Читать онлайн книгу «Страдания юного Вертера. Страдания юного Вертера
Иоганн Вольфганг Гете
СТРАДАНИЯ ЮНОГО ВЕРТЕРА
Роман
Я бережно собрал все, что удалось мне разузнать об истории бедного Вертера, предлагаю ее вашему вниманию и думаю, что вы будете мне за это признательны. Вы проникнетесь любовью и уважением к его уму и сердцу и прольете слезы над его участью.
А ты, бедняга, подпавший тому же искушению, почерпни силы в его страданиях, и пусть эта книжка будет тебе другом, если по воле судьбы или по собственной вине ты не найдешь себе друга более близкого.
КНИГА ПЕРВАЯ
Как счастлив я, что уехал! Бесценный друг, что такое сердце человеческое? Я так люблю тебя, мы были неразлучны, а теперь расстались, и я радуюсь! Я знаю, ты простишь мне это. Ведь все прочие мои привязанности словно нарочно были созданы для того, чтобы растревожить мне душу. Бедняжка Леонора! И все-таки я тут ни при чем! Моя ли вина, что страсть росла в сердце бедной девушки, пока меня развлекали своенравные прелести ее сестрицы! И все же - совсем ли я тут неповинен? Разве не давал я пищи ее увлечению? Разве не были мне приятны столь искренние выражения чувств, над которыми мы частенько смеялись, хотя ничего смешного в них не было, разве я… Ах, да смеет ли человек судить себя! Но я постараюсь исправиться, обещаю тебе, милый мой друг, что постараюсь, и не буду, по своему обыкновению, терзать себя из-за всякой мелкой неприятности, какую преподносит нам судьба; я буду наслаждаться настоящим, а прошлое пусть останется прошлым. Конечно же, ты прав, мой милый, люди, - кто их знает, почему они так созданы, - люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силу воображения, не припоминали бы без конца прошедшие неприятности, а жили бы безобидным настоящим.
Не откажи в любезности сообщить моей матери, что я добросовестно исполнил ее поручение и вскоре напишу ей об этом. Я побывал у тетки, и она оказалась вовсе не такой мегерой, какой ее у нас изображают. Это жизнерадостная женщина сангвинического нрава и добрейшей души. Я изложил ей обиды матушки по поводу задержки причитающейся нам доли наследства; тетка привела мне свои основания и доводы и назвала условия, на которых согласна выдать все и даже больше того, на что мы притязаем. Впрочем, я не хочу сейчас распространяться об этом; скажи матушке, что все уладится. Я же, милый мой, лишний раз убедился на этом пустячном деле, что недомолвки и закоренелые предубеждения больше вносят в мир смуты, чем коварство и злоба. Во всяком случае, последние встречаются гораздо реже.
А вообще живется мне здесь отлично. Одиночество - превосходное лекарство для моей души в этом райском краю, и юная пора года щедро согревает мое сердце, которому часто бывает холодно в нашем мире. Каждое дерево, каждый куст распускаются пышным цветом, и хочется быть майским жуком, чтобы плавать в море благоуханий и насыщаться ими.
Город сам по себе мало привлекателен, зато природа повсюду вокруг несказанно прекрасна. Это побудило покойного графа фон М. разбить сад на одном из холмов, расположенных в живописном беспорядке и образующих прелестные долины. Сад совсем простой, и с первых же шагов видно, что планировал его не ученый садовод, а человек чувствительный, искавший для себя радостей уединения. Не раз уже оплакивал я усопшего, сидя в обветшалой беседке, - его, а теперь и моем любимом уголке. Скоро я стану полным хозяином этого сада; садовник успел за несколько дней привязаться ко мне, и жалеть ему об этом не придется.
Душа моя озарена неземной радостью, как эти чудесные весенние утра, которыми я наслаждаюсь от всего сердца. Я совсем один и блаженствую в здешнем краю, словно созданном для таких, как я. Я так счастлив, мой друг, так упоен ощущением покоя, что искусство мое страдает от этого. Ни одного штриха не мог бы я сделать, а никогда не был таким большим художником, как в эти минуты. Когда от милой моей долины поднимается пар и полдневное солнце стоит над непроницаемой чащей темного леса и лишь редкий луч проскальзывает в его святая святых, а я лежу в высокой траве у быстрого ручья и, прильнув к земле, вижу тысячи всевозможных былинок и чувствую, как близок моему сердцу крошечный мирок, что снует между стебельками, наблюдаю эти неисчислимые, непостижимые разновидности червяков и мошек и чувствую близость всемогущего, создавшего нас по своему подобию, веяние вселюбящего, судившего нам парить в вечном блаженстве, когда взор мой туманится и все вокруг меня и небо надо мной запечатлены в моей душе, точно образ возлюбленной, - тогда, дорогой друг, меня часто томит мысль: «Ах! Как бы выразить, как бы вдохнуть в рисунок то, что так полно, так трепетно живет во мне, запечатлеть отражение моей души, как душа моя - отражение предвечного бога!» Друг мой… Но нет! Мне не под силу это, меня подавляет величие этих явлений.
Не знаю, то ли обманчивые духи населяют эти места, то ли мое собственное пылкое воображение все кругом превращает в рай. Сейчас же за городком находится источник, и к этому источнику я прикован волшебными чарами, как Мелузина и ее сестры. Спустившись с пригорка, попадаешь прямо к глубокой пещере, куда ведет двадцать ступенек, и там внизу из мраморной скалы бьет прозрачный ключ. Наверху низенькая ограда, замыкающая водоем, кругом роща высоких деревьев, прохладный, тенистый полумрак - во всем этом есть что-то влекущее и таинственное. Каждый день я просиживаю там не меньше часа. И городские девушки приходят туда за водой - простое и нужное дело, царские дочери не гнушались им в старину.
Сидя там, я живо представляю себе патриархальную жизнь: я словно воочию вижу, как все они, наши праотцы, встречали и сватали себе жен у колодца и как вокруг источников и колодцев витали благодетельные духи. Лишь тот не поймет меня, кому не случалось после утомительной прогулки в жаркий летний день насладиться прохладой источника!
Ты спрашиваешь, прислать ли мне мои книги. Милый друг, ради бога, избавь меня от них! Я не хочу больше, чтобы меня направляли, ободряли, воодушевляли, сердце мое достаточно волнуется само по себе: мне нужна колыбельная песня, а такой, как мой Гомер, второй не найти. Часто стараюсь я убаюкать свою мятежную кровь; недаром ты не встречал ничего переменчивей, непостоянней моего сердца! Милый друг, тебя ли мне убеждать в этом, когда тебе столько раз приходилось терпеть переходы моего настроения от уныния к необузданным мечтаниям, от нежной грусти к пагубной пылкости! Потому-то я и лелею свое бедное сердечко, как больное дитя, ему ни в чем нет отказа. Не разглашай этого! Найдутся люди, которые поставят мне это в укор.
Простые люди нашего городка уже знают и любят меня, в особенности дети. Я сделал печальное
«Страдания юного Вертера»
В 1774 г., находясь в Вецларе, Гете познакомился с Шарлоттой Буф, невестой своего друга Кестнера. Поэт чувствовал влечение к девушке, но удалился, не желая разбивать союз молодых людей. Шарлотта вышла замуж за Кестнера. Там же, в Вецларе, покончил жизнь самоубийством от несчастной любви секретарь посольства. Все это натолкнуло Гете на мысль написать роман. Таков был повод к созданию «Вертера».
Роман изложен в форме писем, что весьма соответствует содержанию его, раскрытию жизни сердца, логики чувств и переживаний. Лирика в прозе, лирика в виде большого романа. Вертер - молодой, талантливый и образованный человек, сын, очевидно, состоятельных родителей, но не принадлежащий к дворянству. Он бюргер по происхождению. Автор не сообщает ничего о его родителях, кроме некоторых упоминаний о матери. Молодого человека недолюбливает местная знать, завидуя его талантам, которые, как думается ей, даны ему не по праву. Местную знать бесят также независимые взгляды Вертера, его равнодушие и подчас пренебрежительное отношение к титулам аристократов. Вертер в своих письмах сопровождает имена титулованных особ нелестной характеристикой. («Эта порода людей мне от всей души противна»)
Гете очень скупо говорит о внешней обстановке, окружающей Вертера. Все его внимание обращено на духовный мир молодого героя. Вначале в письмах Вертера раскрываются его вкусы, привычки, взгляды. Вертер чувствителен, несколько сентиментален. Первые письма юноши раскрывают светлую гармонию, которая царит в его сердце. Он счастлив, он любит жизнь. «Душа моя озарена неземной радостью, как эти чудесные утра, которыми я любуюсь от всего сердца», - пишет он своему другу. Вертер любит природу до самозабвения: «Когда вокруг от милой моей долины поднимается пар, и полдневное солнце стоит над непроницаемой чащей темного леса, и лишь редкий луч проскальзывает в его святая святых, а я лежу в высокой траве у быстрого ручья и, прильнув к земле, вижу тысячи всевозможных былинок и чувствую, что близок моему сердцу крошечный мирок, что снует между стебельками… когда взор мой туманится в вечном блаженстве и все вокруг меня и небо надо мной запечатлены в моей душе, точно образ возлюбленной, - тогда, дорогой друг, меня часто томит мысль! Ох! Как бы выразить, как бы вдохнуть в рисунок то, что так полно, так трепетно живет во мне».
Вертер носит с собой томик поэм Гомера и на лоне природы читает и перечитывает их. Он восхищается наивным миросозерцанием, безыскусственной простотой и непосредственностью чувств великого поэта. В последних письмах Вертер мрачен, уныние и мысли о смерти приходят ему на ум, и от Гомера он переходит к Оссиану. Трагический пафос песен Оссиана импонирует его болезненному настроению.
Вертер ведет жизнь созерцательную. Наблюдения влекут за собой печальные размышления. «Удел рода человеческого повсюду один! В большинстве своем люди трудятся почти без устали, лишь бы прожить, а если остается у них немножко свободы, они до того пугаются ее, что ищут, каким бы способом от нее избавиться. Вот оно - назначение человека!»
Верный последователь Руссо, Вертер любит простых людей, живущих на лоне природы, любит он также и детей, простодушно следующих велению своего сердца. Он общается с крестьянами, с крестьянскими детьми и находит в этом большую радость для себя. Подобно штюрмерам, он протестует против филистерского понимания жизни, против строго регламентированного уклада быта, за который ратовали филистеры. «Ах вы, разумники! - с улыбкой произнес я. - Страсть! Опьянение! Помешательство! А вы, благородные люди, стоите невозмутимо и безучастно в стороне и хулите пьяниц, презираете безумцев и проходите мимо, подобно священнику, и подобно фарисею, благодарите бога, что он не создал вас подобными одному из них. Я не раз бывал пьян, страсти мои всегда были на грани безумия, и я не раскаиваюсь ни в том, ни в другом, ибо в меру своего разумения я постиг то, почему всех выдающихся людей, совершивших нечто великое, нечто с виду непостижимое, издавна объявляют пьяными и помешанными. Но и в обыденной жизни несносно слышать, как вслед всякому, кто отважился на мало-мальски смелый, честный, непредусмотренный поступок, непременно кричат: «Да он пьян! Да он рехнулся!» Стыдитесь, вы, трезвые люди, стыдитесь, мудрецы!»
Подобно штюрмерам, Вертер - противник рационализма и противопоставляет рассудку чувство и страсть: «Человек всегда остается человеком, и та крупица, разума, которой он, быть может, владеет, почти или вовсе не имеет значения, когда свирепствует страсть и ему становится тесно в рамках человеческой природы».
В литературе были попытки отождествить Гете с его героем, Вертером. Однако поэт в своем романе изображал не самого себя (хотя, как было уже сказано, некоторые автобиографические черты нашли здесь отражение), а настроение и чувства, типичные для молодежи его времени. В Вертере он изобразил тех молодых людей Германии, которые были недовольны существующим положением, которые искали нового, но не имели ни четких принципов и ясных идей, ни достаточной воли, чтобы их осуществить.
Роман «Страдания юного Вертера» композиционно можно разделить на три части: знакомство Вертера с Шарлоттой, служба в посольстве и возвращение к Шарлотте. Шарлотта - весьма серьезная девушка с твердыми нравственными принципами, несколько рассудочная и добродетельная. Вертер полюбил ее, хотя она была уже помолвлена и вскоре должна была выйти замуж за другого.
Вертер часто бывал в ее доме, его полюбили все домочадцы, и сама девушка привязалась к нему. Вскоре приехал жених Шарлотты, Альберт, серьезный молодой человек, вполне деловой, вполне практичный. Натура Вертера была ему непонятна.
Вертер страдал, но, в сущности, сам не знал, чего он хотел, чего добивался. Он уезжает, поступает на дипломатическую службу. Лотта выходит замуж. Недолго Вертер был дипломатом. Однажды он задержался в доме знакомого аристократа графа Б. Собрались титулованные гости, их шокировало, что человек иного круга находился в их среде. Кончилось тем, что граф отозвал его в сторону и, извиняясь, указал на это обстоятельство. Вертер вынужден был удалиться. На другой день весь город говорил об изгнании молодого «гордеца» из аристократического дома. Слухи дошли до Вертера. Возмущенный, он подал в отставку и уехал из города.
Теперь он снова встречается с Лоттой, часто бывает у нее, не в силах дня прожить, не повидав ее. Его поведение уже начинало обращать на себя внимание. Альберт высказал Шарлотте свое неудовольствие и предложил дать понять Вертеру, что нужно прекратить компрометирующие их посещения. Шарлотта ничего не ответила и этим вселила некоторые подозрения. Вертер понимал недопустимость своего поведения, но ничего не мог поделать с собой.
Настроение его становится все более и более подавленным. Если первые страницы романа полны солнца и радости, то в последних сгущаются тени, уныние и тоска овладевают героем, развертываются трагические события. Когда-то Вертер познакомился с молодой крестьянкой и ее двумя детьми. Младшему он часто приносил гостинцы. Теперь он узнает, что мальчик умер.
Как-то Вертер встретил безумного юношу, который все твердил о днях счастья. Вертер спросил у матери сумасшедшего, что за дни счастья, о которых так сожалеет он. «Это дни, когда буйнопомешанный находился в доме умалишенных», - ответила мать. «Вот оно счастье, оно - в безумии», - мрачно думает Вертер. Так Гете подготавливает читателя к печальной развязке романа.
Однажды Вертер застал Лотту одну. Он прочитал ей песни Оссиана, овеянные скорбными и мистическими настроениями. Впервые состоялось признание в любви. Лотта уговаривает юношу уйти, найти другую женщину, забыть ее, стать мужчиной, взять себя в руки. (В глубине души она хотела бы, чтобы он остался около нее.) На другой день Вертер присылает слугу с запиской к Альберту, просит одолжить ему пистолеты. Шарлотта подала их слуге, отряхнув с них пыль. Вертер, узнав, что пистолеты были даны самой Лоттой, видит в этом предначертание судьбы, он целует пистолеты. Ночью он застрелился. «Бутылка вина была едва начата, на столе лежала раскрытой «Эмилия Галотти».
Лессинг осудил характер Вертера и условия, породившие такой характер. «Производить таких мелко-великих, презренно-милых оригиналов было предоставлено только нашему новоевропейскому воспитанию», - писал он. С еще большей нетерпимостью отозвался о герое Гете Генрих Гейне. В цикле «Современные стихотворения» есть такие строки:
Не хнычь, как этот Вертер, в жизни
Любивший лишь одних Шарлотт,
Ударь, как колокол набатный,
Пой про кинжал, про меч булатный
И не давай дремать отчизне.
Не будь ты флейтой, мягкой, нежной
И идиллической душой,
Но будь трубой и барабаном…
Генрих Гейне жил и писал в иные времена. Для той поры, когда появился роман Гете, образ нежного юноши, не ужившегося со своим веком, был укором всей Германии и так же не давал «дремать отчизне», как и поэзия самого Генриха Гейне в XIX столетии.
Отойдем от традиционных взглядов на Вертера как на апостола безволия. Взглянем несколько по-иному на его поведение, его поступки и. на его финальный акт - самоубийство. Не так-то здесь все просто. Вертер понимал, что его любовь к Шарлотте - безумие. Это безумие заключалось не в том, что нельзя было любить чужую невесту, а потом чужую жену, что нельзя было настоять на разрыве ее с женихом или потом с мужем. На это у Вертера хватило бы и воли и характера. Безумие заключалось в том, что он посягал на ту гармонию, в которой жила Шарлотта.
Она пребывала в мире рассудка, где все было регламентировано, упорядочено, и сама она была частью этого мира, т.е. такая же упорядоченная и рассудочная. Увести Шарлотту из этого мира - значило бы погубить ее. На это Вертер не имел нравственного права. Он сам жил в мире чувства, он принимал только его, не желал, не терпел никакой опеки над собой, он хотел бы полной раскованности, полной свободы и независимости в чувствах. Жить и действовать не по долгу, а по чувству. Вертер понимал, что в том обществе, в котором он жил, это само по себе - безумие. Мог ли он склонять на безумие и любимую женщину? Он знал, что Альберт, рассудочный, практичный, плоть от плоти рассудочного, практичного мира, составит счастье Шарлотты, даст ей ту уютную согласованность с обществом, какую ей не может дать он, Вертер. И он ушел, устранился полностью. Он бы это сделал еще скорее, если бы Шарлотта откликнулась на его чувства. Вертер поступил так, как поступил бы всякий порядочный человек, страдающий, к примеру, неизлечимой болезнью. Это было не поражение, а нравственная победа, в конце концов победа долга над чувством.
Вскоре после выхода в свет романа Гете Кристоф Фридрих Николаи, один из деятелей немецкого Просвещения, напечатал своего «улучшенного» «Вертера» («Радости молодого Вертера - Печали и радости Вертера-мужа»). Николаи дал иную развязку: Вертер женится на Шарлотте и обретает семейное счастье, став рассудительным и добропорядочным супругом. Спрашивается: хотел ли такого счастья гетевский Вертер и хотел ли автор такой судьбы своему герою?
В чем же состоял протестующий бунтарский дух книги Гете? В самом неприятии той атмосферы, в которой жила тогда Германия, всего уклада жизни общества.
Книга произвела впечатление сенсации. Она приобрела сразу же мировое звучание. Переведенная на все европейские языки, она облетела мир. Два поколения жили ею. Молодой Наполеон прочитал ее семь раз и брал с собой как Библию в Египетский поход. Она вызвала моду на любовные страдания, даже на самоубийства из-за любви (чего только не делают люди из-за моды!).
Интересные размышления вызвала книга Гете у Достоевского. Он писал в 1876 году: «Самоубийца Вертер, кончая с жизнью, в последних строках, им оставленных, жалеет, что не увидит более «прекрасного созвездия Большой Медведицы», и прощается с ним. О, как сказался в этой черточке начинающий Гете. Чем же так дороги были Вертеру эти созвездия? Тем, что он, созерцая, каждый раз сознавал, что он вовсе не атом и не ничто пред ними, что вся эта бездна таинственных чудес Божиих вовсе не выше его мысли, не выше его сознания, не выше идеала красоты… а, стало быть, равна ему и роднит его с бесконечностью бытия… и что за все счастье чувствовать эту великую мысль, открывающую ему, кто он, - он обязан лишь своему лику человеческому». («Дневник писателя»)
С первых же страниц романа читатель оказывается вовлеченным во внутренний мир героя, проникается глубочайшей симпатией к нему и становится поверенным его переживаний. Письма Вертера другу воспринимаются так, как если бы они были написаны нам, каждому из нас.
«Страдания юного Вертера» - самое интимное произведение Гете. Мы, конечно, понимаем, что герой - вымышленное лицо, но за ним видится сам Гете; нам ясно, что надо самому пережить подобное, иначе автор не мог бы с таким чувством выразить происходящее в душе героя.
Невольно отождествляя Гете с Вертером, едва ли не каждый читатель ощущает, что переживания героя свойственны и нам. Другие герои Гете интересны, вызывают восхищение, но на них мы всегда смотрим более или менее со стороны. Вертер входит в наши души как часть нас самих.
Уже краткое предуведомление «издателя» писем призывает читателя проникнуться уважением к уму и сердцу героя и пролить слезы над его участью, а затем сразу следуют письма героя, чарующие своим задушевным тоном. Автор этих писем без оглядки, полностью раскрывает свое сердце. Шаг за шагом рассказывает он, как прибыл в маленький городок; мы узнаем о смятении, владеющем его душой после какой-то сложной любовной истории, когда он бежал от двух девушек, увлеченных им, слышим о его жажде одиночества; вместе с ним любуемся окружающей природой, затем наступает роковой момент в его судьбе - он встречается с дочерью местного чиновника Лоттой и влюбляется в нее.
В немногих штрихах Вертер передает облик прелестной девушки и, главное, с такой выразительностью говорит о своем чувстве к ней, что строки книги пробуждают в каждом читающем воспоминание о его собственной самой большой любви в молодости.
Вертеру не суждено обрести взаимность. Лотта помолвлена, ее жених Альберт достойный молодой человек. Правда, он иного склада, чем Вертер, лишен его тонкой чувствительности, не столь мечтателен, но зато практичен и обеими ногами крепко стоит на земле.
Поняв безнадежность своей страсти, Вертер покидает город, становится чиновником при дипломатической миссии маленького государства, но не находит утешения в службе, которая связана для него не только с бессмысленной работой, но и с унизительным положением, ибо он, как бюргер, человек низшего сословия, чужой в аристократической среде, хотя умом и талантами превосходит тех, кто выше его по социальному положению.
Решив вернуться в городок, он находит Лотту уже замужем за Альбертом. Страсть его от этого не гаснет, а еще более возрастает, становится болезненной. Продолжая встречаться с любимой, которая расположена к нему дружески, Вертер однажды в порыве чувства заключает ее в объятия; хотя она горячо отвечает на его поцелуй, рассудок заставляет ее опомниться, и она запрещает ему видеться с нею. В отчаянии Вертер кончает самоубийством, стреляясь из пистолета, одолженного им у Альберта.
Если на протяжении большей части рассказа читатель узнает о происходящем из писем Вертер а, то к концу повествование ведется от имени неназванного «издателя» писем, героя. Здесь изложение становится более сухим, но временами даже «издатель» не в состоянии удержаться от эмоциональных выражений, когда речь заходит о чувствах, волновавших Вер-тера.
В автобиографии Гете подал повод думать, будто «Страдания юного Вертера» были написаны им под непосредственным впечатлением его неудачной любви к Шарлотте Буфф, с которой он познакомился вскоре после приезда в Вецлар в 1772 году. Любовь к Лотте длилась всего около четырех месяцев, с июня по сентябрь этого года. По его собственному признанию, он не скрывал свою страсть, но поведение Шарлотты и ее жениха убедило его, что «с этим приключением надо покончить», и он «решил уехать по доброй воле», прежде чем его прогонят «невыносимые обстоятельства» (3, 468).
Гете рассказал в мемуарах, что одно время он носился с мыслью о самоубийстве, но потом «отбросил свою дурацкую ипохондрию и решил - надо жить. Чтобы с достаточной бодростью осуществить это намерение, мне, однако, нужно было справиться с некоей поэтической задачей: высказать все свои чувства, мысли и мечтания касательно упомянутого отнюдь не маловажного предмета (то есть самоубийства. - А. А.). Для этой цели я собрал воедино все элементы, уже несколько лет не дававшие мне покоя, и постарался с полной ясностью представить себе случаи, более других меня угнетавшие и тревожившие; но все они упорно не отливались в форму: мне недоставало события - фабулы, в которой я мог бы их воплотить. Внезапно я услышал о смерти Иерузалема, и сразу за первой вестью пришло точнейшее и подробнейшее описание рокового события. В это же самое мгновение созрел план «Вертера»; составные части целого устремились со всех сторон, чтобы слиться в плотную массу... Удержать редкостную добычу, отчетливо увидеть перед собой произведение со столь значительным и многообразным содержанием, разработать его во всех частях мне было тем важнее, что я опять попал в весьма досадное и еще более безнадежное, чем в Вецларе, положение» (3, 494).
Это признание раскрывает, как складывался замысел «Страданий юного Вертера». Все в романе основано на подлинных фактах, на личных переживаниях Гете, на истории Иерузалема, на наблюдениях над окружающими. «Многообразие», о котором говорит Гете, имеет в виду не внешние события - их совсем немного в романе,- а чувства, настроения, интересы - словом, духовный мир героя, изображение которого составляет главное содержание «Страданий юного Вертера».
В рассказе Гете дело выглядит так, будто неудачная любовь к Шарлотте, любовь к еще одной женщине и самоубийство Иерузалема следовали непосредственно друг за другом. Между тем все обстояло несколько иначе.
Гете расстался с Шарлоттой и ее мужем, Кестнером в сентябре 1772 года. Той же осенью он познакомился с семьей писательницы Софи Ларош и воспылал нежными чувствами к ее семнадцатилетней дочери Максимилиане (близкие называли ее Максе). 30 октября покончил самоубийством Иерузалем. В январе 1774 года Максе была выдана за купца Брентано. Брак оказался несчастливым. Гете часто бывал в ее доме, мужу это весьма не понравилось, и он изгнал поклонника своей жены.
Твердо установлено, что Гете принялся за создание романа в феврале 1774 года и через четыре недели завершил его. Таким образом, прошло года полтора после смерти Иерузалема, прежде чем Гете начал писать свое произведение, а история с Максимилианой произошла как раз в начале 1774 года; тогда и был создан роман.
Вопроса о хронологии событий не стоило бы касаться ради того, чтобы исправить неточность в рассказе Гете. Важнее другое. Несмотря на кажущееся прямое соответствие между Гете и его героем, на самом деле «Страдания юного Вертера» - отнюдь не автобиографический рассказ и не исповедь, хотя роман нередко производит именно такое впечатление.
Как подлинный художник, Гете профильтровал свой жизненный опыт, соединил две любовные истории в одну, наделил героя некоторыми своими чертами и переживаниями, но внес в его характер и черты несвойственные себе, взяв их у Иерузалема.
Внешняя канва событий близка к тому, как развивались отношения между Шарлоттой Буфф и Гете, но не случайно и она, и Кестнер были обижены и раздражены, когда прочитали «Страдания юного Вертера»: им показалось, что Гете исказил отношения между ними тремя; эти люди, подобно многим читателям, видели в романе просто изложение того, что было в действительности. Гете с трудом успокоил их обещанием исправить «неточности» во втором издании. Но он не скоро принялся за эту работу. Лишь в 1787 году, тринадцать лет спустя и через двенадцать лет после того, как он поселился в Веймаре, Гете кое-что изменил в романе, но, конечно, не столько ради друзей, сколько из-за того, что многое изменилось в нем самом и он захотел произвести изменения в стиле, композиции и характеристиках персонажей. Из языка романа исчезла намеренная неправильность речи, характерная для стиля «бури и натиска»; была смягчена характеристика Альберта; введена история работника, совершившего убийство из ревности. Но, пожалуй, главное состояло в том, что рядом штрихов Гете сделал повествование более объективным, тогда как в первом варианте почти все было показано так, как оно виделось Вертеру.
Второй вариант стал каноническим, так как Гете включил его в собрание своих сочинений. С тех пор читатели знакомятся с первым романом Гете не совсем в том виде, в каком он буквально потряс современников. Но изменения не были столь радикальными, чтобы лишить роман той страсти, непосредственности, того ощущения молодости, которые пронизывают этот самый лиричный из романов Гете. Мы рассматриваем роман в том виде, в каком Гете его оставил на суд поколений в годы зрелости.
Сила любви, поднимающейся на самую вершину страсти, нежная, ранимая душа, восхищение природой, тонкое чувство красоты - эти черты Вертера являются общечеловеческими, и они сделали его одним из любимейших героев мировой литературы. Но не только они.
Близок Вертер многим людям и своими страданиями, своей неудовлетворенностью. Особенно людям молодым, ибо они, подобно ему, крайне остро и тяжело переживают неудачи и мучаются, когда жизнь не оправдывает их ожиданий.
Если этим Вертер подобен многим, то в другом он герой того склада, какой был особенно близок самому Гете. Хотя Вертер во многом похож на интеллигентных молодых бюргеров 1770-х годов, вместе с тем он наделен качеством совершенно гетевским. У Вертера мирообъемлющая душа. Он глубоко ощущает свою связь со вселенной. Ему равно близки небеса с их могучими стихиями, и муравей, ползущий в траве, и даже камень, валяющийся на дороге. Таково коренящееся в самых глубинах души его мироощущение. Всеми фибрами, кончиками нервов ощущает Вертер мировую жизнь.
Он человек чувства, у него есть своя религия, и в этом он подобен самому Гете, который с юных лет воплощал свое меняющееся мироощущение в созданных его воображением мифах. Вертер верит в бога, но это совсем не тот бог, которому молятся в церквах. Его бог - это незримая, но постоянно ощущаемая им душа мира. Верование Вертера близко к гетевскому пантеизму, но не полностью сливается с ним и не может слиться, ибо Гете не только чувствовал мир, но и стремился познать его. Вертер - это наиболее полное воплощение того времени, которое получило название эпохи чувствительности.
Средствами своего искусства Гете сделал так, что история любви и мук Вертера сливается с жизнью всей природы. Хотя по датам писем Вертера видно, что от встречи с Лоттой до смерти проходит два года, Гете сжал время действия, и сделал это так: встреча с Лоттой происходит весной, самое счастливое время любви Вертера - лето; самое мучительное для него начинается осенью, последнее предсмертное письмо он написал Лотте 21 декабря. Так, подобно мифическим героям первобытных времен, в судьбе Вертера отражаются расцвет и умирание, происходящие в природе.
Пейзажи в романе постоянно намекают на то, что судьба Вертера выходит за рамки обычной истории неудачной любви. Она проникнута символичностью, и широкий вселенский фон его личной драмы придает ей поистине трагический характер.
На наших глазах развивается сложный процесс душевной жизни героя. Сколько радости, жизнелюбия, наслаждения красотой и совершенством мироздания звучит в удивительном по своему лиризму письме от 10 мая, в котором Вертер описывает, как он, лежа в высокой траве, наблюдает тысячи всевозможных былинок, червяков и мошек; в этот миг он чувствует «близость всемогущего, создавшего нас по своему подобию, веяние вселюбящего, судившего нам парить в вечном блаженстве...» (6, 10).
Но вот Вертер начинает сознавать безнадежность своей любви к Лотте, и меняется его мироощущение. 18 августа он пишет: «Могучая и горячая любовь моя к живой природе, наполнявшая меня таким блаженством, превращая для меня в рай весь окружающий мир, теперь стала моим мучением... зрелище бесконечной жизни превратилось для меня в бездну вечно отверстой могилы» (6, 43, 44).
Предвестием катастрофы полна одна из декабрьских ночей, когда из-за оттепели река вышла из берегов и затопила ту самую долину, которую Вертер так вдохновенно описал в письме 10 мая: «Страшно смотреть сверху с утеса, как бурлят при лунном свете стремительные потоки, заливая все вокруг; рощи, поля и луга и вся обширная долина - сплошное море, бушующее под рев ветра!.. Стоя над пропастью, я простирал руки, и меня влекло вниз! Вниз! Ах, какое блаженство сбросить туда вниз мои муки, мои страдания!»
Божество, казавшееся Вертеру раньше таким благим, дарящим одну лишь радость, преобразилось в его глазах. «Отец мой, неведомый мне! Отец, раньше заполнявший всю мою душу и ныне отвративший от меня свой лик! Призови меня к себе!» (6, 75) -восклицает Вертер, для которого небеса стали обителью
Так Вертер становится первым провозвестником мировой скорби в Европе, задолго до того, как ею проникнется значительная часть романтической литературы.
Причина мук и глубокой неудовлетворенности Вертера жизнью не только в несчастной любви. Пытаясь излечиться от нее, он решает попробовать силы на государственном поприще, но, как бюргеру, ему могут предоставить только скромный пост, никак не соответствующий его способностям. Формально его работа - чисто секретарская, но фактически он должен думать и составлять деловые бумаги за своего шефа. Посланник, при котором, состоит Вертер,-педантичный дурак, «вечно недоволен собой, а потому и на него ничем не угодишь. У меня работа спорится, и пишу я сразу набело. А он способен возвратить мне бумагу и сказать: «Недурно, но посмотрите-ка еще раз - всегда можно найти более удачное выражение и более правильный оборот» (6, 52). Сам он, конечно, ни на что не способен, но от подчиненного требует совершенства.
Раздраженный молодой человек уже собрался было подать в отставку, однако его отговорил и приободрил министр. Он, по словам Вертера, отдал «должное юношескому задору, проглядывающему в моих сумасбродных ] идеях о полезной деятельности, о влиянии на других и вмешательстве в важные дела», но предложил эти идеи «смягчить и направить по тому пути, где они найдут себе верное применение и окажут плодотворное действие!» (6, 56 - 57). Даже умерив пыл, Вертер все же не смог ничего осуществить. Произошел инцидент, положивший конец его неудачно начавшейся службе.
Граф К., оказывавший ему покровительство, пригласил его к себе на обед. То была высокая честь для скромного чиновника и бюргера. Ему следовало после обеда удалиться, дабы не мешать аристократическому обществу, собравшемуся для времяпрепровождения, но он этого не сделал. Тогда граф оказался вынужденным сказать ему об этом, то есть, попросту говоря, выгнать Вертера, одновременно, впрочем, прося его извинить «наши дикие нравы» (б, 58). Слух о происшествии мгновенно распространился по городу, и до Вертера дошло, что о нем говорят: «Вот до чего доводит заносчивость, когда люди кичатся своим ничтожным умишком и считают, что им все дозволено» (6, 59).
Оскорбленный Вертер покидает службу и уезжает в родные места. Он вспоминает там юность, и им овладевают горестные мысли: «Тогда, в счастливом неведении, я рвался в незнакомый мне мир, где чаял найти столько пищи для сердца, столько радостей, насытить и умиротворить мою алчущую, мятущуюся душу. Теперь, мой друг,-пишет он,-я возвратился из дальнего мира с тяжким бременем несбывшихся надежд и разрушенных намерений» (6, 61).
Скорбь Вертера вызвана не только неудачной любовью, но и тем, что как в личной жизни, так и в жизни общественной пути для него оказались закрытыми. Драма Вертера является социальной. Такова была судьба целого поколения интеллигентных молодых людей из бюргерской среды, не находивших применения своим способностям и знаниям, вынужденных влачить жалкое существование гувернеров, домашних учителей, сельских пасторов, мелких чиновников.
Во втором издании романа, текст которого теперь обычно печатают, «издатель» после письма Вертера от 14 декабря ограничивается кратким заключением: «Решение покинуть мир все сильнее укреплялось в душе Вертера в ту пору, чему способствовали разные обстоятельства» (б, 83).
В первом издании об этом было сказано ясно и четко: «Обиду, нанесенную ему во время пребывания в посольстве, он не мог забыть. Он вспоминал ее редко, но когда происходило нечто напоминавшее о ней хотя бы отдаленным образом., то можно было почувствовать, что его честь оставалась по-прежнему задетой и что это происшествие возбудило в нем отвращение ко всяким делам и политической деятельности. Тогда он полностью предавался той удивительной чувствительности и задумчивости, которую мы знаем по его письмам; им овладевало бесконечное страдание, которое убивало в нем последние остатки способности к действию. Так как в его отношениях с прекрасным и любимым существом, чей покой он нарушил, ничего не могло измениться и он бесплодно расточал силы, для применения которых не было ни цели, ни охоты,- это толкнуло его в конце концов на ужасный поступок» 1 .
Можно предположить, что, будучи веймарским министром, Гете счел нетактичным сохранить это место романа, но мы не станем настаивать на таком объяснении. Важно другое. Даже без столь недвусмысленного разъяснения причин трагедии Вертера она осталась трагедией социальной. Начальные письма второй части не нуждаются в комментарии, чтобы понять их острый политический смысл. Хотя Гете показал лишь отдельные черты действительности, этого было достаточно, чтобы современники почувствовали враждебность автора феодальному строю.
Вообще мы крайне сузили бы социальный смысл романа, сочтя, что общественное звучание в нем присуще только сценам участия Вертера в государственных делах. Для читателей переживания героя имели не только личный смысл. Раскованность его чувств, их сила, любовь к природе - все это выдавало в нем человека нового склада, поклонника учения Руссо, революционизировавшего все мышление современного ему мира. Читателям конца XVIII века не было необходимости называть источник идей Вертера. Первое поколение читателей романа, во всяком случае значительная часть его, знало «Новую Элоизу» (1761) Руссо, где рассказана история, во многом похожая на гетевский роман, читателям был известен и трактат женевского мыслителя «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1754). Идеи этих книг витали в воздухе, и Гете не было необходимости подчеркивать связь героя и свою собственную с передовыми идеями времени.
Прекрасно написал об этом Томас Манн: «Нелегкое дело - проанализировать состояние умов, лежавшее в основе европейской цивилизации той эпохи. С исторической точки зрения это было предгрозовое состояние, предчувствие очистившей воздух французской революции; с точки же зрения культурно-исторической это была эпоха, на которую Руссо наложил печать своего мечтательно-мятежного духа. Пресыщение цивилизацией, эмансипация чувства, будоражащая умы, тяга назад, к природе, к естественному человеку, попытки разорвать путы окостеневшей культуры, возмущение условностями и узостью мещанской морали - все это вкупе породило внутренний протест против того, что ограничивало свободное развитие личности, а фанатическая, безудержная жажда жизни вылилась ] в тяготение к смерти. В обиход вошла меланхолия," пресыщение однообразным ритмом жизни» 1 .
В эту предреволюционную эпоху личные чувства и настроения в смутной форме отражали глубокое недовольство существующим строем. Любовные страдания Вертера имели не меньшее общественное значение, чем его насмешливые и гневные описания аристократического общества. Даже жажда смерти и самоубийство звучали вызовом обществу, в котором думающему и чувствующему человеку нечем было жить. Вот почему этот, казалось бы, такой чисто немецкий роман приобрел не менее горячих поклонников во Франции, и среди них был, как известно, скромный артиллерийский офицер Наполеон Бонапарт, по его собственному признанию, семь раз прочитавший «Страдания юного Вертера».
Центральный конфликт романа воплощен в противоположности Вертера и его счастливого соперника. Их характеры и понятия о жизни совершенно различны. В первом издании жених Лотты был изображен более темными красками, в окончательном тексте Гете смягчил его портрет, и это придало большую убедительность не только образу, но всему роману. В самом деле, будь Альберт воплощением душевной сухости, как могла бы Лотта полюбить его? Но и в несколько смягченной форме Альберт остался антагонистом Вертера.
Вертер не может не признать: «Альберт вполне заслуживает уважения. Его сдержанность резко отличается от моего беспокойного нрава, который я не умею скрывать. Он способен чувствовать и понимать, какое сокровище Лотта. По-видимому, он не склонен к мрачным настроениям...» (6, 36). «Бесспорно, лучше Альберта нет никого на свете» (б, 38),-восторженно отзывается о нем Вертер, проявляя свойственную ему крайность суждений. Однако у него есть для этого серьезное основание. Альберт не мешает ему встречаться с Лоттой, более того, они дружески обмениваются мнениями о ней. Он, по словам Вертера, «никогда не омрачает моего счастья сварливыми выходками, а, наоборот, окружает меня сердечной дружбой и дорожит мною больше, чем кем-нибудь на свете после Лотты!» (6, 38).
Такими идиллическими были отношения между Кестнером, Шарлоттой и Гете по описанию, которое есть в «Поэзии и правде» (см. 3, 457 - 459). Их переписка свидетельствует о том, что Гете и Кестнер были близки друг другу по взглядам. Не то в романе. Уже в приведенных словах Вертера отмечено кардинальное различие темпераментов. Но они расходятся также и по взглядам на жизнь и - смерть!
В письме Вертера от 18 августа подробно рассказано о серьезной беседе, которая произошла между друзьями, когда Вертер, прося одолжить ему пистолеты, шутя приставил один из них к виску, Альберт предостерег, что это опасно делать, и хотел что-то добавить. «Впрочем»,-сказал он, и Вертер замечает: «...я его очень люблю, пока он не примется за свои «впрочем». Само собой понятно, что из каждого правила есть исключения. Но он до того добросовестен, что, высказав какое-нибудь, на его взгляд, опрометчивое, непроверенное общее суждение, тут же засыплет тебя оговорками, сомнениями, возражениями, пока от сути дела ничего не останется» (6, 39).
Однако в споре о самоубийстве, возникающем между ними, Альберт придерживается твердой точки зрения: самоубийство - безумие. Вертер возражает: «Для всего у вас готовы определения; то безумно, то- умно, это хорошо, то плохо!.. Разве вы вникли во внутренние причины данного поступка? Можете ли вы с точностью проследить ход событий, которые привели, должны были привести к нему? Если бы вы взяли на себя этот труд, ваши суждения не были бы так опрометчивы» (6, 39).
Поразительно, насколько мастерски подготовляет Гете финал романа, ставя проблему самоубийства задолго до того, как герой приходит к мысли уйти из жизни. Вместе с тем сколько здесь скрытой иронии по отношению к критикам и читателям, которые не заметят того, что сделало неизбежным выстрел Вертера.
Альберт твердо убежден: «...некоторые поступки всегда безнравственны, из каких бы побуждений они ни были совершены» (6, 39). Его нравственные понятия догматичны, при всем том что он хороший человек.
Психический процесс, доводящий до самоубийства, с большой глубиной охарактеризован Вертером: «Человек может сносить радость, горе, боль лишь до известной степени, а когда эта степень превышена, он гибнет... Посмотри на человека с его замкнутым внутренним миром: как действуют на него впечатления, какие навязчивые мысли пускают в нем корни, пока все растущая страсть не лишит его всякого само обладания и не доведет до погибели» (6, 41). Какая ирония! Еще не зная, что с ним будет, Вертер совершенно точно предвосхищает свою судьбу!
Спор, однако, обнаруживает не только расхождение во взглядах на самоубийство. Речь идет о критериях нравственной оценки поведения человека. Альберт твердо знает, что хорошо и что плохо. Вертер отвергает такую мораль. Поведение человека определяется, по его мнению, природой. «Человеческой природе положен определенный предел,- заявляет он.- ...мы считаем смертельной болезнью, когда силы человеческой природы отчасти истощены, отчасти настолько надорваны, что поднять их и какой-нибудь благодетельной встряской восстановить нормальное течение жизни нет возможности» (6, 41). То же самое относится и к духовной сфере человека: «Тщетно будет хладнокровный, разумный приятель анализировать состояние несчастного, тщетно будет увещевать его! Так человек здоровый, стоящий у постели больного, не вольет в него ни капли своих сил» (б, 41). Такова естественная мораль, нравственность, исходящая из человеческой природы и из индивидуальности. Более того, как утверждает Вертер, «мы имеем право по совести судить лишь о том, что прочувствовали сами» (б, 41).
Какое положение занимает между двумя любящими ее мужчинами Лотта?
Она - воплощение женственности. Еще не став матерью, она уже в полной мере проявляет материнский инстинкт. В ней сильно развито чувство долга, но не формального, а опять-таки природного. Она - дочь, мать, невеста и станет хорошей женой не в силу предписаний морали, а по зову чувства.
Узнав об одном самоубийстве из ревности, Вертер поражается: «Любовь и верность - лучшие человеческие чувства - привели к насилию и убийству» (6, 79). Самого Вертера прекрасное чувство тоже довело до ужасного состояния.
Ничто подобное, однако, не может произойти с Лоттой. Ей свойственна сдержанность, умеренность, и поэтому она нашла в Альберте того человека, который составит ее счастье. Вместе с тем она питает к Вертеру искреннюю симпатию. Она не была бы женщиной, если бы ей не льстило поклонение Вертера. Ее чувство находится на той тонкой грани, когда оно могло бы при известных условиях перерасти в нечто большее. Но именно врожденное, естественное сознание долга не дает ей перейти за эту грань. Вертер дорог ей общностью их восприятия прекрасного, поэтичностью его натуры, тем, что опекаемые ею дети любят его. Она могла бы любить его так всегда, не попытайся он преступить за грань, положенную ею.
Вертер весь чувство, страсть; Лотта - воплощение чувства, умеряемого сознанием естественного долга. Альберт - человек рассудка, придерживающийся буквы нравственных предписаний и закона.
Конфликт двух отношений к жизни и нравственности между Вертером и Альбертом в начале имеет, если угодно, лишь теоретическое значение. Но он перестает быть отвлеченным спором, когда решается судьба крестьянина, совершившего убийство из ревности. Вертер «так понимал всю глубину его страдания, так искренне оправдывал его даже в убийстве, так входил в его положение, что твердо рассчитывал внушить свои чувства и другим» (6, 80). Альберт резко возражал Вертеру и порицал его за то, что он берет под защиту убийцу, «затем указал, что таким путем недолго упразднить все законы и подорвать устои государства...» (б, 80). Здесь со всей ясностью обнаруживается, что апология чувства у Руссо и деятелей «бури и натиска» имела отнюдь не только психологическое значение. Заметим, что Вертер разумом понял доводы Альберта, и все же у него было такое чувство, что, допустив и признав их правоту, «он отречется от своей внутренней сущности» (6, 80). С этого момента отношение Вертера к Альберту резко изменилось: «Сколько бы я ни говорил и ни повторял себе, что он честный и добрый,- ничего не могу с собой поделать,- меня от него с души воротит; я не в силах быть справедливым» (6, 81).
Есть, однако, в романе еще один персонаж, которого нельзя обойти вниманием. Это - «издатель» писем Вертера. Кто он, неизвестно. Может быть, друг Вертера Вильгельм, которому адресованы все письма героя. Может быть, другое лицо, которому Вильгельм передал сердечные излияния друга. Важно не это, а его отношение к Вертеру. Он сохраняет строгую объективность рассказчика, сообщающего только факты. Но иногда, передавая речи Вертера, он воспроиз водит тональность, присущую поэтической натуре героя.
Роль «издателя» становится особенно важной в конце повествования, когда излагаются события, предшествующие смерти героя. От «издателя» мы узнаем и о похоронах Вертера.
Вертер - первый герой Гете, у которого две души. Цельность его натуры только кажущаяся. С самого начала в нем ощущается и способность радоваться жизни, и глубоко коренящаяся меланхолия. В одном из первых писем Вертер пишет другу: «Недаром ты не встречал ничего переменчивей, непостоянней моего сердца... Тебе столько раз приходилось терпеть переходы моего настроения от уныния к необузданным мечтаниям, от нежной грусти к пагубной пылкости!» (6, 10).
У Вертера есть порывы, роднящие его с Фаустом, его удручает, что «творческие и познавательные силы человека» ограничены «тесными пределами» (6, 13), но наряду со смутным, желанием вырваться из этих пределов в нем еще сильнее стремление замкнуться: «Я ухожу в себя и открываю целый мир!» (б, 13).
Наблюдая себя, он делает открытие, снова обнаруживающее присущую ему двойственность: «...как сильна в человеке жажда бродяжничать, делать новые открытия, как его манят просторы; но наряду с этим в нас живет внутренняя тяга к добровольному ограничению, к тому, чтобы катиться по привычной колее, не оглядываясь по сторонам» (б, 25).
Натуре Вертера присущи крайности, и он признается Альберту, что ему гораздо приятнее выходить за рамки общепринятого, чем подчиняться рутине повседневности. «Ах вы, разумники! - восклицает Вертер, решительно отгораживаясь от рассудительной трезвости Альберта.- Страсть! Опьянение! Помешательство!.. Я не раз бывал пьян, в страстях иногда доходил до грани безумия и не раскаиваюсь ни в том, ни в другом...» (б, 40).
В глазах Альберта неистовство Вертера - слабость. Но бурный гений - а именно таким предстает он в этот момент - отвергает такое обвинение, отнюдь не случайно приводя политический довод: «Если народ, стонущий под нестерпимым игом тирана, наконец взбунтуется и разорвет свои цепи - неужто ты назовешь его слабым?» (6, 40).
Вся беда, однако, в том, что именно этого не делает немецкий народ и одиночкам, подобным Вертеру, приходится ограничиваться экстравагантным поведением в быту, вызывая возмущение мещан. Трагедия Вертера в том, что кипящим в нем силам не оказывается применения. Под влиянием неблагоприятных условий его сознание становится все более болезненным. Вертер часто сопоставляет себя с людьми, вполне уживающимися с тем строем жизни, который господствует. Таков и Альберт. Но Вертер так жить не может. Несчастливая любовь усугубляет его склонность к крайностям, резкие переходы из одного душевного состояния в противоположное, изменяет его восприятие окружающего. Было время, когда он «чувствовал себя словно божеством» (6, 44) посреди буйного изобилия природы, теперь же даже старание воскресить те невыразимые чувства, которые раньше возвышали его душу, оказывается болезненным и заставляет вдвойне ощутить весь ужас положения.
Письма Вертера с течением времени все более выдают нарушение его душевного равновесия. «Мои деятельные силы разладились, и я пребываю в какой-то тревожной апатии, не могу сидеть сложа руки, но и делать ничего не могу. У меня больше нет ни творческого воображения, ни любви к природе, и книги противны мне» (6, 45). «Я чувствую, что судьба готовит мне суровые испытания» (6, 51). После оскорбления со стороны аристократов: «Ах, я сотни раз хватался за нож, чтобы облегчить душу; рассказывают, что существует такая благородная порода коней, которые по инстинкту прокусывают себе вену, чтобы легче было дышать, когда их чересчур разгорячат и загонят. Мне тоже часто хочется вскрыть себе вену и обрести вечную свободу» (6, 60). Он жалуется на мучительную пустоту в груди, его не в состоянии утешить религия, он чувствует себя «загнанным, обессилевшим, неудержимо скатывающимся вниз» (б, 72) и даже осмеливается сравнивать свое положение с муками распятого Христа (б, 72).
Признания Вертера подкрепляет свидетельство «издателя»: «Тоска и досада все глубже укоренялись в душе Вертера и, переплетаясь между собой, мало- помалу завладели всем его существом. Душевное равновесие его было окончательно нарушено. Лихорадочное возбуждение потрясало весь его организм и оказывало на него губительное действие, доводя до полного изнеможения, с которым он боролся еще отчаяннее, чем со всеми прочими напастями. Сердечная тревога подтачивала все прочие духовные силы его: живость, остроту ума; он стал несносен в обществе, несчастье делало его тем несправедливее, чем несчастнее он был» (б, 77). Сообщается также «о его смятении и муках, о том, как, не зная покоя, метался он из стороны в сторону, как опостылела ему жизнь...» (6, 81). Самоубийство Вертера явилось естественным концом всего пережитого им, оно было обусловлено особенностями его натуры, в которой личная драма и угнетенное общественное положение дали перевес болезненному началу. В конце романа одной выразительной деталью еще раз подчеркнуто, что трагедия Вертера имела не только психологические, но и социальные корни. «Гроб <Вертера> несли мастеровые. Никто из духовенства не сопровождал его» (б, 102).
Роман молодого Гете был превратно понят многими современниками. Как известно, он вызвал несколько самоубийств. А каким было отношение самого Гете к вопросу о самоубийстве?
Гете признавался, что одно время им самим, владело желание наложить на себя руки. Он преодолел это настроение способом, не раз выручавшим егов тягостные моменты жизни: дал поэтическое выражение тому, что мучило его. Работа над романом помогла Гете преодолеть меланхолию и мрачные мысли.
Но им руководили отнюдь не только личные переживания. Как уже было сказано, Гете уловил умонастроение, владевшее многими людьми его поколения, и очень точно объяснил причину необыкновенного успеха «Страданий юного Вертера». «Действие моей книжечки было велико, можно сказать, даже огромно - главным образом потому, что она пришлась ко времени. Как клочка тлеющего трута достаточно, чтобы взорвать большую мину, так и здесь взрыв, происшедший в читательской среде, был столь велик, что юный мир уже сам подкопался под свои устои, потрясение же было таким большим потому, что у каждого скопился избыток взрывчатого материала...» (3, 498). Гете писал также о «вертеровском» поколении: «...мучась неудовлетворенными страстями, не получая извне ни малейшего побуждения к сколько-нибудь значительным поступкам, не видя перед собою ничего, кроме надежды как-нибудь продержаться в тягучей, безвдохновенной бюргерской жизни, молодые люди в мрачном своем высокомерии сроднились с мыслью расстаться с жизнью, если она уж слишком им наскучит...» (3, 492).
Сам Гете, как мы знаем, преодолел такое состояние духа. Он считал его выражением «болезненного юношеского безрассудства» (3, 492), хотя отлично понимал, как могло возникнуть такое умонастроение. Роман был написан с целью показать судьбу Вертера как трагедию. В произведении достаточно выразительно подчеркнут мучительный болезненный характер переживаний героя. Гете, однако, не счел нужным присовокупить к своему роману поучительные тирады, он отвергал морализаторство просветителей.
Его роман был самым высоким художественным выражением принципа характерности. Вертер - живой человеческий образ, его личность раскрыта всесторонне и с большой психологической глубиной. О крайностях поведения героя сказано с достаточной ясностью.
В числе тех, кто не вполне понял значение романа, оказался не кто иной, как сам Лессинг, которого Гете высоко чтил. Напомним, что, когда Вертер застрелился, на столике в его комнате нашли раскрытой трагедию Лессинга «Эмилия Галотти» (деталь не придумана Гете: именно эта книга лежала в комнате Иерузалема).
В драме Лессинга честный и добродетельный Одоардо убивает свою дочь Эмилию, чтобы она не стала наложницей герцога, а затем закалывает себя.
Казалось бы, именно Лессинг должен был понять, что бывают ситуации, когда самоубийство становится оправданным. Но как раз с концовкой романа великий просветитель не согласился. «Тысячу раз спасибо за удовольствие, которое Вы доставили мне, прислав роман Гете,- писал он приятелю через месяц после выхода книги. - Я возвращаю его на день раньше, с тем чтобы другие как можно скорее могли получить такое же удовольствие.
Боюсь, однако, как бы такое горячее произведение не принесло больше зла, чем добра; не кажется ли Вам, что следовало бы добавить к нему охлаждающее заключение? Парочку намеков на то, каким образом Вертер приобрел столь причудливый характер; надо предостеречь других подобных юношей, которых природа наделила такими же склонностями. Такие люди могут с легкостью поверить, будто прав тот, кто вызывает у нас столь большое сочувствие» 1 .
Высоко оценив достоинства романа, признав его большую впечатляющую силу, Лессинг ограниченно понял смысл «Страданий юного Вертера», увидев в книге только трагедию несчастливой любви. Ему, просветителю, полному боевого духа, стремившемуся возбудить активность народа, хотелось, чтобы герой не сложил в бессилии руки, и тем более не наложил их на себя, а восстал бы на существующий строй. «Как Вы думаете,-многозначительно спрашивал Лессинг своего приятеля,- стал бы какой-нибудь молодой римлянин или грек кончать самоубийством так и по такой причине? Конечно, нет. Они знали, как избегать крайностей любви, и во времена Сократа такое любовное неистовство, доводящее до нарушения законов природы, вряд ли простили бы даже девушке. Такие мнимо великие, ложно благородные оригиналы порождаются нашей христианской культурой, весьма изощряющейся в том, чтобы превратить телесную потребность в духовную возвышенность». Лессинг всегда осуждал христианскую религию за проповедуемую ею мораль покорности и отдавал предпочтение гражданственности и воинственному духу античности. Поэтому он в заключение высказал пожелание: «Итак, милейший Гете, надо бы дать заключительную главку, и чем циничнее, тем лучше!» 2
Нет сведений о том, дошел ли отзыв Лессинга до Гете. Но прямолинейное понимание романа и отождествление настроений героя со взглядами автора получило такое распространение, что Гете счел необходимым приложить ко второму тиражу романа стихотворения, недвусмысленно выражавшие его отрицательное отношение к самоубийству. Первой книге был дан эпиграф:
Так любить влюбленный каждый хочет,
Хочет дева быть любимой так.
Ах! Зачем порыв святейший точит
Скорби ключ и близит вечный мрак!
(I , 127. Перевод С. Соловьева)
Эпиграф ко второй части был откровенно поучительным:
Ты его оплакиваешь, милый,
Хочешь имя доброе спасти?
«Мужем будь,- он шепчет из могилы,-
Не иди по моему пути».
(I , 127. Перевод С. Соловьева)
Таким образом, независимо от того, знал ли Гете мнение Лессинга, он тоже призвал молодых людей не следовать примеру Вертера и быть мужественными.
Однако, выпуская в свет второе издание романа в 1787 году, Гете снял поучительные эпиграфы, надеясь на то, что читатели созрели для правильного понимания смысла произведения.
«Страдания юного Вертера» один из известнейших романов непревзойденного немецкого гения Иоганна Вольфганга Гёте, написанный в форме писем от одного молодого и безнадежно влюбленного юноши к своему другу. На фоне обычной будничной жизни города и людей в нем, автор рассказывает трагическую историю любви, полную страсти и печалей, которая закончилась, так и не сумев по-настоящему начаться.
Скачать «Страдания юного Вертера» в fb2, epub, pdf, txt, doc и rtf — книгу Иоганна Вольфганга Гёте можно на КнигоПоиске
Главный герой романа Вертер, темпераментный и образованный юноша, родившийся в небогатой семье. Вертер любит наслаждаться одиночеством, ведь это позволяет побыть наедине с собой и подумать над мирскими истинами, нарисовать очередной рисунок или просто почитать произведения своего любимого автора. Юноша переезжает в небольшой городок, где на одном из местных мероприятий знакомится с очаровательной Лоттой, навсегда влюбившись в нее. Лотта обладает удивительным характером и доброй душой. Когда ее мать умерла, она заменила ее своим братьям и сестрам, окружив их заботой и любовью. Вертер и Лотта начинают проводить друг с другом очень много времени. Они практически неразлучны, а от обоюдного общения испытывают наслаждения, ведь тонко чувствуют друг друга и понимают с полуслова. Вертер живет в мечтах о Лотте и желает навсегда связать с ней свою судьбу. Но вскоре становится известно, что Лотта обручена с другим. Ее жених, Альберт, сейчас в отъезде, а после его прибытия у пары назначена свадьба. Привычный мир Вертера разрушен. Он не может больше воспринимать окружающую его действительность. Чувства и переживания порождают настоящую бурю в духе юноши, который все чаще задумается над самоубийством, становясь невыносимым для других людей.
Спустя некоторое время Вертер снова встречает Лотту, когда та выбирает рождественские подарки. Девушка просит прийти его не раньше оговоренной даты, и для юноши это становится настоящим ударом. Получив окончательный отказ от Лотты на следующий день, Вертер покидает этот мир, выстрелив в себя из пистолета. Лотта и Альбер искренне жалеют Вертера, и хоронят его в завещанном месте.
В романе «Страдания юного Вертера» Иоганн Гёте акцентировал внимание на душевных переживаниях главного героя, которым посвящены практически все письма книги. Главной целью их создания было не достоверное описание событий и характеров людей, а передача эмоций, которые испытывает безнадежно влюбленный молодой человек. Полным антиподом характеру Вертера выступает рассудительный и уравновешенный Альберт, который не понимает как эмоции и страсти могут руководить разумом.
Купить книгу «Страдания юного Вертера» или скачать на ipad, iphone, android и kindle — можно на сайт без регистрации и смс
Как же должен поступить отвергнутый юноша, который не может наблюдать за счастьем своей возлюбленной? Иоганн Гёте в романе «Страдания юного Вертера» воссоздает неутешительный финал. Не сумев обуздать свои эмоции, главный герой отвергает законы разума и поступает по велению страстей. Любовь это великое чувство, которое способно не только окрылять, но и заставить больше никогда не подняться.
СКАЧАТЬ БЕСПЛАТНО КНИГУ «Страдания юного Вертера»
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1 Соува Дон Б
Страдания юного Вертера
Страдания юного Вертера
Год и место первой публикации: 1774, 1787, Германия
Литературная форма : роман
«Страдания юного Вертера» - первый роман великого немецкого поэта, драматурга и романиста Иоганна Вольфганга фон Гете. Успех этого эпистолярного романа о безответной любви и самоубийстве молодого человека был незамедлительным и оглушительным. Двадцатипятилетний автор прославился. Опубликованный в Германии в 1774 году и переведенный затем на основные европейские языки, роман стал одной из главных литературных сенсаций XVIII века. Романтическая чувствительность романа задела потаенные струны в душах молодежи Европы, чье восхищение книгой граничило с культом.
Роман эпистолярный: полтора года - с мая 1771 по декабрь 1772 - молодой человек по имени Вертер посылает письма своему другу Вильгельму. В «Книге первой» Вертер пишет другу об идиллических весне и лете в деревушке Вальхейм. Он рассказывает о наслаждении от созерцания красот окружающей природы, описывает свое мирное существование в уединенном доме, окруженном садом, и радость от общения с селянами.
«Я переживаю такие счастливые дни, какие господь приберегает для своих святых угодников…» (здесь и далее - пер. Н. Касаткиной), - пишет он 21 июня. На балу он знакомится с девушкой по имени Шарлотта (Лотта), очаровательной дочерью судьи. Хотя он знает, что она помолвлена с уехавшим Альбертом, Вертер страстно, до безумия и одержимости, влюбляется в Лотту. Он навещает девушку каждый день и ревнует ее к другим знакомым. В конце июля возвращается Альберт, и счастливая идиллия с Лоттой должна завершиться.
Он проводит шесть мучительных недель в компании пары, страдая от безответной и бесплодной страсти. В августе он пишет: «Могучая и горячая любовь моя к живой природе, наполнявшая меня таким блаженством, превращая для меня в рай весь окружающий мир, теперь стала моим мучением и, точно жестокий демон, преследует меня на всех путях». В начале сентября он уезжает, дабы разрядить напряжение.
Вторая книга повествует о последних тринадцати месяцах жизни Вертера. Он становится секретарем некоего посла, ему неприятного. Он отвечает скукой на честолюбивые помыслы «мерзких людишек», с которыми ему приходится общаться, и его раздражает зависимость его положения. Когда он узнает, что Лотта и Альберт поженились, он оставляет свой пост и в качестве компаньона сопровождает принца в загородные владения, но и это не приносит ему облегчения. Вернувшись в Вальхейм, он снова начинает встречаться с Лоттой и Альбертом. Его письма становятся все более унылыми: он пишет об ощущении пустоты, о своем желании заснуть, чтобы больше никогда не проснуться.
Последнее письмо Вертера датировано 6 декабря 1772 года. Далее безымянный издатель берется поведать о последних неделях жизни Вертера, ссылаясь на сохранившиеся письма и заметки. Вертер подавлен, он истощен и встревожен. Лотта советует ему реже навещать ее. Как-то вечером, в отсутствие Альберта, Вертер приходит домой к Лотте. Он заключает ее в страстные объятия, но Лотта в страхе убегает и запирается в своей комнате. На следующий день Вертер посылает своего слугу к Альберту, с просьбой одолжить ему для прогулки в горах пару пистолетов. Написав прощальное письмо Лотте: «Лишь немногим славным дано пролить свою кровь за близких и смертью своей вдохнуть в друзей обновленную, стократную жизнь…», - Вертер выстрелил себе в голову. Он умер на следующий день, не приходя в сознание. Деревенские работники похоронили его под сенью деревьев в Вальхейме, «никто из духовенства не сопровождал его».
Гете однажды заметил по поводу автобиографичности большинства своих произведений, что все его работы - «части большой исповеди». «Страдания юного Вертера» были вдохновлены двумя событиями жизни Гете. Отношения Вертера с Лоттой основаны на пережитом писателем несчастливом увлечении Шарлоттой Буфф, невестой его друга И. К. Кестнера. Страдая от депрессии из-за нереализованного чувства к Шарлотте, Гете был глубоко потрясен самоубийством Карла Вильгельма Иерузалема, своего друга по Вецлару, секретаря посла Брунсвика. Оскорбленный аристократическим обществом, влюбленный в жену коллеги, Иерузалем застрелился.
В своих мемуарах - «Из моей жизни. Поэзия и правда» - Гете писал: «Внезапно я услышал о смерти Иерузалема, и сразу за первой же вестью пришло точнейшее и подробнейшее описание рокового события. В это же самое мгновение созрел план «Вертера»; составные части целого устремились со всех сторон, чтобы слиться в плотную массу. Так вода в сосуде, уже близкая к точке замерзания, от малейшего сотрясения превращается в крепкий лед» (пер. Н. Ман). Гете говорил, что вдохнул в этот роман страсть, которая стирает различия между вымыслом и действительностью.
ЦЕНЗУРНАЯ ИСТОРИЯ
Публикация «Страданий юного Вертера» в 1774 году была с энтузиазмом встречена читателями по всей Европе. Томас Манн, немецкий писатель XX века, чей роман «Лотта в Веймаре» посвящен центральному событию «Страданий юного Вертера», писал: «В Вертере нашло отражение все богатство дарования [Гете]… Доведенная до предела, нервная чувствительность этой небольшой книги… вызвала бурю восхищения и, преодолев все границы, чудесным образом опьянила весь мир». Роман стал «искрой, упавшей в бочку с порохом и пробудившей силы, ждавшие этого».
Провозгласив право на эмоции, книга выразила кредо молодежи - протест против рационализма и морализаторства старшего поколения. Гете говорил за целое поколение. Роман стал великим воплощением духа века чувствительности и первым опытом литературы, которую позже назовут исповедальной.
Весть о том, что история Гете основана на реальных событиях, в частности, самоубийстве юного Карла Вильгельма Иерузалема, сыграла на руку «вертеровской лихорадке», которая охватила континент и продолжала буйствовать еще несколько десятилетий после публикации романа. Появились продолжения, пародии, подражания, оперы, пьесы, песни и поэмы, основанные на этой истории. В моду вошла туалетная вода «Вертер», дамы отдавали предпочтение драгоценностям и веерам в духе романа. А мужчины щеголяли в синих фраках и желтых жилетах «под Вертера». В Китае на экспорт изготавливались фигурки Вертера и Лотты из знаменитого фарфора. За двенадцать лет в Германии вышло двадцать пиратских изданий романа. К концу века в Англии насчитывалось двадцать шесть различных изданий переводов романа с французского. Наполеон признался Гете, что перечитывал его книгу семь раз. Путешественники со всей Европы совершали паломничество на могилу Карла Вильгельма Иерузалема, где они произносили речи и возлагали цветы. В XIX веке могила была включена в английские путеводители.
Самоубийство Вертера вызвало волну подражаний среди юношей и девушек в Германии и Франции: в карманах юных самоубийц находили томики Гете. Сложно сказать, случились бы самоубийства, если бы не было романа Гете. Однако критики набросились на писателя с обвинениями в разлагающем влиянии и поощрении болезненной чувствительности. Духовенство выступало в проповедях против романа. Лейпцигский факультет теологии призывал запретить книгу на том основании, что она пропагандирует самоубийство. В 1776 году в Дании был запрещен перевод книги, как противоречащий лютеранской доктрине, признанной короной государственной религией.
В мемуарах Гете писал о своем романе: «Мне эта вещь, более чем какая-либо другая, дала возможность вырваться из разбушевавшейся стихии…своенравно и грозно бросавшей меня то в одну, то в другую сторону. Я чувствовал себя, точно после исповеди: радостным, свободным, получившим право на новую жизнь. […] Но если я, преобразовав действительность в поэзию, отныне чувствовал себя свободным и просветленным, в это время мои друзья, напротив, ошибочно полагали, что следует поэзию преобразовать в действительность, разыграть такой роман в жизни и, пожалуй, застрелиться. Итак, то, что вначале было заблуждением немногих, позднее получило широкое распространение, и эта книжечка, для меня столь полезная, заслужила славу в высшей степени вредоносной» (пер. Н. Ман).
В 1783–1787 годах Гете переработал книгу. В окончательный вариант 1787 года он добавил материал, подчеркивающий душевное расстройство Вертера, чтобы отвратить читателей от следования его примеру - самоубийству. Обращение к читателям, предваряющее первую книгу гласит: «А ты, бедняга, поддавшийся тому же искушению, почерпни силы в его страданиях, и пусть эта книжка будет тебе другом, если по воле судьбы или по собственной вине ты не найдешь себе друга более близкого».
Через 163 года роман «Страдания юного Вертера» снова подвергся цензурным гонениям. В 1939 году правительство испанского диктатора Франсиско Франко приказало очистить библиотеки от произведений «таких позорных писателей, как Гете».
Из книги Писатель и самоубийство автора Акунин Борис Из книги Литературы лукавое лицо, или Образы обольщающего обмана автора Миронов АлександрФ. М. Достоевский – главный литературный обожитель человеческого страдания и невольный служитель тотального смятения русской души (или о том, почему так и не был написан второй, и финальный, роман о жизни Алексея
Из книги Миф о вечном возвращении автора Элиаде Мирча3.1. «Нормальность» страдания В этой главе мы хотели бы рассмотреть человеческую жизнь и "историческое существование" с новой точки зрения. Как уже было показано, первобытный человек стремится - с помощью всех имеющихся в его распоряжении средств - противопоставить себя
Из книги Тайна Иппокрены автора Белоусов Роман СергеевичВЕЦЛАРСКАЯ ЭЛЕГИЯ, ИЛИ СТРАДАНИЯ ЮНОГО ГЕТЕ Положенное в основу «Вертера» событие личной жизни Гете… получило такую же широкую известность, как и самый роман, - и на это есть все основания, ибо значительнейшая часть книги полностью совпадает с действительностью,
Из книги Писатель и самоубийство. Часть 2 автора Акунин БорисСтрадания молодого (и не очень молодого) Вертера Луга, цветы к чему мне без нее? Все царства мира и всё злато? Да и сам мир к чему? Жоржи Артур Несчастная любовь - отличный стимул для литературного творчества, гораздо более эффективный, чем любовь счастливая. Страдания
Из книги Статьи за 10 лет о молодёжи, семье и психологии автора Медведева Ирина Яковлевна Из книги Многослов-1: Книга, с которой можно разговаривать автора Максимов Андрей МарковичСТРАДАНИЯ Страдать у нас не только не стыдно, но даже как бы и почетно. Стыдно не страдать. Не страдающий человек представляется нам существом поверхностным, а то и попросту пустым. В России все располагает к трагическому самоощущению и в первую очередь, сама жизнь,
Из книги Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений автора Голенищев-Кутузов Илья Николаевич«Только боль, только сон. И к чему все страдания эти?..» Только боль, только сон. И к чему все страдания эти? Забываю себя, опускаюсь на самое дно Небывалых морей, где в томительно-призрачном свете Голубое руно. Голубое руно золотистых волос оплетает, И недвижно покоюсь во
Из книги Многослов-3, или Прочистите ваши уши: первая философская книга для подростков автора Максимов Андрей Маркович Из книги Америка... Живут же люди! автора Злобин Николай Васильевич Из книги Софиология автора Коллектив авторов Из книги Фотография и ее предназначения автора Берджер Джон Из книги Рассказы об античном театре автора Венгловский Станислав АнтоновичСтрадания юного Ипполита Прием dеus ex machina, сказано, Еврипид использовал в большинстве дошедших до нас трагедий. В чуть измененном виде наличествует он, скажем, в трагедии «Ипполит», сюжетом которой стали аттические сказания о царе Тесее и его сыне Ипполите. Матерью
Из книги Германия без вранья автора Томчин Александр Б.