрасная и, вероятно, очень удалась бы ему».

Дело не в том, что при чтении пьес и повестей Чехова возникает явственное, хотя и несколько неопределенное ощущение единства стиля и творческого почерка, но в том, что Чехов часто - и, конечно, сознательно - варьировал и повторял в пьесах тему символического города, в котором живут и о котором с такой печалью и горечью говорят персонажи, тему труда, который оправдает пустоту и никчемность жизни, тему самой жизни, которая будет прекрасной через двести или триста лет… Рассказы, повести, пьесы Чехова действительно связаны единством авторского замысла, общей художественной темой и составляют завершенный и целостный художественный мир.

Действие «Вишневого сада» происходит в имении Раневской. Но «видна дорога в усадьбу Гаева», и «далекодалеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду».

На сцене стоят прадедовские вещи, олицетворяющие патриархальную основательную старину - «твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания». Что касается персонажей, того же Гаева, например, обратившегося к шкафу с этой воодушевленной речью, то жизнь давно уже разметала их по свету - по российским и европейским столицам, кого на службу в губернию, кого в Сибирь, кого куда. Собрались они здесь поневоле, в какой-то мистической - разумеется, совершенно напрасной - надежде спасти старый сад, старинное родовое имение, и свое прошлое, которое кажется им теперь таким прекрасным, и самих себя.

Между тем событие, из-за которого они съехались, происходит за сценой, а на самой сцене никакого «действия» в традиционном смысле этого слова, собственно говоря, нет: ждут. В сущности, пьесу нужно играть как сплошную четырехактную паузу, великую паузу между прошлым и будущим, наполненную ворчанием, восклицаниями, жалобами, порывами, но главное - молчанием и тоской. Пьеса трудна и для актеров, и для зрителей: первым играть почти нечего - все держится на полутонах, все - сквозь сдержанные рыдания, полушепотом или вполголоса, без сильных порывов, без яркой жестикуляции, только Варя звякнет ключами, или Лопахин заденет столик ногой, или загудит самовар да Фирс заворчит о чем-то своем, никому не нужном, никому непонятном; вторым же приходится следить за мимикой, интонациями и паузами, за тем психологическим подтекстом игры, который важен далеко не для всех и о котором помнят лишь те, кто застал на сцене «доефремовский» МХАТ - Добронравова, Тарасову, Ливанова.

У одних все в прошлом, как у Фирса, у других - в будущем, как у Трофимова и Ани. У Раневской, да и у ее лакея Яши, все мысли во Франции, а не в России («Вив ля Франс!»), поэтому делать им на сцене, в сущности, нечего - только томиться и ждать. Нет привычных коллизий - влюбленности, неверности; нет комических неурядиц, как нет и трагических поворотов судьбы. Иногда засмеются и тут же перестанут - не смешно, или всплакнут о чем-нибудь невозвратном. А жизнь течет своим чередом, и все чувствуют, что она течет, что сад будет продан, что уедет Раневская, уйдут Петя с Аней, умрет Фирс. Жизнь течет и проходит - со всеми воспоминаниями о прошлом и мечтами о будущем, с тревогой и сильным нервным беспокойством, которым наполнено настоящее, то есть время сценического действия «Вишневого сада» - беспокойством до такой степени напряженным, что на сцене и в зале становится трудно дышать.

Хотя в этой пьесе нет нп одного лица, ни одной сцены или коллизии, которые хоть сколько-нибудь расходились бы с реальной действительностью или, тем более, противоречили ей, «Вишневый сад» представляет собою поэтический вымысел: в известном смысле это сказочный, полный скрытых подразумеваний, сложных олицетворений и символов мир, сохраняющий тайны истекшего времени, отошедшей поры. Это драматургический миф, и, быть может, лучшим жанровым для него определением было бы следующее: мифологическая комедия.

Дом и сад населены воспоминаниями и тенями. Кроме действующих - так сказать, «реальных» - лиц, на сцене незримо присутствуют те, кто сажал и выхаживал эти деревья и этих людей - Гаевых и Раневских, столь беззащитных, недеятельных и нежизнеспособных. Все эти лица, глядящие на Петю Трофимова и Аню «с каждого листка, с каждой ветки в саду», должны каким-то образом существовать на сцене; а кроме них - те, кто прожигал здесь жизнь («муж мой умер от шампанского…»), и те, кто появился здесь на свет и, пожив недолго, умер, как сын Раневской, которого Петя должен был воспитать и научить уму-разуму («Мальчик погиб, утонул… Для чего? Для чего, мой друг?..»).

Быть может, некий избыток реальности в постановке К. С. Станиславского - ярко-зеленые листья, слишком большие цветы, слишком громкий сверчок в паузах и т. д. - смущали Чехова потому, что в итоге страдала духовность «Вишневого сада», где в каждой мелочи на сцене, в мебели, в ветках и цветках, о которых говорит Трофимов, должно было ощущаться дыхание прошлого, его не музейная или мавзолейная достоверность, а скорее основательность, вера в бессмертие и его безграничное, как у доморощенного крепостного столяра Глеба Бутыги, доверие к новой жизни, которая сменяет его.

По старинной, теперь уже почти вековой традиции, чеховские пьесы идут в подчеркнуто реальных декорациях, со всеми подробностями старого русского быта, с иконами в красном углу, с вечерним чаем в гостиной или на веранде, где кипит самовар, где ютятся нянюшки, похожие на Арину Родионовну. За окнами старых домов, за оградами прадедовских усадеб живут беспокойные, одетые по моде прошлого века господа в сюртуках, мундирах и платьях, которые современные актеры уже не умеют носить. А. Блок особенно ценил эту, как он сказал, «питательность» чеховских пьес, сценический уют, основательность старинных вещей, словно бы сознающих свое достоинство: «дорогой, многоуважаемый шкаф…»

А Станиславский еще усиливал эту вещественность и реальность, возмещая то, что казалось недостатком действия: были и выстрелы («лопнула склянка с эфиром»), и стук топора по дереву, и звук лопнувшей струны, «замирающий, печальный»; шумели дожди и деревья под ветром, в паузах внятно кричали сверчки.

В чеховских пьесах, если читать и перечитывать их внимательно и неторопливо, всегда есть нечто доступное слуху, но ускользающее от глаза, нечто большее, чем сценическое действие. Это «нечто» очень похоже на томление духа, на своеобразное необычное настроение, которое иначе, как чеховским, пожалуй, и не назовешь: ничего подобного в мировой драматургии до «Дяди Вани», «Чайки», «Трех сестер» и «Вишневого сада» не было. Оно легче улавливается в ремарках и между строк - поэтому лучше читать, чем смотреть: на сцене ради основных тонов поневоле жертвуют оттенками, и даже в очень хороших постановках утрат, как правило, гораздо больше, чем удач. Это по-своему понимали и критики, советовавшие Чехову писать не пьесы, а повести (советовали, впрочем, и обратное, и впоследствии, уже в наше время, почти все рассказы и повести зрелых лет были экранизированы или инсценированы).

Присматриваясь и вслушиваясь, начинаешь постепенно понимать, что пьесы Чехова, такие домашние, такие уютные, разыгрываются в обширном мире, который окружает этот уют и дает знать о себе голосами птиц, шелестом листьев, кликами журавлей. Персонажи живут в своей роли, в своем гриме, по какой-то драматургической старинке, не замечая, что вокруг простирается безграничный мир с его лесами, дальними дорогами, звездами, с бесчисленным множеством жизней, истекающих или грядущих. Здесь у каждого - и на сцене, и в зрительном зале - свои заботы и беды, но вот пролетят в «Трех сестрах» журавли, и Маша скажет им вослед: «Жить и не знать, зачем журавли летят, зачем дети родятся, зачем звезды на небе». Слова эти никакого отношения к действию не имеют, но они-то, среди множества других намеков и всяческих подразумеваний, и создают «тоску», о которой писал М. Горький, прослушав «Вишневый сад». Астров в «Дяде Ване» останется наедине с Еленой Андреевной: казалось бы, должна начаться любовная сцена, которую профессиональные актеры умеют играть, которая проходит удачно даже на среднем уровне, - и она действительно начнется, но сразу же будет прервана: Астров развернет карту уезда, где так мало осталось лесов.

До Чехова ничего подобного в театре не было, сцена идет не по правилам, ее в самом деле трудно исполнить: актриса молча, праздно выслушивает пространный монолог, изображая интерес и внимание к Астрову и его карте. Другой сценической задачи у нее нет, играть нечего, все держится на настроении, на доверии к залу.

Среди множества сложных проблем, возникающих при всяком обращении к «Вишневому саду» - иные из них появились так давно и решаются так долго, что временами кажутся неразрешимыми, - есть одна, на первый взгляд не слишком трудная: вполне ли правдоподобна эта комедия, столь достоверная в целом и, кажется, во всех своих деталях и подробностях, насколько историчен и реален «Вишневый сад»?

Бунин писал в своей книге о Чехове, что он имел «весьма малое представление о дворянах, помещиках, о дворянских усадьбах, о их садах», но еще и теперь чуть не всех поголовно пленяет мнимой красотой своего «Вишневого сада», который в отличие от «многого истинно прекрасного», что дал русской литературе Чехов, лишен какой бы то ни было исторической достоверности и правдоподобия:

«Я рос именно в «оскудевшем» дворянском гнезде. Это было глухое степное поместье, но с большим садом, только не вишневым, конечно, ибо, вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых; в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть, опять-таки вопреки Чехову, как раз возле господского дома, и ничего чудесного не было и нет в вишневых деревьях, совсем некрасивых… корявых, с мелкой листвой, с мелкими цветочками в пору цветения… совсем невероятно к тому же, что Лопахин приказал рубить эти доходные деревья с таким глупым нетерпением, не давши их бывшей владелице даже выехать из дому…»

Относительно правдоподобным лицом во всей пьесе был, на взгляд Бунина, один только Фирс - «единственно потому, что тип старого барского слуги уже сто раз был написан до Чехова…».

Удивительно, что Бунин написал эту страницу уже в эмиграции, в свои поздние, преклонные годы, прекрасно зная обо всех выкорчеванных садах, рощах, лесах, о снесенных усадьбах и храмах; он знал, что в новейшей русской истории, разворачивавшейся на его глазах, ежедневно сбывалось как раз то, что он считал невозможным, «невероятным», и если в последней комедии Чехова было что-либо по-настоящему правдоподобное, так это лопахинское нетерпение, с каким рубили вишни…

Удивительна также эта жажда абсолютной жизненной правды - до плана усадьбы, до места, где могли, а где не могли стоять вишни, этот ортодоксальный реализм. Бунин был серьезным и многоопытным писателем, на собственном опыте знал, как необходим в литературе поэтический вымысел и насколько он в ней обычен. Например, о своем собственном рассказе, овеянном такой провинциально русской задумчивостью, столь безупречно правдивом, он вспоминал: «Легкое дыхание» я написал в деревне… в марте 1916 года: «Русское слово» Сытина просило дать что-нибудь для пасхального номера. Как было не дать? «Русское слово» платило мне в те годы два рубля за строку. Но что делать? Что выдумать? И вот вдруг вспомнилось, что забрел я однажды зимой совсем случайно на одно маленькое кладбище на Капри и наткнулся на могильный крест с фотографическим портретом на выпуклом фарфоровом медальоне какой-то молоденькой девушки с необыкновенно живыми, радостными глазами. Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства».

Б своих истоках «Легкой дыхание» не имеет, таким образом, никакого отношения ни н «правде жизни» (могилка на каприйском кладбище - это, конечно, совсем другая история), ни к самой России (Капри - островок в территориальных границах Италии).

В «Грасском дневнике» Г. Н. Кузнецовой есть красноречивые строки о разногласиях с И. А. Буниным по поводу «правды жизни» и поэтичности рассказа, который не казался собеседнице писателя ни правдивым в том интимно женственном смысле этого слова, который и составлял его соль, ни, тем более, поэтичным:

«Говорили о «Легком дыхании».

Я сказала, что меня в этом очаровательном рассказе всегда поражало то место, где Оля Мещерская весело, ни к чему, объявляет начальнице гимназии, что она уже женщина. Я старалась представить себе любую девочку-гимназистку, включая и себя, - и не могла представить, чтобы какая-нибудь из них могла сказать это. И. А. стал объяснять, что его всегда влекло изображение женщины, доведенной до предела своей «утробной сущности». - «Только мы называем это утробностью, а я там называл это легким дыханием… Странно, что этот рассказ нравился больше, чем «Грамматика любви», а ведь последний куда лучше…»

Можно возразить, что все это - и кладбище на Капри, похожее на русское кладбище так же мало, как на итальянскую русская зима, и вдохновляющий гонорар, и даже «утробность» ничего в конце концов не значат и не решают: все равно это очень похоже на жизнь, и рассказ все равно остается прекрасным, поэтически трогательным и живым…

Все так: «кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете», и рассказ по-своему интересен и действительно хорош; как заметил Толстой, в литературе можно выдумывать все, что угодно, ей противопоказаны лишь психологические выдумки.

Но психология искусства, когда она не выдумка, гораздо более многогранна и сложна, чем это представляется нам, знатокам и специалистам.

«Вишневый сад» - вероятно, самая продуманная и уравновешенная из всех пьес Чехова. Здесь не могло быть и речи о романтическом всплеске вдохновения, о «счастливых минутах»…

Суждения Бунина о «Вишневом саде» ведут к первоосновам истории литературы и поэтики: искусство и жизнь, предмет и слово, символ, метафора, быль.

Правда, Бунин не любил и плохо понимал драматургию Чехова - не только «Вишневый сад», но, как он и говорил, вообще все пьесы. И не только Бунин, но многие другие из его современников недолюбливали и не понимали - Лев Толстой сказал однажды Чехову: «Вы знаете, я Шекспира терпеть не могу, но ваши пьесы еще хуже». И эти его слова, столь неожиданно соединившие имена Чехова и Шекспира, у которого не было как раз того, чего не находили и в чеховских пьесах - все того же правдоподобия , - эти слова были в известном смысле пророческими. В истории мирового театра наступала новая пора: старое не нравилось по той причине, что было старым , далеким от современных нужд и забот, а время для нового еще не приспело, оно еще не утвердило себя ни в общественном сознании, ни во вкусах людей, любивших литературу и театр, с наивным доверием искавших на сцене правду жизни. Мировой театр открывал новую главу своей истории, меняя свой занавес, декорации, зал. Наступил не антракт, а скорее перерыв, своеобразный «час равноденствия» - в сущности, его-то наступление и отметил Лев Толстой, с одинаковой неприязнью отозвавшись и о Чехове, и о Шекспире.

Возражая Бунину, можно обратиться, например, к старым энциклопедическим справочникам и словарям, к старым книгам по садоводству. Можно, пожалуй, документально доказать, что вишневые сады все же бывали в усадьбах и вокруг барских домов. Но этот «реальный комментарий» ничего, в сущности, не опровергнет и не объяснит: старых барских домов и усадеб в России давно уже нет, нет и садов, которые некогда их окружали и осеняли; а «Вишневый сад» по-прежнему ставится - и на русской сцене, и в Англии, и в Японии, где Раневских, Лопахиных, Гаевых, Симеоновых-Пищиков не только в наши дни, но и в прежние времена быть не могло и, естественно, никогда не бывало.

Теперь, обращаясь к главному, можно сказать, что сад в этой пьесе - не декорация, на которой более или менее достоверно изображены цветущие вишни (на взгляд Бунина, в МХТ это выглядело совсем недостоверно, даже аляповато из-за слишком крупных и пышных цветов, каких нет у реальных вишен), а сценический образ; лучше было бы сказать, что это - символический сад , но здесь-то нас и подстерегают настоящие трудности из-за многозначности и неопределенности термина «символ».

Вполне обычно, например, ошибочное совмещение понятий «символ» и «символизм», и не так-то просто объяснить, что это совершенно разные вещи. Раз уж символ, значит, символизм, а реализм - это «детали», «предметы», «живые картины», «живые образы», это та самая правда жизни , о которой писал Бунин, то правдоподобие, которого по своей наивности требуем от искусства и мы…

Существуют специальные труды, посвященные символу в литературе (и в искусстве вообще), но здесь мешает многословие, иллюстративность или даже тривиальная бессодержательность представлений о символе, сводимых к какому-нибудь примеру, скажем, к гербу, где ленты обозначают то-то, колосья - то-то и т. д.

Иные из серьезных определений символа основываются на малознакомых или неоднозначных терминах, которые, в свой черед, нужно каким-то образом истолковывать и определять: «Символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и… знак, наделенный всей органичностью мифа и неисчерпаемой многозначностью образа» («Литературная энциклопедия»). Нет возможности коротко и сколько-нибудь ясно сказать, что в этом словосочетании - «Вишневый сад» - от мифа, что от знака и образа. Но вполне ясно, что «Вишневый сад» суть словосочетание, вынесенное автором в заглавие пьесы. Можно задаться вопросом о смысле - или, говоря точнее, о смысловых границах - этого словосочетания; очевидно, границы здесь не слишком широки, возможные («разрешенные») значения далеко не бесконечны. Быть может, «авторская воля» в литературе, в этом искусстве, пользующемся только словами, выражается в том, что словосочетания защищены от неверных («запрещенных») толкований и смыслов, независимо от того, какие реальные сады мы видели (или не видели) в жизни, от того, существовали в России сплошь вишневые сады или нет.

Что он собою символизирует, что означает - сад, вишневый сад? Труд и время. Меру трудов человеческих, меру человеческой жизни. Мы говорим: этому дереву тридцать лет - стало быть, сажал его наш отец; этому дереву сто лет - и должны думать о прадедах; этому дереву двести лет, триста, пятьсот, восемьсот лет, «это дерево видело Петра I» - и думаем о предках. А еще и земля, на которой растут эти деревья, и забота о них, чтобы их не изломали во времена смут и переустройств. Нужна преемственность поколении, которые сменяют друг друга.

В России не было сплошь вишневых садов - это не наивность, а стиль мышления, привычка к реализму. В русском искусстве уже не было старых и еще не было новых символов, от них отвыкли до совершенной к ним невосприимчивости.

Абсолютному настоящему времени Чехов противопоставил идею потока времен; настоящее относительно, оно ценимо только на фоне прошлого и в перспективе будущего.

В нашей памяти и жизненном опыте может и вовсе не быть никаких реальных представлений и образов, связанных с садом, тем более - садом вишневым; автор этой книги, например, видел старые вишни в чеховских краях и на Украине, где, как в стихах Тараса Шевченко, «садок вишневый биля хаты», видел и цветущую вишневую поросль - два или три десятка деревьев - у стен Донского монастыря в Москве. Но и помимо всяких реальных припоминаний, чаще всего мимолетных и бедных, в самом сочетании этих звуков есть нечто нужное слуху, нечто насущное для души человеческой, пусть даже недоброй и черствой души. Не живописность, не старомодная поэтичность, а какая-то осеняющая духовность и непорочность, противоположная суетности и злу. Объясняя Станиславскому, что на сцене должен быть не «вишневый», а «вишнёвый» сад, Чехов, быть может, как раз и предостерегал от ненужных конкретизаций, от «бытовизма», который так мешал Бунину понять пьесу, и не ему одному…

«…неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Моя жизнь в искусстве автора Станиславский Константин Сергеевич

«Вишневый сад» Мне посчастливилось наблюдать со стороны за процессом создания Чеховым его пьесы «Вишневый сад». Как-то при разговоре с Антоном Павловичем о рыбной ловле наш артист А. Р. Артем изображал, как насаживают червя на крючок, как закидывают удочку донную или с

Из книги Жизнь Антона Чехова автора Рейфилд Дональд

«Вишневый сад» После слов: «…такую жизнерадостность и жизнеспособность следует признать чрезвычайной, исключительной, гораздо выше нормы». …все пьесы Чехова пропитаны этим стремлением к лучшей жизни и кончаются искренней верой в грядущее будущее. Удивляешься тому,

Из книги Изобретение театра автора Розовский Марк Григорьевич

Глава восьмидесятая «Вишневый сад»: май 1903 - январь 1904 года Пять лестничных пролетов, ведущие к новой московской квартире, превратились для Антона в «великомученический подвиг». Погода на улице стояла холодная. Неделю он провел в уединении с Ольгой, Шнапом и корректурой

Из книги Моя профессия автора Образцов Сергей

А. П. Чехов. Вишневый сад. Комедия Постановка Марка РозовскогоСценография и костюмы Ксении ШимановскойПремьера – сентябрь 2001 г.Спать и хныкатьМарк Розовский о спектакле:Комедия. Комедия?.. Комедия!..Но тогда откуда и почему комедийное?С чувством юмора у Чехова все в

Из книги Заполняя паузу автора Демидова Алла Сергеевна

«Вишневый сад» Как вы уже знаете по первой части книги, все мое детство связано с имением Потапово и моей крестной матерью бабой Капой. В нескольких верстах от Потапова на реке Пахре находилась усадьба сестры бабы Капы, тоже безземельной дворянки, Дурасовой, а у нее была

Из книги Как я преподавал в Америке автора Гачев Георгий Дмитриевич

Эфрос «Вишневый сад» 1975 год, 24 февраля. В 10 часов утра в верхнем буфете – первая репетиция «Вишневого сада». Пришел Эфрос.На первую репетицию собираются в театре не только назначенные исполнители, но и те, кто хотел бы играть, но не нашел себя в приказе о распределении

Из книги Бейкер-стрит на Петроградской автора Масленников Игорь Федорович

«Вишневый сад» Чехова - разбирали, и интересно Маша Раскольникова:- Когда я читала первые два действия, представляла, как это хорошо можно поставить в сумасшедшем доме! Все говорят, друг друга не слушают, одно и тоже бубнят… Театр абсурда…- Это ново и живо: верно, там

Из книги Марина Влади, обаятельная «колдунья» автора Сушко Юрий Михайлович

НАШ ВИШНЕВЫЙ САД Неосуществлённое: лихоборы, пятьдесят лет в строю и предложение Питера Устинова. - А вы, парторг, такое нам предлагаете! - Смешная сказка о трёх разведённых бабах. - У меня нет любовницы. Но была. - Меняю иностранца на дипломата. - Андрейченко даже и не

Из книги Красные фонари автора Гафт Валентин Иосифович

«Мой вишневый сад»

Из книги Владимир Высоцкий без мифов и легенд автора Бакин Виктор Васильевич

Евгений Стеблов на исполнение роли Гаева в пьесе А. Чехова «Вишневый сад» Сколько движения, мимики, слов, Кое-что в цель, кое-что - мимо «Сада». Как вы прекрасны, Женя Стеблов, И изнутри, как всегда, и с фасада. Зря, может, пробуем, роем ходы, Вот уже век не отыщут

Из книги Чехов без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

Юрий Кузменков на исполнение роли Симеонова-Пищика в пьесе А. Чехова «Вишневый сад» Хоть режь его, хоть бей, хоть потроши, Хоть мало говори о нем, хоть много, Вся эта боль, весь этот крик души Даны ему с сторицею от Бога! Но без волненья, крови и без мук, Загулов, боли,

Из книги Жизнь Антона Чехова [с иллюстрациями] автора Рейфилд Дональд

«ВИШНЕВЫЙ САД»

Из книги Софи Лорен автора Надеждин Николай Яковлевич

«Вишневый сад» Константин Сергеевич Станиславский:Как-то на одной из репетиций, когда мы стали приставать к нему, чтобы он написал еще пьесу, он стал делать кое-какие намеки на сюжет будущей пьесы.Ему чудилось раскрытое окно, с веткой белых цветущих вишен, влезающих из

Из книги автора

Глава 80 «Вишневый сад» май 1903 – январь 1904 года Пять лестничных пролетов, ведущие к новой московской квартире, превратились для Антона в «великомученический подвиг». Погода на улице стояла холодная. Неделю он провел в уединении с Ольгой, Шнапом и корректурой для Маркса и

Из книги автора

12. Вишнёвый ликёр бабушки Луизы Начало лета 1945 года. Война закончилась. Ромилда Виллани решила – пора возвращаться в родной Поццуоли.Это было славное время. Большинство итальянцев не воспринимало поражение фашистского режима как национальный позор. Напротив,