Джек лондон. Приблизительный поиск слова
Джек ЛОНДОН
ЗАКОН ЖИЗНИ
Старый Коскуш жадно прислушивался. Его зрение давно угасло, но слух оставался по-прежнему острым, улавливая малейший звук, а мерцающее под высохшим лбом сознание было безучастным к грядущему. А, это пронзительный голос Сит-Кум-То-Ха; она с криком бьет собак, надевая на них упряжь. Сит-Кум-То-Ха - дочь его дочери, но она слишком занята, чтобы попусту тратить время на дряхлого деда, одиноко сидящего на снегу, всеми забытого и беспомощного. Пора сниматься со стоянки. Предстоит далекий путь, а короткий день не хочет помедлить. Жизнь зовет ее, зовут работы, которых требует жизнь, а не смерть. А он так близок теперь к смерти.
Мысль эта на минуту ужаснула старика, и он протянул руку, нащупывая дрожащими пальцами небольшую кучку хвороста возле себя. Убедившись, что хворост здесь, он снова спрятал руку под износившийся мех и опять стал вслушиваться.
Сухое потрескивание полузамерзшей оленьей шкуры сказало ему, что вигвам вождя уже убран, и теперь его уминают в удобный тюк. Вождь приходился ему сыном, он был рослый и сильный, глава племени и могучий охотник. Вот его голос, понукающий медлительных женщин, которые собирают пожитки. Старый Коскуш напряг слух. В последний раз он слышит этот голос. Сложен вигвам Джиохоу и вигвам Тускена! Семь, восемь, десять... Остался, верно, только вигвам шамана, укладывавшего свой вигвам на нарты. Захныкал ребенок; женщина стала утешать его, напевая что-то тихим гортанным голосом. Это маленький Ку-Ти, подумал старик, капризный ребенок и слабый здоровьем. Может быть, он скоро умрет, и тогда в мерзлой земле тундры выжгут яму и набросают сверху камней для защиты от росомах. А впрочем, не все ли равно? В лучшем случае проживет еще несколько лет и будет ходить чаще с пустым желудком, чем с полным. А в конце концов смерть все равно дождется его - вечно голодная и самая голодная из всех.
Что там такое? А, это мужчины увязывают нарты и туго затягивают ремни. Он слушал, - он, который скоро ничего не будет слышать. Удары бича со свистом сыпались на собак. Слышишь, завыли! Как им ненавистен трудный путь! Уходят! Нарты за нартами медленно скользят в тишину. Ушли. Они исчезли из его жизни, и он один встретит последний тяжкий час. Нет, вот захрустел снег под мокасинами. Рядом стоял человек; на его голову тихо легла рука. Как добр к нему сын! Он вспомнил других стариков, их сыновья уходили вместе с племенем. Его сын не таков. Старик унесся мыслями в прошлое, но голос молодого человека вернул его к действительности.
Тебе хорошо? - спросил сын.
И старик ответил:
Да, мне хорошо.
Около тебя есть хворост, - продолжал молодой, - костер горит ярко. Утро серое, мороз спадает. Скоро пойдет снег. Вот он уже идет.
Да, он уже идет.
Люди спешат. Их тюки тяжелы, а животы подтянуло от голода. Путь далек, и они идут быстро. Я ухожу. Тебе хорошо?
Мне хорошо. Я словно осенний лист, который еле держится на ветке. Первое дуновение ветра - и я упаду. Мой голос стал как у старухи. Мои глаза больше не показывают дорогу ногам, а ноги отяжелели, и я устал. Все хорошо.
Довольный Коскуш склонил голову и сидел так, пока не замер вдали жалобный скрип снега; теперь он знал, что сын уже не слышит его призыва. И тогда рука его поспешно протянулась за хворостом. Только эта вязанка отделяла его от зияющей перед ним вечности. Охапка сухих сучьев была мерой его жизни. Один за другим сучья будут поддерживать огонь, и так же, шаг за шагом, будет подползать к нему смерть. Когда последняя ветка отдаст свое тепло, мороз примется за дело. Сперва сдадутся ноги, потом руки, под конец оцепенеет тело. Голова его упадет на колени, и он успокоится. Это легко. Умереть суждено всем.
Коскуш не жаловался. Такова жизнь, и она справедлива. Он родился и жил близко к земле, и ее закон для нее не нов. Это закон всех живых существ. Природа не милостива к отдельным живым существам. Ее внимание направлено на виды, расы. На большие обобщения примитивный ум старого Коскуша был не способен, но это он усвоил твердо. Примеры этому он видел повсюду в жизни. Дерево наливается соками, распускаются зеленые почки, падает желтый лист - и круг завершен. Но каждому живому существу природа ставит задачу. Не выполнив ее, оно умрет. Выполнит - все равно умрет. Природа безучастна: покорных ей много, но вечность суждена не покорным, а покорности. Племя Коскуша очень старо. Старики, которых он помнил, еще когда был мальчиком, помнили стариков до себя. Следовательно, племя живет, оно олицетворяет покорность всех своих предков, самые могилы которых давно забыты. Умершие не в счет; они только единицы. Они ушли, как тучи с неба. И он тоже уйдет. Природа безучастна. Она поставила жизни одну задачу, дала один закон. Задача жизни - продолжение рода, закон ее - смерть. Девушка существо, на которое приятно посмотреть. Она сильная, у нее высокая грудь, упругая походка, блестящие глаза. Но задача этой девушки еще впереди. Блеск в ее глазах разгорается, походка становится быстрее, она то смела с юношами, то робка и заражает их своим беспокойством. И она хорошеет день ото дня; и, наконец, какой-нибудь охотник берет ее в свое жилище, чтобы она работала и стряпала на него и стала матерью его детей. Но с рождением первенца красота начинает покидать женщину, ее походка становится тяжелой и медленной, глаза тускнеют и меркнут, и одни лишь маленькие дети с радостью прижимаются к морщинистой щеке старухи, сидящей у костра. Ее задача выполнена. И при первой угрозе голода или при первом длинном переходе ее оставят, как оставили его, - на снегу, подле маленькой охапки хвороста. Таков закон жизни.
Коскуш осторожно положил в огонь сухую ветку и вернулся к своим размышлениям. Так бывает повсюду и во всем. Комары исчезают при первых заморозках. Маленькая белка уползает умирать в чащу. С годами заяц тяжелеет и не может с прежней быстротой ускакать от врага. Даже медведь слепнет к старости, становится неуклюжим и в конце концов свора визгливых собак одолевает его. Коскуш вспомнил, как он сам бросил своего отца в верховьях Клондайка, - это было той зимой, когда к ним пришел миссионер со своими молитвенниками и ящиком лекарств. Не раз облизывал Коскуш губы при воспоминании об этом ящике, но сейчас у него во рту уже не было слюны. В особенности вспоминался ему "болеутолитель". Но миссионер был обузой для племени, он не приносил дичи, а сам ел много, и охотники ворчали на него. В конце концов он простудился на реке около Мэйо, а потом собаки разбросали камни и подрались из-за его костей.
Коскуш снова подложил хворосту в костер и еще глубже погрузился в мысли о прошлом. Во время Великого Голода старики жались к огню и роняли с уст туманные предания старины о том, как Юкон целых три зимы мчался, свободный ото льда, а потом стоял замерзший три лета. В этот голод Коскуш потерял свою мать. Летом не было хода лосося, и племя с нетерпением дожидалось зимы и оленей. Зима наступила, но олени не пришли вместе с ней. Такое никогда не бывало даже на памяти стариков. Олени не пришли, и это был седьмой голодный год. Зайцы не плодились, а от собак остались только кожа да кости. И дети плакали и умирали в долгой зимней тьме, умирали женщины и старики, и из каждых десяти человек только один дожил до весны и возвращения солнца. Да, вот это был голод!
Но он видел и времена изобилия, когда мяса было столько, что оно портилось, и разжиревшие собаки совсем обленились, - времена, когда мужчины смотрели на убегающую дичь и не убивали ее, а женщины были плодовиты, и в вигвамах возились и ползали мальчики и девочки. Мужчины стали тогда заносчивы и чуть что вспоминали прежние ссоры. Они перевалили через горы на юг, чтобы истребить племя пелли, и на запад, чтобы полюбоваться на потухшие огни племени танана. Старик вспомнил, что еще мальчиком он видел в год изобилия, как волки задрали лося. Зинг-Ха лежал тогда вместе с ними на снегу, - Зинг-Ха, который стал потом искусным охотником и кончил тем, что провалился в полынью на Юконе. Ему удалось выбраться из нее только до половины - так его и нашли через месяц примерзшим ко льду.
Так вот - лось. Он и Зинг-Ха пошли в тот день поиграть в охоту, подражая своим отцам. На замерзшей реке они наткнулись на свежий след лося и на следы гнавшихся за ним волков.
Старый, - сказал Зинг-Ха, умевший лучше разбирать следы. - Старый. Отбился от стада. Волки отрезали его от братьев и теперь не выпустят.
Так оно и было. Таков волчий обычай. Днем и ночью, без отдыха, они будут с рычаньем преследовать его по пятам, щелкать зубами у самой его морды и не отстанут от него до конца. Кровь закипела у обоих мальчиков. Конец охоты - на это стоит посмотреть.
Сгорая от нетерпения, они шли все дальше и дальше, и даже он, Коскуш, не обладавший острым зрением и навыками следопыта, мог бы идти вперед с закрытыми глазами - так четок был след. Он был совсем свежий, и они на каждом шагу читали только что написанную мрачную трагедию погони. Вот здесь лось остановился. Во все стороны на расстоянии в три человеческих роста снег был истоптан и взрыт. Посредине глубокие отпечатки разлатых копыт лося, а вокруг более легкие следы волков. Некоторые, пока их собратья бросались на жертву, видимо, отдыхали, лежа на снегу. Отпечатки их туловищ были так ясны, словно это происходило всего лишь минуту тому назад. Один волк попался под ноги обезумевшей жертве и был затоптан насмерть. Куча костей, чисто обглоданных, подтверждала это.
Они снова замедлили ход своих лыж. Вот здесь тоже происходила отчаянная борьба. Дважды опрокидывали лося наземь, - как свидетельствовал снег, - и дважды он сбрасывал своих противников и снова поднимался на ноги. Он давно выполнил свою задачу, но жизнь была дорога ему. Зинг-Ха сказал: "Никогда не бывало, чтобы раз опрокинутый лось снова встал на ноги". Но этот встал.
Когда потом они рассказывали об этом шаману, он счел это чудом и каким-то предзнаменованием.
Наконец, они подошли к тому месту, где лось хотел подняться на берег и скрыться в лесу. Но враги насели на него сзади, и он стал на дыбы и опрокинулся навзничь, придавив двух из них. Они так и остались лежать в снегу, не тронутые своими собратьями, ибо погоня близилась к концу. Еще два места битвы мелькнули мимо, одно вслед за другим. Теперь след покраснел от крови и плавный шаг крупного зверя стал неровным и спотыкающимся. И вот они услышали первые звуки битвы - не громогласный хор охоты, а короткий отрывистый лай, говоривший о близости волчьих зубов к бокам лося. Держась против ветра, Зинг-Ха полз на животе по снегу, а за ним полз Коскуш - тот, кому предстояло с годами стать вождем своего племени. Они отвели в сторону ветки молодой ели и выглянули из-за них. И увидели самый конец битвы.
Зрелище это, подобно всем впечатлениям юности, до сих пор было еще свежо в памяти Коскуша, и конец погони стал перед его потускневшим взором так же ярко, как в те далекие времена. Коскуш изумился этому, ибо в последующие дни, будучи вождем мужей и главой совета, он совершил много великих деяний - даже если не говорить о чужом белом человеке, которого он убил ножом в рукопашной схватке, - и имя его стало проклятием в устах людей племени пелли.
Долго еще Коскуш размышлял о днях своей юности, и, наконец, костер стал потухать, и мороз усилился. На этот раз он подбросил в огонь сразу две ветки, и теми, что остались, точно измерил свою власть над смертью. Если бы Сит-Кум-То-Ха подумала о деде и собрала охапку побольше, часы его жизни продлились бы. Разве это так трудно? Но ведь Сит-Кум-То-Ха всегда была беззаботная, а с тех пор как Бобр, сын Зинг-Ха, впервые бросил на нее взгляд, она совсем перестала чтить своих предков. А впрочем, не все ли равно? Разве он в дни своей резвой юности поступал по-иному?
С минуту Коскуш вслушивался в тишину. Может быть, сердце его сына смягчится и он вернется назад с собаками и возьмет своего старика отца вместе со всем племенем туда, где много оленей с тучными от жира боками.
Коскуш напряг слух, его мозг на мгновение приостановил свою напряженную работу. Ни звука - тишина. Посреди полного молчания слышно лишь его дыхание. Какое одиночество! Чу! Что это? Дрожь пошла у него по телу. Знакомый протяжный вой прорезал безмолвие. Он раздался где-то близко. И перед незрячими глазами Коскуша предстало видение: лось, старый самец, с истерзанными, окровавленными боками и взъерошенной гривой, гнет книзу большие ветвистые рога и отбивается ими из последних сил. Он видел мелькающие серые тела, горящие глаза, клыки, слюну, стекающую с языков. И он видел, как круг неумолимо сжимается все тесней и тесней, мало-помалу сливаясь в черное пятно посреди истоптанного снега.
Холодная морда ткнулась ему в щеку, и от этого прикосновения мысли его перенеслись в настоящее. Он протянул руку к огню и вытащил головешку. Уступая наследственному страху перед человеком, зверь отступил с протяжным воем, обращенным к собратьям. И они тут же ответили ему, и брызжущие слюной волчьи пасти кольцом сомкнулись вокруг костра. Старик прислушался, потом взмахнул головешкой и фырканье сразу перешло в рычанье; звери не хотели отступать. Вот один подался грудью вперед, подтягивая за туловищем и задние лапы, потом второй, третий; но ни один не отступил назад. Зачем цепляться за жизнь? - спросил Коскуш самого себя и уронил пылающую головню на снег. Она зашипела и потухла. Волки тревожно зарычали, но не двигались с места. Снова Коскуш увидел последнюю битву старого лося и тяжело опустил голову на колени. В конце концов не все ли равно? Разве не таков закон жизни?
- Страницы:
"Жизнь - странная вещь. Много я думал, долго размышлял о ней, но с каждым днем она кажется мне все более непонятной. Почему в нас такая жажда жизни? Ведь жизнь - это игра, из которой человек никогда не выходит победителем. Жить - это значит тяжко трудиться и страдать, пока не подкрадется к нам старость, и тогда мы опускаем руки на холодный пепел остывших костров.
В муках рождается ребенок, в муках старый человек испускает последний вздох, и все наши дни полны печали и забот. И все же человек идет в открытые объятия смерти неохотно, спотыкаясь, падая, оглядываясь назад, борясь до последнего. А ведь смерть добрая. Только жизнь причиняет страдания. Но мы любим жизнь и ненавидим смерть. Это очень странно!"
Джек Лондон (родился 12 января 1876, умер 22 ноября 1916) известен благодаря своим книгам Лютый зверь, Белый клык, Морской волк, рассказам таким, как Белое безмолвие.
Он был одним из самых известных писателей Америки и ее национальным героем. Сменив несметное количество профессий, Джек Лондон никогда не избегал приключений. Будучи женат он вступил в связь с писательницей Анной Странски, которая и послужила причиной его развода с женой. Лондон всегда утверждал, что не верит в существование любви, но в следующем письме явно видны симптомы любовного недуга. Он был одной из самых влиятельных фигур своего времени, знал, что значит быть публичным человеком и использовал средства информации, создав себе имидж бедняка пробившегося к самым верхам. Его настоящей страстью было сельское хозяйство. И на своем ранчо он был близок к идее создания нового типа ведения хозяйства, когда умер в возрасте 40 лет от болезни почек. После него осталось около 50 сборников рассказов, статей, многие из которых переведены на другие языки и до сих пор пользуются читательским спросом.
"Дорогая Анна!
Я говорил, что всех людей можно разделить на виды? Если говорил, то позволь уточнить - не всех. Ты ускользаешь, я не могу отнести тебя ни к какому виду, я не могу раскусить тебя. Я могу похвастаться, что из 10 человек я могу предсказать поведение девяти. Судя по словам и поступкам, я могу угадать сердечный ритм девяти человек из десяти. Но десятый для меня загадка, я в отчаянии, поскольку это выше меня. Ты и есть этот десятый.
Бывало ли такое, чтобы две молчаливые души, такие непохожие, так подошли друг другу? Конечно, мы часто чувствуем одинаково, но даже когда мы ощущаем что-то по-разному, мы все таки понимаем друг друга, хоть у нас нет общего языка. Нам не нужны слова, произнесенные вслух. Мы для этого слишком непонятны и загадочны. Должно быть Господь смеется, видя наше безмолвное действо.
Единственный проблеск здравого смысла во всем этом - это то, что мы оба обладаем бешенным темпераментом, достаточно огромным, что нас можно было понять. Правда, мы часто понимаем друг друга, но неуловимыми проблесками, смутными ощущениями, как будто призраки, пока мы сомневаемся, преследуют нас своим восприятием правды. И все же я не смею поверить в то, что ты и есть тот десятый человек, поведение которого я не могу предсказать.
Меня трудно понять сейчас? Я не знаю, наверное, это так. Я не могу найти общий язык.
Огромный темперамент - вот то, что позволяет нам быть вместе. На секунду в наших сердцах вспыхнула сама вечность и нас притянуло к друг другу, несмотря на то, что мы такие разные.
Я улыбаюсь, когда ты проникаешься восторгом? Эта улыбка, которую можно простить - нет, это завистливая улыбка. 25 лет я прожил в подавленном состоянии. Я научился не восхищаться. Это такой урок, который невозможно забыть. Я начинаю забывать, но этого мало. В лучшем случае, я надеюсь, что до того как я умру, я забуду все, или почти все. Я уже могу радоваться, я учусь этому понемножку, я радуюсь мелочам, но я не могу радоваться тому, что во мне, моим самым сокровенным мыслям, я не могу, не могу. Я выражаюсь неясно? Ты слышишь мой голос? Боюсь нет. На свете есть много лицемерных позеров. Я самый успешный из них."
Джек.
Цитаты из рассказа Джека Лондона "Дочь северного сияния",
из сборника рассказов "Бог его отцов", 1901
Мужчины - каждый в отдельности и все вкупе - устроены так, что часто доходят до могилы, оставаясь в блаженном неведении всей глубины коварства, присущего другой половине рода человеческого.
Откуда приходит любовь и куда уходит — не знает никто. Так утверждали мудрецы древности, и с ними трудно не согласиться: нет ничего загадочней под луной.
Жизнь - странная вещь. Много я думал, долго размышлял о ней, но с каждым днем она кажется мне все более непонятной. Почему у нас такая жажда жизни? Ведь жизнь - это игра, из которой человек никогда не выходит победителем. Жить - значит тяжко трудиться и страдать, пока не подкрадется к нам старость, и тогда мы опускаем руки на холодный пепел остывших костров. Жить трудно. В муках рождается ребенок, в муках старый человек испускает последний вздох, и все наши дни полны печали и забот. И все же человек идет в открытые объятия смерти неохотно, спотыкаясь, падая; оглядываясь назад, борясь до последнего. А ведь смерть добрая. Только жизнь причиняет страдания. Но мы любим жизнь и ненавидим смерть. Это очень странно!
Надо каждый день жить как в последний миг. У нас не репетиция - у нас жизнь! Мы не начинаем ее с понедельника - мы живем сегодня!
Дружить - не значит знать кого-то очень долго. Это значит принять в свою жизнь того, кто никогда из неё не исчезнет.
Жизнь, как стиральная машина, порой выворачивает нас наизнанку, бросает из стороны в сторону, скручивает в бараний рог и выжимает из нас все соки. Но после этого мы становимся чище и лучше. И часто, сильнее!
До чего же странное существо человек. Вся его жизнь – сплошное чудо, но как раз в чудеса-то он и не верит.
Война всегда глупа, потому что несет только смерть и страдания. Но вместо того, чтобы учиться из истории, человек, кажется, берет удовольствие в убийстве своего собрата.
Мы все торопимся успеть
Достичь всего, много и сразу
Но только песню жизни спеть,
За жизнь, не удалось...ни разу
В любом из нас спит гений. И с каждым днем все крепче...
Благодарите Бога чаще!
Не забывайте вы о том,
Как много Он нам в жизни сделал.
Любой из нас благословлён!Ведь многим даже не мечталось
Работа, близкие, друзья...
Нам только лишь с тобой осталось,
Благодарить Его, любя!Ведь столько в жизни испытаний...
Которых не смогли б пройти,
Но перед Ним - все мироздание
И наши Он хранит пути.И для Него, поверь, возможно -
Все раны сердца исцелить,
Простить с Ним и любить не сложно, -
В победе с верою ходить.
Маргарет Хэнен при любых обстоятельствах нельзя было не заметить, но особенно поразила она меня, когда я увидел ее в первый раз: взвалив на плечи мешок зерна в добрый центнер весом, она нетвердыми, но решительными шагами шла от телеги к амбару и лишь на минутку остановилась передохнуть у крутой лесенки, по которой нужно было подниматься к закромам. Ступенек было четыре, и Маргарет поднималась по ним шаг за шагом, медленно, но уверенно и с такой упрямой настойчивостью, что мне ив голову не пришло опасаться, как бы силы ей не изменили и не свалился с плеч этот мешок, под тяжестью которого чуть не пополам согнулось ее тощее и дряхлое тело. Сразу было видно, что эта женщина очень стара, и оттого-то я и задержался у телеги, наблюдая за нею.
Шесть раз прошла она от телеги к сараю, перетаскивая на спине полные мешки, и, поздоровавшись, не обращала на меня больше никакого внимания. Когда телега опустела, она полезла в карман за спичками и закурила коротенькую глиняную трубку, уминая горящий табак заскорузлым и, видимо, онемелым большим пальцем. Я смотрел на ее руки, жилистые, распухшие в суставах, с обломанными ногтями, обезображенные черной работой, покрытые мозолями, шрамами, а кое-где свежими и заживающими царапинами, - такие руки бывают обычно у мужчин, занятых тяжелым физическим трудом. Сильно вздутые вены красноречиво говорили о возрасте, о годах непосильной работы. Глядя на них, трудно было поверить, что это руки женщины, которая когда-то считалась первой красавицей острова Мак-Гилл. Впрочем, это я узнал позднее.
А в тот день мне были совершенно незнакомы ни эта женщина, ни ее история.
На ней были тяжелые мужские башмаки из грубой покоробившейся кожи, надетые на босу ногу, и я еще раньше заметил, что эти твердые, как железо, башмаки, в которых ее голые ноги болтались свободно, при ходьбе натирали ей лодыжки. Плоскогрудая, худая, она была одета в грубую мужскую рубаху и рваную юбку из некогда красной фланели. Но меня больше всего заинтересовало ее лицо, обветренное, морщинистое, обрамленное нечесаными космами седых волос, и я не мог уже от него оторваться. Ни растрепанные волосы, ни сеть морщин не могли скрыть красоту ее чудесного высокого лба, линии которого были безупречны. Ввалившиеся щеки и острый нос мало вязались с огнем, тлевшим в глубине ярко-голубых глаз. Окруженные сетью мелких морщинок, которые их почему-то не старили, глаза Маргарет были ясны, как у молодой девушки, - ясны, широко раскрыты и зорки, а их прямой, немигающий, пристальный взгляд вызывал во мне какое-то замешательство. Любопытной особенностью этого лица было расстояние между глазами. Мало у кого это расстояние достигает длины глаза, а у Маргарет Хэнен оно составляло не меньше чем полторы длины. Но лицо ее было настолько симметрично, что эта особенность ничуть его не портила, и не очень внимательный наблюдатель, пожалуй, даже не заметил бы ее. Утративший четкость линий беззубый рот с опущенными углами сухих пергаментных губ не обнаруживал еще, однако, той вялости мускулов, которая является обычным признаком старости. Такие губы могли быть у мумии, если бы не присущее им выражение непреклонного упорства. Они вовсе не казались безжизненными, - напротив, в их решительной складке чувствовалась большая душевная сила. В выражении губ и глаз крылась разгадка той уверенности, с какой эта женщина, ни разу не оступившись и не теряя равновесия, таскала тяжелые мешки наверх по крутой лестнице и высыпала зерно в ларь.
Вы старая женщина, а взялись за такую работу! - решился я сказать.
Она поглядела на меня своим странным неподвижным взглядом, подумала и заговорила с характерной для нее неторопливостью, словно знала, что перед нею - вечность и спешить не к чему. И опять поразила меня ее безмерная уверенность в себе. Несомненно, в ней сильно было ощущение вечности, и отсюда - эта твердая поступь и спокойствие, с которым она таскала по лестнице тяжелые мешки, - словом, отсюда была ее уверенность в себе. В своей духовной жизни она, вероятно, точно так же не боялась оступиться или потерять равновесие. Странное чувство вызывала она во мне. Я встретил существо, которое во всем, не считая самых элементарных точек соприкосновения, оказывалось вне моего человеческого понимания. И чем ближе узнавал я Маргарет Хэнен в следующие несколько недель, тем сильнее ощущал эту ее непонятную отчужденность. Маргарет казалась гостьей с какой-то другой планеты, и ни сама она, ни ее односельчане не могли помочь мне хоть сколько-нибудь понять, какого рода душевные переживания, какой накал чувств или философское мировоззрение двигали ею в прошлом и настоящем.
Мне через две недели после Страстной пятницы минет семьдесят два, - сказала она, отвечая на мое замечание.
Ну, вот видите, я же говорю, что вы стары для такой работы. Это работа для мужчины, и притом сильного мужчины, - настаивал я.
Она опять задумалась, словно созерцая вечность, - и это производило такое странное впечатление, что я бы нисколько не удивился, если бы, уснув и проснувшись через столетие, увидел, что она только еще собирается ответить мне.
Работу кому-то делать надо, а я не люблю кланяться людям.
Неужели у вас нет ни родных, ни детей?
У меня их много, но они не помогают мне. Она на минуту вынула изо рта трубку и прибавила, кивком головы указывая на дом:
Я живу одна.
Я посмотрел на крытый соломой вместительный дом, на большой амбар, на поля, широко раскинувшиеся вокруг и, очевидно, принадлежавшие хозяину этой фермы.
Как же вы одна обрабатываете такой большой участок?
Да, участок большой. Семьдесят акров. Хватало дела и моему старику, и сыну, да еще работник у нас жил, и служанка для домашней работы, а во время уборки приходилось нанимать поденщиков.
Она взобралась на телегу и, беря в руки вожжи, пытливо посмотрела на меня своими живыми и умными глазами.
Вы, должно быть, из-за моря - из Америки то есть?
Да, я американец.
В Америке, наверное, не много встретишь людей с нашего острова Мак-Гилл?
Не припомню, чтобы я встретил в Штатах хоть одного. Она кивнула.
Да, народ у нас такой - домоседы. Правда, нельзя сказать, чтобы они не ездили по свету, но в конце концов все возвращаются домой - все, кто не погиб в море и не умер на чужбине от лихорадки или других напастей.
А ваши сыновья тоже были в плавании и вернулись домой? - спросил я.
Да, все, кроме Сэмюэла: Сэмюэл утонул. Я готов был поклясться, что, когда она упомянула это имя, в глазах ее зажегся какой-то странный свет. И, словно под влиянием внезапно возникшей между нами телепатической связи, я угадал в ней огромную печаль, неизбывную тоску. Мне показалось, что вот он - ключ к тайнам этой души, путеводная нить, которая, если упорно ее держаться, приведет к разъяснению всего непонятного. Я почувствовал, что точка соприкосновения найдена и что в эту минуту я заглянул в душу Маргарет. У меня уже вертелся на языке второй вопрос, но она причмокнула губами, понукая лошадь, крикнула мне: «Будьте здоровы, сэр!» - и уехала.
Жители острова Мак-Гилл - простой, бесхитростный народ. Я думаю, во всем мире вы не найдете таких трудолюбивых, степенных и бережливых людей. Встретив их на чужбине (а вне родины их можно встретить только в море, ибо каждый уроженец Мак-Гилла представляет собой помесь моряка с фермером), никак не примешь их за ирландцев. Сами они считают себя ирландцами, с гордостью говорят о Северной Ирландии и насмехаются над своими братьями - шотландцами. Между тем они, несомненно, шотландцы, - правда, давно переселенные сюда, но все же настоящие шотландцы, сохранившие тысячу характерных черт, не говоря уж об особенностях речи и мягком произношении, которое только благодаря чисто шотландской обособленности и замкнутости внутри своего клана могло сохраниться до сих пор.
Лишь узкий морской залив в каких-нибудь полмили шириной отделяет остров Мак-Гилл от материка Ирландии. Но, переехав эту полосу воды, вы оказываетесь в совершенно иной стране. Здесь уже сильно чувствуется Шотландия. Начать хотя бы с того, что все жители острова - пресвитериане. Затем, если я вам скажу, что на всем острове нет ни одного трактира, а живет здесь семь тысяч человек, это даст вам некоторое представление об их воздержанности. Жители Мак-Гилла преданны старым обычаям, общественное мнение здесь - закон, священники пользуются большим влиянием. В наше время мало найдется мест, где так почитают родителей и слушаются их. Молодежь гуляет только до десяти часов вечера, и ни одна девушка не пойдет никуда со своим кавалером без ведома и согласия родителей.
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Лондон Джек
Джек Лондон (статья)
ДЖЕК ЛОНДОН
Лет десять тому назад у причалов американского города Окленда, отделенного небольшим проливом от Сан-Франциско, отшвартовался советский танкер "Донбасс". В этих местах родился и жил Джек Лондон – один из крупнейших американских писателей, и группа советских моряков, среди которых было немало его почитателей, решила воспользоваться случаем и побродить по лондоновским местам. Сойдя на берег, моряки стали расспрашивать портовых рабочих и служащих, какие достопримечательности, связанные с памятью о Джеке Лондоне, можно увидеть в Окленде.
"Нам, – вспоминает один из них, – ответил высокий американец Марлей агент по снабжению судов:
– Ничего интересного нет... Виски, пиво хорошее. Нет? А что же вас интересует? Музеи, достопримечательности?.. Впрочем есть... пивная, где Лжек Лондон пил. О, он знал в этом толк! Вы же знаете, что он лишь в таком состоянии и мог водить пером!
Он отошел, ничего не прибавив к сказанному. Рядом стоял клепальщик... Он слышал объяснения Марлея и быстро придвинулся к нам:
– Это мнение босса... Джек Лондон вышел из рабочих. Для босса Джек Лондон и все рабочие – пьяницы. Джек не стыдился писать о физическом труде и не подходит для них – для тех, кто в верхушке! О, им нужны писатели, которые пишут о вздохах да обнаженных женщинах... или что-то в этом роде. А пивная здесь, правда, есть, и он там постоянно бывал. Но она ему служила для другого – он там работал! Вам то же скажет и хозяин пивной, а он личный друг Джека Лондона. Если хотиге, я провожу вас туда, вот только закончу работу".
Этот эпизод достаточно красноречиво говорит не только об отношении к Джеку Лондону представителей различных социальных слоев современной Америки, но и является своеобразной оценкой демократической направленности творчества одного из крупнейших американских писателей.
Джек Лондон родился 12 января 1876 года в городе Сан-Франциско, в семье разорившегося фермера. С раннего детства узнал будущий писатель беспросветную нужду, страдания и лишения, с детских лет испытал всю безотрадность существования трудящегося в стране, где господствует желтый дьявол – капитал. Маленьким мальчиком он продавал газеты, четырнадцатилетним подростком работал на консервной фабрике, в качестве матроса плавал к берегам Японии, был чернорабочим на джутовой фабрике и, наконец, оказался в армии безработных.
Скитания по дорогам Америки в поисках заработка, близкое знакомство с жизнью социальных низов обогатили будущего писателя массой впечатлений, заставили критически взглянуть на современный ему капиталистический мир, на его экономические устои, на его политику, на его мораль.
Восемнадцатилетним юношей, продолжая тяжелым трудом зарабатывать на жизнь, поступает Джек Лондон сначала в среднюю школу, а затем, самостоятельно подготовившись, и в университет. Он много читает, изучает художественную литературу, естественные науки, историю, философию. К этому же времени у Лондона проявляется интерес к социалистической литературе и, главным образом, к произведениям Карла Маркса. В них находит Лондон обоснование своим мыслям, своим взглядам на жизнь. Он примыкает к рабочему движению, а позднее, в 1901 году, становится членом социалистической рабочей партии Америки.
В университете Джек Лондон проучился только полгода. Тяжелое материальное положение семьи заставляет его оставить учебу и поступить рабочим в прачечную.
В 1896 году на Аляске, по реке Клондайку и его притокам, были найдены богатые месторождения золота. Начавшаяся "золотая горячка" увлекает на Север тысячи людей. Едет на Аляску и Лондон, хотя желание разбогатеть манит его куда меньше, чем предоставляющаяся возможность увидеть неведомый, неисследованный край, познакомиться с жизнью и бытом населяющих его индейских племен, с жизнью золотоискателей, увидеть титаническую борьбу человека с природой.
На Аляске Джек Лондон пробыл около года – он заболел цынгой и вынужден был вернуться в Сан-Франциско. Он, конечно, не нашел золота, но здесь, на Севере, обогащенный жизненным опытом и массой впечатлений, Лондон "нашел себя как писатель".
Начало литературной деятельности Джека Лондона совпадает со временем, когда капитализм США вступает в свою последнюю, империалистическую стадию. В стране происходит усиленная концентрация и централизация капитала. Финансовая олигархия своими щупальцами проникает во все поры жизни страны. Рост промышленности и прогресс техники ведут к усилению эксплуатации рабочих, к массовой безработице, к нищете и страданиям народных масс, к обострению классовой борьбы.
В конце XIX века Соединенные Штаты Америки вступают на путь империалистической политики. Они приступают к захвату колоний, рынков сбыта, источников сырья, к закабалению слабых и малочисленных народов. Идеологи американского империализма развивают "теорию" о мнимом превосходстве англо-саксонской расы над другими народами, стараясь "теоретически" обосновать необходимость борьбы США за мировое господство.
Эпоха империализма углубляет кризис буржуазной культуры. Орудием обмана, одурачивания народных масс становится в руках монополистов литература. Старательно обходя острые социальные проблемы, не затрагивая вопросов о существовании глубоких общественных противоречий, буржуазные писатели говорят о социальной гармонии, об устойчивости и неизменности установившегося в капиталистических странах общественного порядка. Типичным героем американской литературы становится самодовольный, процветающий делец. Империалистическая политика, проводимая Соединенными Штатами, приводит на страницы буржуазной американской литературы и еще одну фигуру – фигуру янки-завоевателя, представителя "высшей расы", "героя", поющего панегирик войне, грабежу и насилию. И, наконец, защита и воспевание империализма уводят часть писателей в мир мистики и пессимизма.
Но несмотря на то, что условия для литературной деятельности для любого действительно честного писателя были и продолжают оставаться в современной Америке исключительно тяжелыми, в американской литературе все громче и громче звучат голоса писателей, ставших на путь реализма.
С критикой лицемерия и ханжества буржуазного общества выступает Марк Твен; правдиво, без прикрас, рисует жизнь простого человека Стивен Крейн, к социально-обличительному роману обращается Фрэнк Норрис. В тесной связи с нарастанием классовой борьбы, с развитием революционного рабочего движения в Соединенных Штатах Америки происходит формирование и развитие Лондона-художника.
Джек Лондон был первым в американской литературе писателем, со страниц произведений которого повеяло духом классовой борьбы, зазвучал голос революционного протеста трудящихся масс.
За свою сравнительно недолгую жизнь в литературе (16 лет) Джек Лондон написал большое количество романов ("Дочь снегов", "Морской волк", "Железная пята", "Мартин Иден", "Красное солнышко" и др.), 152 рассказа, включенные в сборники "Сын волка", "Бог его отцов", "Любовь к жизни", "Южноамериканские рассказы" и др., несколько пьес, ряд очерков и публицистических статей.
Уже в ранних, так называемых "северных рассказах", Джек Лондон воспел простого человека, смелого и благородного, верного в любви и бескорыстного в дружбе, человека, любящего свободу и ненавидящего растленный буржуазный мир. Лондон называл настоящим человеком того, кто любит труд и кто готов преодолевать любые встретившиеся на его пути трудности и препятствия.
Но не только Ситку Чарли и Пассук, Руфь, Кида или Мэйсона – людей, достойных уважения, увидел Лондон в стране Белого Безмолвия. Он привел на суд читателя человека-собственника, одержимого жаждой наживы и поклоняющегося только одному – золоту, и показал во всей неприглядной наготе его звериное лицо (рассказы "Золотой каньон", "Finis" и др.).
Несмотря на то, что герои "северных рассказов" Джека Лондона романтические бунтари-одиночки, борющиеся за свое счастье, за свою свободу, за свое место в жизни, а не за изменение существующего строя в целом, писатель уже и тут выступает как страстный, непримиримый критик капиталистического мира.
В 1902 году Джек Лондон посетил Англию, где решил тщательно ознакомиться с жизнью рабочих кварталов столицы Британского Королевства. Писатель увидел потрясающие своим трагизмом картины жизни английских трудящихся, влачащих жалкое, нищенское существование. "В восточных кварталах Лондона, – писал он, – живут и умирают два миллиона рабочих... Правящие классы все решительнее изолируют рабочих, загоняя их в такие места, где люди живут что называется "голова к голове"... Система управления, столь чудовищно, столь преступно негодная, неизбежно должна быть сметена. Это не только расточительная и бездарная система. Каждый изможденный, без кровинки в лице бедняк, каждый слепой, каждый малолетний преступник, попавший в тюрьму, каждый человек, пустой желудок которого сводит от голодных схваток, – страдает потому, что богатства страны разграблены ее правителями".
Результатом поездки Джека Лондона в Англию явилась книга очерков писателя "Люди бездны" – произведение, свидетельствующее о решительном переходе его автора на позиции литературы критического реализма. Со страниц этой книги в полную силу зазвучал гневный голос писателя, обличающего общественный строй, основанный на угнетении и эксплуатации, голос в защиту бедных и угнетенных, голос, желающий "пробудить дремлющую совесть людей и вовлечь их в борьбу за человечество".
Разоблачая в своих очерках буржуазную "цивилизацию", Джек Лондон правильно указал, кто виноват в таком ужасающе бедственном положении народных масс. Писатель страстно утверждает, что так дальше продолжаться не может, что существующая система должна быть изменена. Но Джек Лондон не сумел увидеть в рабочем классе той силы, которая станет могильщиком капитализма.
Социальное бесправие, жесточайшую эксплуатацию трудящихся масс в Соединенных Штатах Америки, проявляемую еще в более жестоких формах, показал Лондон в очерке "Революция" и рассказах "Отступник", "Убить человека" и др. Лондон рисует полные трагизма картины рабского труда на капиталистических предприятиях, рассказывает о нечеловеческих страданиях, о нужде и бесправии американского рабочего. "В Соединенных Штатах, – пишет Джек Лондон, – имеется 15 миллионов человек, живущих в полной нищете... 15 миллионов человек не имеют возможности поддерживать в себе минимум своих жизненных сил..., обречены на гибель, на мучительное умирание, физическое и духовное... В каждом большом городе имеются кварталы бедняков, гетто бедняков, где сотни тысяч и миллионы людей обитают в страшных условиях, живут, подобно животным. Ни один пещерный человек не спал в таких ужасных помещениях, как они, не страдал от истощения и заболеваний..., не работал так долго и тяжело, как они".
Капитализм калечит человека физически, калечит его и духовно. И в романе "Мартин Иден", одном из лучших произведений реалистического направления в американской литературе, Джек Лондон со всей очевидностью показал, насколько враждебна буржуазная "цивилизация" подлинной культуре, как она калечит и развращает людей. В мире капитализма нет места истинному художнику. "Буржуазная культура, – говорит герой романа, Мартин Иден, талантливый писатель из народа, – не выносит реализма. Буржуазия труслива. Она боится жизни".
Джек Лондон гневно осуждает и расовую дискриминацию, процветающую в Соединенных Штатах, с презрением говорит об американской "машине правосудия" (рассказ "Сцапали" и др.). В своих "южных" рассказах, посвященных Калифорнии и Тихому океану ("Кулау-прокаженный", "Мауки" и др.), писатель разоблачает жесточайшую колонизаторскую политику империалистов, направленную на варварское истребление туземцев. С беспощадным сарказмом рисует Джек Лондон портреты колонизаторов, людей, мнящих себя носителями цивилизации и тут же жестоко истязающих своих рабов.
Восторженно встретил Джек Лондон русскую революцию 1905 – 1907 гг. Писатеель разъезжает по стране, выступает перед рабочей аудиторией с докладами о первой революции в России, о ее громадном значении для дальнейших судеб революционного движения во всем мире. В эти годы под влиянием русской революции, нарастания революционного движения в США и творчества М. Горького Джек Лондон создает свои лучшие произведения, среди которых выдающееся место занимает социальный роман "Железная пята". Здесь писатель сделал попытку изобразить будущую социалистическую революцию в США и других странах мира. Джек Лондон подвергает уничтожающей критике буржуазную политику, буржуазную государственность, буржуазную мораль. Он срывает маску с пресловутых американских "демократических свобод", пишет о насилиях империалистов, прикрываемых громкими, но насквозь лживыми и лицемерными фразами о конституции, декларациях, хартиях, правах и пр. Большой художник-реалист Джек Лондон уже тогда увидел наметившееся в американской внешней политике стремление к порабощению народов, к установлению мирового господства.
Миру наглой тирании нужно противопоставить мощную силу организованного революционного пролетариата, – утверждает своим романом автор, – и только тогда рабочие смогут избавиться от рабских цепей. "Двадцатипятимиллионная армия революционеров – это такая грозная сила, что правителям и правящим классам есть о чем призадуматься". "Настанет день, говорит герой романа, революционер Эрнест Эвергард, – и мы отнимем у вас вашу власть, ваши хоромы и раззолоченную роскошь, и вам придется так же гнуть спину, чтобы заработать кусок хлеба, как гнет ее крестьянин в поле или щуллый, голодный клерк в ваших городах. Вот наши руки! Это сильные руки!"
Однако, несмотря на свою огромную ценность, роман "Железная пята" не свободен и от больших недостатков, ибо писатель показал революцию будущего в анархо-индивидуалистаческом плане. Сказалось здесь и увлечение Джека Лондона философией реакционера Г. Спенсера, сводившей всю общественную жизнь к биологической борьбе за существование. В дальнейшем это увлечение привело писателя к воспеванию сильного человека-одиночки (роман "Красное солнышко" и др.).
Трагическими последствиями для Джека Лондона были чреваты общий спад рабочего движения, наступивший после поражения революции в России, и влияние буржуазной идеологии, противостоять которому он был не в состоянии. Джек Лондон отходит от рабочего движения и идей социализма. Его творчество клонится к упадку. Примирившись с капиталистической действительностью, что нашло отражение в таких его последних произведениях, как "Лунная долина", "Маленькая хозяйка большого дома" и др., порвав связь с народом, писатель переживает мучительный духовный кризис.
Умер Джек Лондон в 1916 году, в возрасте 40 лет.
Несомненно однако, что несмотря на двойственность своего мировоззрения, несмотря на примирение с буржуазной действительностью, Джек Лондон был и остается величайшим американским писателем. Все лучшее в его творческом наследии имеет глубоко современное значение и дорого прогрессивному человечеству, ведущему борьбу против империалистической реакции и поджигателей новой мировой войны.
