Писарева, Григорьева. Споры критиков вокруг драмы «Гроза»

«Гроза» вызвала самые бурные и самые неоднозначные отклики в критике. Наиболее обобщающий характер имели статьи в чем-то близких (например, в неприятии «искусства для искусства»), но в отношении Островского полемически противостоящих друг другу критиков: почвенника А. А. Григорьева и демократа Н. А. Добролюбова.

С точки зрения Григорьева, «Гроза» лишь подтвердила воззрение, сложившееся у критика на пьесы Островского до «Грозы»: ключевым понятием для них является понятие «народности», «поэзии народной жизни».

Характеризуя Островского в целом, А. А. Григорьев пишет: «Имя для этого писателя... не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не «самодурство», а «народность».

Н. А. Добролюбов, не соглашаясь с точкой зрения А. А. Григорьева, видит в драме ответ на поставленный прежде вопрос: «Но ведь есть же какой-нибудь выход из этого мрака?» Ключевым понятием в статье о «Грозе» по-прежнему остается «самодурство», в протесте Катерины критик видит «страшный вызов самодурной силе» - вызов особенно значимый, потому что исходит из недр народной жизни в переломную эпоху рубежа 1850-1860-х годов. С помощью «Грозы» Добролюбов стремится увидеть и осознать коренные движения общественной и духовной жизни времени накануне отмены крепостного права.

«Гроза»... производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы Островского... В «Грозе» есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это «что-то» и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели... Мы уже сказали, что конец этот кажется нам отрадным; легко понять почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя более жить с ее насильственными, мертвящими началами».

«Мотивы русской драмы» (1864). Пьеса вновь ожила в потоке современной жизни, когда о ней напечатал статью критик позднейшего поколения демократов Д. И. Писарев. Писарев во всем соглашается с Добролюбовым там, где речь идет о «темном царстве». Не подвергает сомнению он ни метод «реальной критики», ни социальную типичность главной героини. Но оценка ее поступков, их человеческого и социального значения у Писарева полностью расходится с оценками Добролюбова и А. А. Григорьева.

Критик исходит из того, что тип Катерины не сыграл предначертанной ему в русской действительности прогрессивной роли. Видимо, Добролюбов «увлекся» личностью Катерины, что было отчасти оправдано историческим моментом. Теперь же на общественную арену должен выйти «мыслящий пролетариат» - такие люди, как Базаров или герои Чернышевского. Только они, вооруженные теорией и обширными познаниями, могут действительно подвигнуть жизнь к лучшему. С этой точки зрения Катерина совсем не «луч света», а ее гибель не трагична - она нелепа и бессмысленна.

Комментируя не совпадающие в главном отзывы критиков о «Грозе», современный литературовед А. И. Журавлева отмечает:

«Именно со статьи Добролюбова сложилась в русской культуре прочная традиция трактовки Катерины как героической личности, в которой сосредоточены мощные потенции народного характера. Основания для такой трактовки, бесспорно, заложены в самой пьесе Островского. Когда в 1864 году, в условиях спада демократического движения, Писарев оспорил добролюбовскую трактовку Катерины в статье «Мотивы русской драмы», то, быть может, иной раз более точный в мелочах, в целом он оказался гораздо дальше от самого духа пьесы Островского».

«Неизбежные вопросы». В пьесах четвертого, последнего периода творчества драматурга - с 1861 по 1886 год - углубляются те «неизбежные вопросы» (А. А. Григорьев), которые громко прозвучали в его произведениях предшествующего времени. Создаются бытовые «сцены» и «картины», восходящие к «физиологической» манере ранних пьес. В основном эти произведения печатаются в «Современнике», демократическая редакция которого с конца 1850-х годов становится духовно близкой Островскому. Центром новых пьес является «маленький человек», каким он выступает в 1860-е годы в каждодневной борьбе за кусок хлеба, скромное семейное счастье, возможность хоть как-то отстаивать свое человеческое достоинство («Трудовой хлеб», «Тяжелые дни», «Пучина» и др.).

Новым в творчестве Островского явилось целенаправленное обращение к темам национальной истории - в хрониках «Кузьма Захарыч Минин-Сухорук», «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», «Тушино», в историко-бытовых комедиях «Воевода, или Сон на Волге», «Комик XVII столетия», в психологической драме «Василиса Мелентьева». Драматурга интересуют не сами по себе выдающиеся личности и не кульминационные, увлекающие воображение моменты истории. В исторических жанрах он остается в широком смысле бытописателем, осветившим многообразные проявления национального характера.

Учебная заметка для студентов

Исаак Левитан. Вечер. Золотой Плес (1889)

Невероятная полемика вокруг пьесы А. Островского «Гроза» началась еще при жизни драматурга. Речь идет о пяти статьях:

• Н. Добролюбов «Луч света в темном царстве» (1860);
• Д. Писарев «Мотивы русской драмы» (1864);
• М. Антонович «Промахи» (1864);
• А. Григорьев «После „Грозы“ Островского. Письма к И. С. Тургеневу» (1860);
• М. Достоевский «„Гроза“. Драма в пяти действиях А. Н. Островского» (1860).

Разберемся в высказанных критиками точках зрения.

Н. А. Добролюбов

«Гроза» есть, без сомнения, самое решительное произведение Островского; взаимные отношения самодурства и безгласности доведены в ней до самых трагических последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесу соглашается, что она производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы Островского (не говоря, разумеется, об его этюдах чисто комического характера). В «Грозе» есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это «что-то» и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели.

Дело в том, что характер Катерины, как он исполнен в «Грозе», составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе. Он соответствует новой фазе нашей народной жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него вертелись наши лучшие писатели; но они умели только понять его надобность и не могли уразуметь и почувствовать его сущности; это сумел сделать Островский. <...>

Прежде всего вас поражает необыкновенная своеобразность этого характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри его; всякое впечатление переработывается в нем и затем срастается с ним органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о своем детском возрасте и о жизни в доме у матери. Оказывается, что воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей: в доме ее матери было то же, что и у Кабановых, - ходили в церковь, шили золотом по бархату, слушали рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и сами молились... Выслушав рассказ Катерины, Варвара, сестра ее мужа, с удивлением замечает: «Да ведь и у нас то же самое». Но разница определяется Катериною очень быстро в пяти словах: «Да здесь все как будто из-под неволи!» И дальнейший разговор показывает, что во всей этой внешности, которая так обыденна у нас повсюду, Катерина умела находить свой особенный смысл, применять ее к своим потребностям и стремлениям, пока не налегла на нее тяжелая рука Кабанихи. Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. Вот почему она старается все осмыслить и облагородить в своем воображении; то настроение, при котором, по выражению поэта, -

Весь мир мечтою благородной
Перед ним очищен и омыт, -

это настроение до последней крайности не покидает Катерину. <...>

В положении Катерины мы видим, что, напротив, все «идеи», внушенные ей с детства, все принципы окружающей среды - восстают против ее естественных стремлений и поступков. Страшная борьба, на которую осуждена молодая женщина, совершается в каждом слове, в каждом движении драмы, и вот где оказывается вся важность вводных лиц, за которых так упрекают Островского. Всмотритесь хорошенько: вы видите, что Катерина воспитана в понятиях одинаковых с понятиями среды, в которой живет, и не может от них отрешиться, не имея никакого теоретического образования. Рассказы странниц и внушения домашних хоть и переработывались ею по-своему, но не могли не оставить безобразного следа в ее душе: и действительно, мы видим в пьесе, что Катерина, потеряв свои радужные мечты и идеальные, выспренние стремления, сохранила от своего воспитания одно сильное чувство - страх каких-то темных сил, чего-то неведомого, чего она не могла ни объяснить себе хорошенько, ни отвергнуть. За каждую мысль свою она боится, за самое простое чувство она ждет себе кары; ей кажется, что гроза ее убьет, потому что она грешница; картина геенны огненной на стене церковной представляется ей уже предвестием ее вечной муки... А все окружающее поддерживает и развивает в ней этот страх: Феклуши ходят к Кабанихе толковать о последних временах; Дикой твердит, что гроза в наказание нам посылается, чтоб мы чувствовали; пришедшая барыня, наводящая страх на всех в городе, показывается несколько раз с тем, чтобы зловещим голосом прокричать над Катериною: «Все в огне гореть будете в неугасимом». <...>

В монологах Катерины видно, что у ней и теперь нет ничего формулированного; она до конца водится своей натурой, а не заданными решениями, потому что для решений ей бы надо было иметь логические, твердые основания, а между тем все начала, которые ей даны для теоретических рассуждений, решительно противны ее натуральным влечениям. Оттого она не только не принимает геройских поз и не произносит изречений, доказывающих твердость характера, а даже напротив - является в виде слабой женщины, не умеющей противиться своим влечениям, и старается оправдывать тот героизм, какой проявляется в ее поступках. Она решилась умереть, но ее страшит мысль, что это грех, и она как бы старается доказать нам и себе, что ее можно и простить, так как ей уж очень тяжело. Ей хотелось бы пользоваться жизнью и любовью; но она знает, что это преступление, и потому говорит в оправдание свое: «Что ж, уж все равно, уж душу свою я ведь погубила!» Ни на кого она не жалуется, никого не винит, и даже на мысль ей не приходит ничего подобного; напротив, она перед всеми виновата, даже Бориса она спрашивает, не сердится ли он на нее, не проклинает ли... Нет в ней ни злобы, ни презрения, ничего, чем так красуются обыкновенно разочарованные герои, самовольно покидающие свет. Но не может она жить больше, не может, да и только; от полноты сердца говорит она: «Уж измучилась я... Долго ль мне еще мучиться? Для чего мне теперь жить, - ну, для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет божий не мил! - а смерть не приходит. Ты ее кличешь, а она не приходит. Что ни увижу, что ни услышу, только тут (показывая на сердце) больно». При мысли о могиле ей делается легче - спокойствие как будто проливается ей в душу. «Так тихо, так хорошо... А об жизни и думать не хочется... Опять жить?.. Нет, нет, не надо... нехорошо. И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду... Придешь к ним - они ходят, говорят, - а на что мне это?..» И мысль о горечи жизни, какую надо будет терпеть, до того терзает Катерину, что повергает ее в какое-то полугорячечное состояние. В последний момент особенно живо мелькают в ее воображении все домашние ужасы. Она вскрикивает: «А поймают меня да воротят домой насильно!.. Скорей, скорей...» И дело кончено: она не будет более жертвою бездушной свекрови, не будет более томиться взаперти с бесхарактерным и противным ей мужем. Она освобождена!..

Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. Хорошо, что нашлась в бедной женщине решимость хоть на этот страшный выход. В том и сила ее характера, оттого-то «Гроза» и производит на нас впечатление освежающее, как мы сказали выше. <...>

Д. А. Писарев

Драма Островского «Гроза» вызвала со стороны Добролюбова критическую статью под заглавием «Луч света в темном царстве». Эта статья была ошибкою со стороны Добролюбова; он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление. Подробный анализ этого характера покажет нашим читателям, что взгляд Добролюбова в этом случае неверен и что ни одно светлое явление не может ни возникнуть, ни сложиться в «темном царстве» патриархальной русской семьи, выведенной на сцену в драме Островского. <...>

Добролюбов спросил бы самого себя: как мог сложиться этот светлый образ? Чтобы ответить себе на этот вопрос, он проследил бы жизнь Катерины с самого детства, тем более что Островский дает на это некоторые материалы; он увидел бы, что воспитание и жизнь не могли дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума; тогда он еще раз взглянул бы на те факты, в которых ему бросилась в глаза одна привлекательная сторона, и тут вся личность Катерины представилась бы ему в совершенно другом свете. <...>

Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой. <...>

М. А. Антонович

Г. Писарев решился исправлять Добролюбова, как г. Зайцев Сеченова, и разоблачать его ошибки, к которым он причисляет одну из самых лучших и глубокомысленнейших статей его «Луч света в темном царстве», написанную по поводу «Грозы» г. Островского. Эту-то поучительную, глубоко прочувствованную и продуманную статью г. Писарев силится залить мутною водою своих фраз и общих мест. <...>

Г. Писареву почудилось, будто бы Добролюбов представляет себе Катерину женщиной с развитым умом и с развитым характером, которая будто бы и решилась на протест только вследствие образования и развития ума, потому будто бы и названа «лучом света». Навязавши таким образом Добролюбову свою собственную фантазию, г. Писарев и стал опровергать ее так, как бы она принадлежала Добролюбову. Как же можно, рассуждал про себя г. Писарев, назвать Катерину светлым лучом, когда она женщина простая, неразвитая; как она могла протестовать против самодурства, когда воспитание не развило ее ума, когда она вовсе не знала естественных наук, которые, по мнению великого историка Бокля, необходимы для прогресса, не имела таких реалистических идей, какие есть, например, у самого г. Писарева, даже была заражена предрассудками, боялась грома и картины адского пламени, нарисованной на стенах галлереи. Значит, умозаключил г. Писарев, Добролюбов ошибается и есть поборник искусства для искусства, когда называет Катерину протестанткой и лучом света. Удивительное доказательство!

Так-то вы, г. Писарев, внимательны к Добролюбову и так-то вы понимаете то, что хотите опровергать? Где ж это вы нашли, будто бы у Добролюбова Катерина представляется женщиной с развитым умом, будто протест ее вытекает из каких-нибудь определенных понятий и сознанных теоретических принципов, для понимания которых действительно требуется развитие ума? Мы уже видели выше, что, по взгляду Добролюбова, протест Катерины был такого рода, что для него не требовалось ни развитие ума, ни знание естественных наук и Бокля, ни понимание электричества, ни свобода от предрассудков, или чтение статей г. Писарева; это был протест непосредственный, так сказать, инстинктивный, протест цельной нормальной натуры в ее первобытном виде, как она вышла сама собою без всяких посредств искусственного воспитания. <...>

Таким образом вся эта фанфаронада г. Писарева в сущности очень жалка. Оказывается, что он не понял Добролюбова, перетолковал его мысль и на основании своего непонимания обличил его в небывалых ошибках и в несуществующих противоречиях...

А. А. Григорьев

Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы, - а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни, - смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент - эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве, - массою сложною, разнородною, - почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения.

М. М. Достоевский

Гибнет одна Катерина, но она погибла бы и без деспотизма. Это жертва собственной чистоты и своих верований . <...> Жизнь Катерины разбита и без самоубийства. Будет ли она жить, пострижется ли в монахини, наложит ли на себя руки - результат один относительно ее душевного состояния, но совершенно другой относительно впечатления. Г. Островскому хотелось, чтоб этот последний акт своей жизни она совершила с полным сознанием и дошла до него путем раздумья. Мысль прекрасная, еще более усиливающая краски, так поэтически щедро потраченные на этот характер. Но, скажут и говорят уже многие, не противоречит ли такое самоубийство ее религиозным верованиям? Конечно противоречит, совершенно противоречит, но эта черта существенна в характере Катерины. Дело в том, что по своему в высшей степени живому темпераменту, она никак не может ужиться в тесной сфере своих убеждений. Полюбила она, совершенно сознавая весь грех своей любви, а между тем все-таки полюбила, будь потом, что будет; закаялась потом видеться с Борисом, а сама все-таки прибежала проститься с ним. Точно так решается она на самоубийство, потому что сил не хватает у ней перенести отчаяние. Она женщина высоких поэтических порывов, но вместе с тем преслабая. Эта непреклонность верований и частая измена им и составляет весь трагизм разбираемого нами характера.

Ситуация сложилась так, что, хотя эффект в литературе Островский произвел большой, никто из критиков еще не дал полной характеристики его таланта и даже не указал на особенные черты его произведений. Критика вообще не поняла его новаторства: «Его хотели непременно сделать представителем известного рода убеждений». Добролюбов намекал на неославянофилов Аполлона Григорьева, Тертия Филиппова из «Москвитянина», пытавшихся повлиять на Островского в своем духе. Добролюбов возражал против восхваления Любима Торцова, героя комедии «Бедность не порок», как выразителя «народности» Островского.

А в статье «Луч света в темном царстве», Николай Александрович Добролюбов указал на индивидуальную особенность Островского: у Островского «вы находите не только нравственную, но и житейскую, экономическую сторону вопроса, а в этом-то и сущность дела. У него вы ясно видите, как самодурство опирается на толстой мошне... и как безответность людей перед ним определяется материальною от него зависимостью...». И это качество поэтики Островского является большим достижением всего русского реализма. Материально-житейская обусловленность образов Островского не мешает им иметь сложный и глубокий психологический рисунок.

Внимание, уделяемое Островским натуре, естественным свойствам людей, имеет в глазах Добролюбова двойной новаторский смысл. Во-первых, под естественностью кроются своевольные начала, и нередко они были формой выражения определенных социальных идеалов героев. «Мерою достоинства писателя или отдельного произведения мы принимаем то, насколько служат они выражением естественных стремлений известного времени и народа». Под выражением «естественные стремления» кроется не только антропологическое понимание Добролюбовым сущности человека, но и антикрепостническая программа, желание освободить человека от социальных оков. Это революционный тезис. Во-вторых, естественность имеет еще и тот смысл, что она является органическим, не испорченным никакой рефлексией свойством массы, народа, среднего слоя, способных по наитию решительно действовать. Рудин, Инсаров выглядят «искусственными» героями, выпестованными в образованных верхах общества. И они ничего не добились. Островский решает проблему общественного протеста с другого конца, со стороны возможностей протеста людей из массы народа. В этом было также «знамение времени». Протест забитых означал многое. Он стихиен и неукротим. Двинулась на борьбу неисчислимая масса людей. По логике Добролюбова, это исходный пункт для совсем другого отсчета успехов в построении типологии литературных героев. Это не кривая, восходящая от Рудина к Инсарову и даже, может быть, к Базарову (а по женской линии от Татьяны к Елене и Ольге), а начало совсем новой линии изображения демократического героя, в конечном счете ведущей к изображению народных масс как героя истории.

Буквально жаждой отыскания «лучей света» в темном царстве пронизаны все добролюбовские анализы Островского. «Печально,- правда; но что же делать? Мы должны сознаться: выхода из «темного царства» мы не нашли в произведениях Островского... Выхода же надо искать в самой жизни...»

Характер Катерины в «Грозе», отмечал Добролюбов, «составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе». В «Грозе» есть даже «что-то освежающее и ободряющее». Конечно, Катерина менее сознательно выступает с протестом, чем Елена или Ольга, не говоря уже о Рудине или Инсарове. Если подходить с формальной меркой прогрессивности, как это сделал Писарев, то Катерина - шаг назад по сравнению с прежними героями. Но Добролюбов обратил внимание на существо вопроса, на то, из какого слоя вышла Катерина, сколько препятствий ей пришлось преодолеть в борьбе за свои человеческие права. Здесь даже акценты анализа сместились с раскрытия убеждений героини на ее натуру, с активной борьбы в привычном смысле к такой пассивной форме протеста, как самоубийство. И во всем этом Добролюбов разглядел глубокий смысл.

Характер Катерины разносторонний - «любящий и созидательный». Опять отмечена неожиданность в драматургии Островского: героиня-самоубийца, а характер созидательный. «Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет». Жизнь в темном царстве хуже смерти.

Борьба между героями, необходимая согласно эстетической теории драмы, снимается в пьесах Островского противоречиями высшего порядка, господствующими над героями. Тихон восклицает в конце пьесы: «Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!» Это - ключ к пьесе: «Они заставляют зрителя подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим, да еще каким, самоубийцам». Пьесы Островского не пьесы интриги, и даже не пьесы характеров, это - «пьесы жизни». Нельзя было лучше выразить демократизацию литературы в ее жанрах, стремлениях, поисках положительного героя. Как сказал бы позднее народник Михайловский, Катерина по «степени» своей развитости, интеллекта ниже прежних героев из дворян, но по «типу» она выше. Тип этот - народный. Недаром Добролюбов акцентировал в конце разбора следующее: «Вот высота, до которой доходит наша народная жизнь в своем развитии...».

ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ: . Характеры действующих лиц должны быть ярко обозначены, и в обнаружении их должна быть необходима постепенность, сообразно с развитием действия. Язык должен быть сообразен с положением каждого лица, но не удаляться от чистоты литературной и не переходить в вульгарность. Вот все главные правила драмы. Критики, подобные Н. Ф. Павлову, г. Некрасову из Москвы, г. Пальховскому считают непреложными, очевидными для всех аксиомами множество таких мнений, которые только им кажутся абсолютными истинами, а для большинства людей представляют противоречие с некоторыми общепринятыми понятиями. Островский захватил такие общие стремления и потребности, которыми проникнуто все русское общество, которых голос слышится во всех явлениях нашей жизни, которых удовлетворение составляет необходимое условие нашего дальнейшего развития. Его пьесы яснее всяких рассуждений показывают внимательному читателю, как система бесправия и грубого, мелочного эгоизма, водворенная самодурством, прививается и к тем самым, которые от него страдают; как они, если мало-мальски сохраняют в себе остатки энергии, стараются употребить ее на приобретение возможности жить самостоятельно и уже не разбирают при этом ни средств, ни прав. В "Грозе" особенно видна необходимость так называемых "ненужных" лиц: без них мы не можем понять лица героини и легко можем исказить смысл всей пьесы, что и случилось с большею частью критиков.(про темное царство - самодурство) Отсутствие всякого закона, всякой логики - вот закон и логика этой жизни. Это не анархия, но нечто еще гораздо худшее. Помимо их, не спросясь их, выросла другая жизнь; с другими началами. "Гроза" - самое решительное произведение Островского. Характер К., как он исполнен в "Грозе", составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе. Она терпит до тех пор, пока не заговорит в ней какой-нибудь интерес, особенно близкий ее сердцу и законный в ее глазах, пока не оскорблено в ней будет такое требование ее натуры, без удовлетворения которого она не может оставаться спокойною. Тогда она уж ни на что не посмотрит. Она не будет прибегать к дипломатическим уловкам, к обманам и плутням, - не такова она. Если уж нужно непременно обманывать, так она лучше постарается перемочь себя. В этой личности мы видим уже возмужалое, из глубины всего организма возникающее требование права и простора жизни. Ее поступки находятся в гармонии с ее натурой, они для нее естественны, необходимы, она не может от них отказаться, хотя бы это имело самые гибельные последствия. Мы уже сказали, что конец этот кажется нам отрадным; легко понять, почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой, и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен на ее живую душу. Какою же отрадною, свежею жизнью веет на нас здоровая личность, находящая в себе решимость покончить с этой гнилою жизнью во что бы то ни стало!..

Дмитрий Иванович Писарев в образе Катерины, как уже говорилось, он, в отличие от Добролюбова, не видел признаков протеста против «темного царства».

Статья расширила и углубила полемику между "Русским словом" и "Современником", начавшуюся ранее. В данной статье Писарев прямо указывает на статью "Луч света в темном царстве" Добролюбова (1860) как его "ошибку". Писарев резко оспаривает интерпретацию Катерины из "Грозы" Островского, данную в этой статье Добролюбова, считая, что Катерина не может рассматриваться как "решительный цельный русский характер", а является лишь одним из порождений, пассивным продуктом "темного царства". Таким образом, Добролюбову приписывается идеализация этого образа, а развенчание этого образа представляется истинной задачей "реальной критики". "Грустно расставаться с светлою иллюзиею, - замечает Писарев, - а делать нечего, пришлось бы и на этот раз удовлетвориться темною действительностью". Причем Писарев не оставляет никаких сомнений в том, что речь идет не о частностях - трактовке одного образа и оценке одного произведения драматурга, а "об общих вопросах нашей жизни". Добролюбов всем направлением своей статьи подводил читателя к мысли о нарастании революционной ситуации в стране, о созревании народного самосознания, о силе стихийного сопротивления народа "темному царству", о невозможности для народа мириться со старым и жить по-старому. Писарев же, в эпоху спада демократического движения, не видит условий для непосредственного выступления масс, считает их не готовыми к сознательному действию. Акцент переносится на формирование мыслящих работников типа Базаровых, которые "не Катерине чета" и которые могут взять на себя трудное дело просвещения народа. Люди этого типа должны положить все силы на подготовку условий для радикального переустройства общественной жизни на новых разумных и справедливых началах, просветить народ. "Много ли, мало ли времени придется нам идти к нашей цели, заключающейся в том, чтобы обогатить и просветить наш народ, - об этом бесполезно спрашивать. Это - верная дорога, и другой верной дороги нет". Помимо этого основного предмета статьи - обоснования и защиты новой тактики демократического движения, противостоящей старой тактике, обоснованной "Современником" в годы революционной ситуации 1859-1861 гг., - Писарев полемизирует здесь и с "литературной программой" "Современника". Он обвиняет редакцию журнала в идейной неразборчивости. По этой линии идет критика произведений Островского "Козьма Захарьич Минин Сухорук" и "Тяжелые дни».

ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ: нам необходимо будет защищать его идеи против его собственных увлечений; там, где Добролюбов поддался порыву эстетического чувства, мы постараемся рассуждать хладнокровно и увидим, что наша семейная патриархальность подавляет всякое здоровое развитие. статья была ошибкою со стороны Добролюбова; он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление. Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в

том, что делала вчера, и сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким

самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой. Страстность, нежность, искренность - действительно преобладающие свойства К. Жестокость семейного деспота, фанатизм старой ханжи, несчастная любовь девушки к негодяю, кротость терпеливой жертвы семейного самовластия, порывы отчаяния, ревность, корыстолюбие, мошенничество, буйный разгул,

воспитательная розга, воспитательная ласка, тихая мечтательность, восторженная чувствительность - вся эта пестрая смесь чувств, качеств и поступков, возбуждающих в груди пламенного эстетика целую бурю высоких ощущений. Все это различные проявления неисчерпаемой глупости. От карликов и от вечных детей ждать нечего; нового они ничего не произведут, если вам покажется, что в их мире появился новый характер, то вы смело можете утверждать, что это оптический обман.

Апполон Александрович Григорьев считал, что Островский обладал «коренным русским миросозерцанием, здоровым и спокойным, юмористическим без болезненности, прямым без увлечений...».

Григорьев приписывал себе честь открытия Островского. И он действительно был одним из первых, кто громко сказал о появлении нового большого таланта. Новаторство Островского Григорьев видел в следующем: в новости изображенного быта, в новости отношения автора к этому быту, в новости манеры изображения. Но Григорьев все же извращал облик писателя. Он трактовал Островского как певца русских нравов, умеющего показывать и «идеалы». Григорьев полемизировал с Добролюбовым, его социальным истолкованием Островского как обличителя «темного царства».

В статье «После «Грозы» Островского» Григорьев оспаривал утверждение Добролюбова, что Катерина - образ «протестующий»; Островский не сатирик, а «народный» писатель. Попутно отметим: Григорьев не проводил различий между понятиями «народный» и «национальный», в теоретическую разработку этих важных вопросов он ничего нового не вносил. Само разграничение этих понятий у него просто снималось, так как и «народное» и «национальное» он понимал как «органическое» единение всех слоев нации в духе некоего единого миросозерцания. В этом смысле, по его мнению, и был народен Островский. Григорьев подчеркивал при этом, что с примитивной простонародностью Островский не имел ничего общего. А как же быть с замоскворецким бытом, он ли не простонароден? Добролюбов ясно говорил, что Островский поднимается до общечеловеческих интересов, показывая и в «темном царстве» пробивающиеся «лучи света». Григорьев понимал «идеалы» Островского иначе. Для него русское купечество, целиком взятое, и было хранителем русской национальности, «почвой» русской народности.

ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ: Да, страшна эта жизнь, как тайна страшна, и, как тайна же, она манит нас и дразнит и тащит... Но куда? -- вот в чем вопрос. В омут или на простор и на свет? Имя для этого писателя, для такого большого, несмотря на его недостатки, писателя -- не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не "самодурство", а "народность". Только это слово может быть ключом к пониманию его произведений. Теоретикам можно пожелать только несколько побольше религиозности, то есть уважения к жизни и смирения перед нею, а ведь эстетикам, право, и пожелать-то нечего!

Трудно найти мало-мальски образованного человека в России, которому были бы неведомы имена великих критиков, жизнь и творчество которых значительно повлияли на развитие русской литературы девятнадцатого века, и во многом определили характер литературного процесса в последующих этапах её развития.
Два выдающихся литератора XIX века, два критика и публициста: Виссарион Григорьевич Белинский(1811-1848) и Николай Александрович Добролюбов (1836-1861). Они похоронены на некрополе «Литераторские мостки» Волковского кладбища в Санкт-Петербурге.
Складывание уникального некрополя «Литераторские мостки» началось с появления здесь могил Белинского и Добролюбова. Таким образом, даже после своей кончины великие литераторы продолжили служить российской культуре, внесли вклад в российскую некрополистику.
Наиболее достоверная информация о Белинском оставлена А.Н.Пыпиным (1833-1904), русский литературовед, этнограф, один из авторов Энциклопедии Брокгауза и Ефрона в статьях: «В.Г.Белинский, его жизнь и переписка», «Характеристика литературных мнений».
Н.Г.Чернышевским (1828-1889), русский философ-материалист, революционер-демократ, учёный, литературный критик, публицист, писатель:«Очерки гоголевского периода русской литературы», «Воспоминания И.С.Тургенева».
Аполлоном Григорьевым (1822-1864), поэт, литературный и театральный критик, «Белинский и отрицательный взгляд в литературе». Всё это включено в Собрание сочинений Белинского в 12томах, вышедшее в Москве в 1959году, переиздано три раза (из Википедии).
Главный источник информации о Н.А.Добролюбове запечатлен Н.Г.Чернышевским в журнале «Современник»,1862,№1. Продолжение последовало лишь через 27лет в журнале «Русская мысль», 1889. После смерти Чернышевского материалы о Добролюбове печататься перестали, но в1890году были изданы отдельной книгой в Москве. Также в журналах 1861года: «Русский инвалид», «Современник», «Книжный Вестник», «Московский Наблюдатель». В 1862году: «Библиотека для чтения», статья О.Бибикова «О литературной деятельности Н.А.Добролюбова», Зайцева «Белинский и Добролюбов» и др.
Спустя 150лет со дня рождения Белинского, благодарные соотечественники продолжали чтить его память, признавая, что он один из самых выдающихся деятелей передовой литературы, общественной мысли и революционного движения России XIX века. Н.Г.Добролюбов также был почитаем в советское время и теперь, как и его предшественник.
Добролюбов Н.А. - самый известный после Белинского русский критик, представитель метода публицистической популяризации литературных произведений. Краткая жизнь даровитого юноши сложилась невесело. Он был ослепительной звездой по выдаваемым литературным результатам, но очень тускло сложилась жизнь личная. Судьба сыграла с ним злую шутку, которой он боялся. В одном из написанных им перед самой смертью стихотворений: «Пускай умру, печали мало» с горьким предчувствием выражал свои опасения: «Чтоб под могильною землей не стал любви предметом я, чтоб все, чего желал так жадно и так напрасно я живой, не улыбнулось мне отрадно над гробовой моей доской».
На самом деле всё получилось наоборот. Слава, влияние, народное сочувствие - все это пришло к Добролюбову после смерти, а при жизни он безответно, трепетно стремился к горячей привязанности, но знал, в основном, лишь муки творчества; торжество его идей стало принимать желаемые очертания, но злая болезнь была уже у ворот.
Свидетельством славы русских критиков является увековечивание их имён на малой родине, месте, где они родились и провели детство. Имя Добролюбова включено в число знаменитых людей Нижнего Новгорода, есть бюсты и памятники в его честь в ряде научных центров, его именем назван город в Архангельской области и библиотека.
В.Г.Белинскому поставлены памятники и бюсты в Санкт-Петербурге, Пензе и городе Чембар Пензенской области (уезда). Его имя присвоено парку в Пензе, Пензенскому государственному педагогическому институту (университет), Пензенской гимназии средней общеобразовательной школе в Чембаре.
Деятельность основателей русской литературной критики продолжает вызывать интерес думающей, творческой части населения России. Теперь, спустя 207 и 182 года со дня их рождения, когда мир стремительно меняется, вместе с этим меняются и ценностные ориентации нашего народа, популяризация и интерпретация их творчества особенно актуально. Их творчество требует исторического переосмысления. Но значение их деятельности в культурно-историческом плане никогда не потеряет свою актуальность.

Сходства и различия в творчестве великих критиков
В.Г.Белинский и Н.А.Добролюбов широко известные в России личности, прожившие жизнь свою во благо развития русской культуры. Белинский с позиций сегодняшнего дня рассматривается, как патриот русской литературы, положивший начало развитию критической мысли в культуре России. Именно он озадачивается состоянием существующего литературного процесса в 30-ые годы девятнадцатого столетия, и принимает для себя решительные меры для просвещения молодых дарований того времени, которым он впоследствии помогает расти и совершенствоваться.
Спустя 25лет Россия получает ещё одного будущего критика, продолжившего дело своего предшественника. Он с большим уважением относился к старшему коллеге и посвятил его творчеству ряд своих трудов. Современник, соратник выдающихся критиков, младше Белинского, но старше Добролюбова,- еще один замечательный деятель русской литературы, философ-материалист, революционер-демократ, учёный, публицист и писатель, Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) сыграл огромную роль в увековечивании имён основателей русской литературной критики.

Эпоха Золотого века русской литературы и зарождение литературной критики
XIXвек вошёл в историю России небывалым размахом развития культуры, который сказывался на всех уровнях жизни, и обуславливался, прежде всего, тем, что страна переживала экономические и политические преобразования, в том числе, реформы в сфере образования, науки, искусства. Будучи в основе своей аграрной, Россия постепенно начала развиваться как буржуазные страна. Стала появляться сеть предприятий тяжёлой и лёгкой промышленности.
При новых экономических условиях, возникших в результате зарождения буржуазных отношений, неуклонно возрастала потребность в грамотных людях. Имело значение и влияние эпохи просвещения, начавшееся в Европе несколько раньше, чем в России, но к девятнадцатому веку уже имеющее твёрдые позиции в российском культурно-образовательном пространстве. Развивалось книгопечатанье, писались труды по истории России, распространялось театральное искусство, живопись, архитектура, музыка, зародилась российская публицистика: появилась периодика.
XIX век ознаменовался появлением высших учебных заведений: начиная с обоснования гимназий в крупных культурных центрах (Санкт-Петербург, Москва, Казань, уже середины XVIII в.) и завершая обоснованием трёх университетов в означенных городах. Позже стали открываться двухгодичные школы для детей крестьян и рабочих и другие учебные заведения разного направления и уровня.
Общие тенденции культурно-исторического развития в России не могли не повлиять на развитие литературы. Русская литература XIX века вошла в историю русской и мировой культуры, как Золотой век. Нет на сегодняшний день более развитой литературы в мире, чем этот период. Это век, когда Эпоха Просвещения сменилась на господство критического реализма, проявившегося в творчестве российских классиков.
Крупные исторические события начала XIX века также имели своё влияние на всё происходящее в стране, в том числе и на разнообразие литературных тем. Это - война с французами (1812), восстание декабристов(1825), отмена крепостного права (1861). Последнее событие стало решающим результатом, на осуществление которой на протяжении многих десятилетий работала прогрессивная мысль российской интеллигенции.
XIX век дал России таких гениев литературы, как А.С.Грибоедов, А.С.Пушкин, М.Ю.Лермонтов, Н.В.Гоголь, И.А.Гончаров, А.Н.Островский, И.С.Тургенев, М.Е.Салтыков-Щедрин, Н.А.Некрасов, Л.Н.Толстой, Ф.М.Достоевский, А.П.Чехов и др. Они не только писали свои бессмертные произведения, но и открывали новые периодические издания, часто при университетах создавались типографии и публиковались все новости культурной и научной университетской жизни.
Журналы «Телескоп»,«Современник»,«Русская мысль»,«Московский Наблюдатель»,«Отечественные записки»,«Колокол» и другие. Отдельными книжками выходили приложения к ним, издавался ряд газет узкоспециальной направленности; работало географическое общество, велись исследования по этнографии народов России, писались исторические труды, учебники для детей разного социального сословия и т.д.
Поэтому появление великих критиков литературы на то историческое время было закономерным явлением, развитие литературного процесса и совершенствование творчества отдельных писателей и поэтов нуждалось в критической оценке их творчества.
В.Г.Белинский явился генератором и путеводителем многих поэтов и прозаиков своего времени. Эстафета литературной критики была передана более молодому последователю его дела - Н.А.Добролюбову.
В развитии критической мысли в России большую роль сыграли столичные вузы: Московский университет и Петербургский педагогический институт. Именно в этих высших учебных заведениях объединялись молодые дарования, неравнодушные умы с целью создать великую культуру и литературу на Родине. Велико было и влияние Европы, особенно немецких философов. Позднее эти объединения распространились во всех крупных научных центрах Санкт-Петербурге, Казани и получили такое же широкое влияние на развитие научной мысли в стране.

Историко-культурные условия и судьба
Основатели русской критической мысли, жившие в историческом масштабе в одно и то же время, имеют в своей судьбе много общего уже тем, что оба родились в семьях, имеющих отношение к религии. В.Г.Белинский внук священника, Н.А.Добролюбов - сын. И выходцы из российской глубинки: один из Пензенской губернии, другой уроженец города на Волге Нижний Новгород, сумевшие повлиять на жизнь в столицах в масштабе всей большой страны.
Дед В.Г.Белинского - священник в селе Белыни (Нижнеломовского уезда Пензенской губернии), отец - лекарь, служивший в балтийском флоте; будущий критик родился 30 мая 1811года в Свеаборге, где в то время жил его отец. Впоследствии они переселились (1816) на родину и отец получил место уездного врача в городе Чембаре. Мальчик рано научился читать и писать у местной учительницы, продолжил образование в уездном училище в Чембаре. В 1825 году был отдан в губернскую гимназию, проучился три с половиной года, гимназия его не удовлетворяла, и он не завершил её курс. Была задумка поступить в московский университет. Исполнение этого замысла далось нелегко, отец Белинского был беден и был не в состоянии содержать сына в Москве. Юноша взял всю ответственность за свою жизнь на себя и стал студентом. В августе 1829 года он приступил к учёбе на факультете словесности, в конце того же года был переведён на казенный счет.
Добролюбов родился 24января 1836 года в Нижнем Новгороде, отец его состоял там священником Никольской церкви. Родная семья считалась зажиточной, по этой причине товарищи Добролюбова, дети дьячков и сельских священников, не приходили к ним в дом, этот дом они считали чересчур значительным и знатным. Отец Добролюбова был увлечён строительством домов, не всё у него ладилось, и это очень тяготило его и, несмотря на присущий ему добрый нрав, изливал на свою семью горечь деловых неудач. Отношения между отцом и сыном были натянуты. Маленький Николай всячески оказывал отцу искреннюю образцовую почтительность, но чуждался его и робел пред ним, как перед чужим. Недостаток любви отца компенсировался безграничной привязанностью к матери, доброй, приветливой, умной, благородной женщины. От матери перешёл к нему нежный духовный облик, стремление к нравственному совершенствованию и цельность натуры. «От неё, - писал он в своем дневнике вскоре после ее смерти,- получил я свои лучшие качества; с ней сроднился я с первых дней моего детства; к ней летело мое сердце, где бы я ни был; для нее было все, что я ни делал». Смерть матери повергла Добролюбова в глубочайшее отчаяние. Свидетельство тому - страницы дневника, посвященные страшному для него удару, в которых ощущается самое трогательное проявление сыновней любви.
Любовь Добролюбова к матери выявила в нём удивительный запас нежности, поражающий всякого, кто приближался к личной интимной жизни основателя русского «отрицания». Имеющий имидж «бессердечный насмешник» и «разрушитель» всяческих «иллюзий», мнимый прототип Базарова был образцовым сыном, братом и родственником, и кроме того, был переполнен романтическим стремлением к идеальным привязанностям. В бумагах Добролюбова Чернышевский нашел длинное, но неотправленное адресату письмо16-летнего Добролюбова к его семинарскому учителю Сладкопевцеву. Письмо обнаруживает такую самоотверженную преданность, что трудно найти роман, в котором влюбленный говорил бы с таким же восторгом и увлечением о своей возлюбленной. Чернышевский, разбирая бумаги Добролюбова, не мог сохранить своего обычного спокойствия и разразился в «Материалы для биографии Добролюбова» («Современник», 1862 год №1)негодующей тирадой против тех, кто называл Добролюбова человеком без души и сердца.
Из воспоминаний Герцена о Белинском: Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но, когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть; он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль. Спор оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко огорчённый, униженный своей физической слабостью.
Как видим, оба критика были из плеяды людей неравнодушных, возможно, преданных своим идеям и принципам до фанатизма. Оба завершили жизнь очень рано, от распространённого в то время туберкулёза. Чахотка забрала этих светочей русской науки о литературе.
Уже из этих кратких фактов биографии наших критиков видим, что, несмотря на то, что Добролюбову в материальном плане повезло больше, чем Белинскому, он не имел достаточного внимания к себе со стороны отца, и рано осиротел, после чего, взял на себя заботу о материальном содержании младших братьев и сестёр. Белинский же был просто беден и испытывал материальную нужду очень часто.
Видимо, благодаря дневнику и стараниям Чернышевского, Добролюбову повезло больше, о его внутренней сути, ранимой душе сохранилось и дошло до наших дней больше информации. Ни тот, ни другой не имели семейного личного счастья, не растили детей.
Дух, господствующий в Московском университете 30-х годов девятнадцатого столетия, еще мало чем отличался от дореформенной эпохи; но там уже появились молодые профессора, вводившие студентов в настоящую науку, это были предвестники блестящего периода жизни 40-х годов Московского университета. Лекции Н.И.Надеждина и М.Г.Павлова знакомили студентов с идеями германской философии (Шеллинга и Окена), которые вызывали сильное умственное возбуждение молодежи. Увлеченные новыми мыслями и идеалами даровитые студенты воссоединялись в тесные дружеские кружки, из них впоследствии вышли очень влиятельные деятели русской литературы и общественной жизни. И Белинский в таких кружках в годы студенчества, и позже нашел горячо любимых друзей, которые разделяли его стремления (Герцен, Огарев, Станкевич, Кетчер, Е.Коршидр.). Носившаяся в воздухе того времени философия и еще более - литературный романтизм подвигла молодого Белинского выступить на литературном поприще с трагедией в стиле Шиллера. «Разбойники» заключали в себе сильные тирады, направленные против крепостного права. Цензура, состоявшая из профессоров университета, не только не разрешила эту трагедию к печати, но и стала источником целого ряда неприятностей для Белинского, в результате чего он был исключен из университета «по неспособности»(1832). Будущий критик остался без средства к существованию и был вынужден перебиваться уроками и переводами. В этот период жизни перевел роман Поля де-Кока «Магдалина», Москва,1833. Сблизившись с профессором Надеждиным, основавшим в 1831году новый журнал «Телескоп», он стал переводить небольшие статейки для журнала и в сентябре 1834года выступил с первой своей серьезной критической статьей, с неё и начинается его серьёзная литературная деятельность.
В 1853году Добролюбов одним из первых завершил курс Семинарии, мечтал о Казанском университете, но вконец запутавшийся к тому времени отец был не в состоянии его содержать, и Добролюбов уехал в Петербург, чтобы поступить в Духовную академию.
Боясь огорчить отца, Добролюбов поступает в Главный Петербургский педагогический институт, где обучали по университетской программе, а студенты находились на казенном попечении. Институт дал много развитию недюжинного ума. Выдающиеся профессора того времени Лоренц, Благовещенский, Срезневский помогли постичь премудрости науки, круг друзей-единомышленников ввёл его в общественную жизнь института, возможность много заниматься были ему как бальзам на душу. Неблагоприятные условия, царящие вокруг, содействовали тому, что в нём росло чувство протеста против пошлости, созревшее в нём ещё раньше, в Нижнем Новгороде.
Будучи студентом третьего курса, Добролюбов отнес в «Современник» статью «Собеседник Российского Слова». Её охотно поместили в журнале осенью 1856года под псевдонимом «Лайбова», по окончанию имени и фамилии: Николай Добролюбов. Так завязалась многолетняя дружба Добролюбова с главным редактором «Современник» Чернышевским, который быстро оценил способности юного дарования и после первой встречи сразу заявил своим домашним, что его только что посетил человек необыкновенного ума. Статья, действительно, поражала тонким остроумием, зрелостью суждения, прекрасной формой и остротой исторической критики, несмотря на то, что автору было всего 20лет. Но написана она была с большой осторожностью, речь шла о Екатерине, в ней было изобилие похвальных эпитетов «великой монархине», искреннее сочувствие характеру журнала, редактируемого ею. По тому времени в статье было много новшеств, примыкавший к «Отечественным Запискам» А.Д.Галахов посчитал, что статья недостаточно почтительная.
Сухое формальное и бездушное отношение к делу директора Института, Ивана Ивановича Давыдова приводили в негодование молодого Добролюбова. Четыре года пребывания в Институте наполнились борьбой с Давыдовым, её не было видно со стороны, но в реальности она была чрезвычайно интенсивной. Выражалась в том, что вокруг Добролюбова группировались наиболее нравственно-чуткие студенты и выражали противодействие к правилам морали Давыдова. После окончания института, борьба, всячески скрываемая от огласки на широкую публику, переносится в печать. В «Современнике» 1856года №8 Добролюбов поместил разбор одного из отчетов Института, который привлекает внимание тонкой иронией.
Многолетняя борьба Добролюбова с Давыдовым принимала порой ожесточенные, неприкрытые формы, за которую некоторые обвиняли Добролюбова. Якобы, Давыдов оказал существенную услугу Добролюбову, когда тому грозило серьёзное наказание за ядовитые стихи.
И опять наблюдаем сходство в судьбе: и Белинский и Добролюбов вступили в конфликт с руководством высших учебных заведений, в которых успешно получали образование за казённый счёт.
Общие штрихи в судьбах интересующих нас критиков проявляются и в том, что оба они рано созрели, стали сотрудничать с печатными изданиями уже в студенческие годы. Их обоих объединили российские столицы: Москва и Санкт-Петербург, и дальнейшая жизнь их прошла в тесной связи с Санкт-Петербургом–северной столицей России. Крупнейший культурный центр мира сыграл значительную роль в становлении их творчества. Даже их могилы покоятся там, и рядом.
Критическая статья Белинского, опубликованная в нескольких номерах приложения «Телескоп»-«Молва»: «Литературные мечтания. Элегия в прозе», представляет собой эмоционально и прекрасно написанный обзор исторического развития русской литературы. Определив, соответственно особенностям эпохи, понятие «литература» в идеале и сравнивая с ним истинное состояние русской литературы от Кантемира до новейшего времени, Белинский изрекает, что «у нас нет литературы», а есть лишь небольшое число писателей. Он безжалостно высказывает этот свой отрицательный вывод, но именно в том, что её нет, видит залог развития богатого будущего русской литературы. Вывод значителен, это первое научное осознание истинного значения литературы; с него и должны были начаться деятельное развитие в успех.
Утверждая, что в России нет литературы, Белинский в раскрытии этой истины и предвидел залог будущих успехов. Он делал ставку на поколение молодых авторов и констатировал, что молодёжь разочаровывается в литературе настоящего времени, что гениальность произведений русских писателей - беспочвенное бахвальство. Радовался тому, что молодёжь не торопится выдавать в свет свои незрелые творения, а предаётся изучению науки, черпает новые знания. «Благородная нищета лучше мечтательного богатства!» - говорил Белинский. Он верил, что придёт время, когда просвещение в России, умственная физиономия народа прояснится и тогда на всём, что будет выходить из-под рук русских творцов, будет иметь печать русского духа.
Уже в этой первой статье, которая произвела на читателей сильное впечатление, Белинский проявился, как прямой продолжатель Надеждина, и выразителем мыслей членов кружка Станкевича, которые имели бесспорное влияние на формирование убеждений критика.
Надеждин восставал против романтизма того времени, осуждал его за дикие страсти и заоблачную мечту, считал, что литература должна быть проще и иметь непосредственное отношение к жизни. Кружок Станкевича, ориентированный на философию, на первый план выдвигал воспитание в себе «абсолютного человека», т.е. их заботило личное саморазвитие, в отрыве от окружающей действительности и общественной жизни. Эти положения были взяты Белинским за основу его критических рассуждений. Эмоционально-насыщенный тон изложения мыслей, страсть по отношению к излагаемому, явились отличительной особенностью всего, что выходило из-под его пера. Это соответствовало его натуре и отличительным чертам характера, по выражению Тургенева, «стремительное домогательство истины». В состоянии этого «домогательства» Белинский, имеющий крайне восприимчивую и впечатлительную натуру, провел свою жизнь, без остатка отдаваясь тому, что считал правдой в данную минуту, упорно и мужественно отстаивал свои воззрения, но, в то же время, не переставал искать новые пути для разрешения своих сомнений. Новые пути указывали ему русская жизнь и русская литература, которая ко второй половине 30-х годов (с появлением Гоголя) стала становиться выразителем действительности.
Оба наших критика проявили себя, как истинные граждане и патриоты России, радели за её процветание, не щадя себя, не умели идти на какой-либо компромисс, поэтому вся их жизнь прошла, словно на острие сабли.
Второе литературное обозрение Белинского появилось в «Телескопе» в1836году. Оно было проникнуто тем же отрицающим духом. Существенная мысль этой работы выражена в самом названии: «Нечто о ничем, или отчет господина издателя "Телескопа" за последнее полугодие(1835) русской литературы». Но к тому времени появляются повести Гоголя и стихи Кольцова, что вселяет надежду на лучшее будущее. Он видит в этих произведениях начало новой эпохи русской литературы. Эта мысль чётко выступает в большой статье: «О русской повести и повестях Гоголя», за которой последовали статьи о стихах Баратынского, Бенедиктова и Кольцова.
Надеждин, выезжая в 1835году за границу, поручил издание «Телескопа» Белинскому, который, воспользовавшись моментом, старался оживить журнал и привлечь к сотрудничеству свежие литературные силы из круга близких ему людей. По возвращении Надеждина, Белинский продолжал принимать такое же деятельное участие в журнале, вплоть до его запрещения(1836). Этот факт оставил Белинского без средства к существованию. Попытки найти работу не увенчались успехом; он не мог найти применение себе в какой-либо другой сфере деятельности, кроме литературной. Изданная Белинским в середине 1837года «Русская грамматика» не имела никакого успеха; он заболел от неудач и уехал на Кавказ лечиться. Его беспокоили долги, в которых он оказался и жил, главным образом на пожертвования друзей. Тяжелое материальное положение Белинского несколько улучшилось в начале 1838года, он стал негласным редактором «Московского Наблюдателя». Здесь он также остался верен себе и, по сути, явился таким же неутомимым работником, как в «Телескопе». Он помещает ряд крупных критических статей: подробный трактат о «Гамлете», 5-актная драма« Пятидесятилетний дядюшка или странная болезнь», и окончательно убеждается, что его призвание - только в критике.
В середине1857года, после окончания Института, Добролюбов вдруг заметил, что лучшие товарищи, которые всегда относились к нему с уважением, отворачиваются от него. Он не допытывался причины такой перемены, через некоторое время узнал, что стал жертвой клеветы. Оказалось, что Давыдов, осведомленный о враждебных действиях Добролюбова против него, исказил смысл разговора, и пустил слух о том, что Добролюбов просил у него хорошее место учителя. В действительности Добролюбов не собирался учительствовать, хотя был обязан это делать, так как учился за казённый счёт. К 1857году Добролюбов уже был тайным, но весьма деятельным сотрудником «Современника»; он решил всецело отдаться литературной деятельности, пустил в ход знакомства, чтобы числиться по учебному ведомству. Лживое обвинение причиняло ему жгучие нравственные страдания и вынудило Добролюбова полтора года ничем не опровергать его. Верные друзья - Бордюгов, Щепанский, Златовратский и другие поняли всю нелепость обвинения и сблизились вновь с Добролюбовым.
Отчуждение товарищей, вызванное клеветой, больно ранило Добролюбова, в то время он страшно страдал от душевного одиночества. Первый год учёбы в институте стал для Добролюбова трагедией - умерла мать. Летом 1854года в Нижнем Новгороде, умер от холеры отец, оставив в запутанном положении дела, и семь сирот, младше Николая. Затем последовал ещё целый ряд потерь родственников, потрясавших Добролюбова непрерывностью и какой-то систематичностью. В течение двух-трех лет умерли брат, сестра и две любимые тетки Добролюбова. Это нагнетало на него такой ужас, что он боялся открывать письма из Нижнего Новгорода, ожидая, что сейчас узнает о новой смерти.
К концу 30-х годов кружок Станкевича направил все силы ума и творческого потенциала на изучение философской системы Гегеля, её положения тщательно разбирались кружковцами до мельчайших подробностей и комментировались в бесконечных спорах. Главным оратором кружка был М.А.Бакунин, он поражал всех своей начитанностью и логикой. Принимая его воззрения, Белинский всецело усвоил одно из основных положений Гегелевского миросозерцания: «все действительное - разумно». Он явился страстным защитником этого положения, особенно применительно к русской действительности. Белинский и его друзья жили в ту пору только одной философией, все решали с философской точки зрения. Органом этой философии явился «Московский Наблюдатель», руководимый Белинским и его друзьями. Характерные особенности: полное признание «действительности» и примирение с ней, как с законным и разумным фактом; теория чистого искусства, цель которого была не воспроизведение жизни, а художественное воплощение «вечных» идей; преклонение перед немецкими светочами, в особенности перед Гёте. Журнал проповедовал ненависть или презрение к французам за то, что вместо культа вечной красоты они вносят в поэзию злободневные проблемы современности. Белинский, с присущей ему страстностью защищал в статьях «Московского Наблюдателя» то, во что поверил. Прежняя ориентированность на личное самосовершенствование, вне всякого отношения к вопросам внешней жизни, сменилась поклонением общественному началу. Белинский утверждал, что действительность значительнее мечтаний, но при этом смотрел на нее глазами идеалиста: старался не изучать ее, а переносил в нее свой идеал с верой, что этот идеал соответствует нашей действительности. Пытался увидеть сходства с системой Гегеля.
Эта уверенность вскоре сошла, содействовало тому два обстоятельства: жаркие споры Белинского и его друзей с кружком Герцена и Огарева, которые ушли от теоретического философствования ради изучения общественно-политических вопросов; и непосредственное соприкосновение с русской общественной жизнью того времени, вследствие переезда Белинского в Петербург.
В Петербург Белинский переехал в1839году, когда, оказавшись в крайне тяжёлом материальном положении, выяснилось, что издание журнала «Московский Наблюдатель» не может продолжаться, он принял предложение А.А.Краевского взять на себя отдел критики в «Отечественных Записках». С гнетущим сердцем оставлял Москву и друзей, в Петербурге долго не мог освоиться с новым положением: его первые статьи в «Отечественных Записках» (о годовщине сражения под Бородино, о пьесе А.С.Грибоедова «Горе от ума») ещё не полностью освобождены от «московского духа». Действительность Петербурга ужаснула его, и прежние мысли приобрели другие приоритеты. Пыл нравственных стремлений к высокому идеалу, пламенной любви к правде, прежде направленный на идеализм личной жизни и на искусство, перевоплотились в скорбь по осознанию этой действительности, такой далёкой от совершенства, на борьбу со злом, на защиту беспощадно попираемого достоинства человеческой личности.
Вот в таких условиях критика Белинского приобретает общественное значение; все больше проникается он живыми интересами русской жизни. С каждым годом в статьях Белинского становится меньше рассуждений о предметах отвлеченных; все решительнее наблюдается преобладание аспектов реальной жизни, жизненность становится главной задачей литературы. Наряду со служением обществу на литературном поприще, он видит свою миссию и в воспитании общества посредством литературы. Белинский считает, что его поколение должно страдать, чтобы детям и внукам легче было жить.
«...Нет ружья, бери лопату, да счищай с "расейской" публики (грязь).Умру на журнале, и в гроб велю положить под голову книжку "Отечественных Записок". Я - литератор; говорю это с болезненным и вместе радостным и горьким убеждением. Литературе расейской - моя жизнь и моя кровь.. Я привязался к литературе, отдал ей всего себя, т.е. сделал ее главным интересом своей жизни...».
«Отечественные Записки» поглощали теперь всю деятельность Белинского, он работал с большим увлечением и журнал вскоре завоевал высокий рейтинг, вышел на первое место среди литературных изданий. В ряде больших статей Белинский выступает не как отвлеченный эстет, а как беспощадный критик- публицист. Разоблачает фальшь в литературе, бичует общество за отсутствие интересов к умственному наполнению, за бессистемные воззрения, мещанство, самодовольство, патриархальность провинциальных нравов. Призывает к гуманности, разоблачает зверство в отношении к низшим слоям, рабство женщин и детей под гнетом семейного деспотизма и прочее. От литературы требует по возможности более полного правдивого изображения действительности. В одной из своих статей он говорит, что свобода творчества легко согласуется со служением современности. Для этого не нужно принуждать себя писать на модные темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего отечества и своей эпохи, усвоить его интересы, сделав их своими, стремиться к слиянию своих стремлений со стремлениями отечества. Должна выработаться симпатия, любовь, здоровое практическое чувство истины, которое не отделяет убеждения от дела, сочинения от жизни.
Белинский выработал традицию помещать в «Отечественных Записках» ежегодные обозрения текущей литературы, высказывался в них с особенной полнотой и последовательностью о ней. Это и статьи о театре, и множество библиографических и политических заметок. За период 1840-1846годов Белинский поместил в журнале весьма объективные статьи о Державине, Лермонтове, Майкове, Полежаеве, Марлинском, о русской народной поэзии в целом и ряд больших статей о Пушкине(1844), они составили целый том его сочинений и, по сути, представляли собой полную историю нашей литературы от Ломоносова до смерти Пушкина.
Здоровье Белинского, изнуряемое беспокойной журнальной работой, стремительно ухудшалось: у него развивалась тяжёлая форма чахотки. Осенью1845года он перенес очередной сильный приступ туберкулёза: напряжённая работа, ограниченная во времени, становилась для него непосильной; это, естественным образом повлияло на отношения с редакцией «Отечественных Записок», они стали ухудшаться, и в начале1846года Белинский вынужден был оставить журнал. Лето и осень провел с артистом Щепкиным на юге России, а по возвращении в Петербург стал постоянным сотрудником нового журнала «Современник», который издавали Н.А.Некрасов и И.И.Панаев, вокруг них были собраны передовые литературные силы того времени. Дни пребывания Белинского в этом мире завершались. Кроме мелких библиографических заметок, ему удалось напечатать в «Современнике» только одну большую статью: «Обозрение литературы1847года». Усилившаяся чахотка стала причиной его поездки за границу (с мая по ноябрь1847г.), но это не принесло ожидаемого облегчения; Белинский угасал и 28мая1848года его не стало.
Добролюбов часто посмеивался над увлечением библиографией, но сам при этом был увлечён библиографией, составил указатель к «Обзору духовной литературы» арх.Филарета и с необыкновенной тщательностью изучал мельчайшие литературные факты. Прошлое нашей словесности оказался любимым предметом основателя публицистической критики. В 1859году, в самый разгар своего увлечения публицистическими темами, он с особенной любовью и с тем же блеском специальной эрудиции пишет огромную статью о сатирических журналах Екатерининского времени. Обе эти статьи имеют такие бесспорные научные достоинства, что с уважением цитируются историками литературы самых разнообразных направлений. Но почему-то до сих пор не обращено внимание специальной критики на три большие статьи Добролюбова, посвященные «Истории Петра Великого» Устрялова. Они замечательны по яркому подбору фактов, в которых доказывается, что реформы Петра были не таким внезапным и насильственным явлением, как многие считают, это было эффектное завершение медленного, но весьма устойчивого процесса «европеизации» России, которое началось в XVI веке.
В настоящее время, когда ряд исследований об иноземном влиянии на допетровскую Русь подорвал петровскую легенду, статьи Добролюбова уже не представляют ничего особенного; но в 1859 году нужно было иметь большую проницательность, чтобы из груды сырого материала, собранного Устряловым, вывести такие убеждающие заключения, сильно расходившиеся с господствовавшим взглядом. Большое значение имела в свое время и компилятивная статья Добролюбова о Роберте Овене, она принадлежит к самым читаемым статьям Добролюбова до сих пор.
Добролюбов созрел чрезвычайно рано. В трёхлетнем возрасте прекрасно декламировал басни Крылова. Повезло ему с учителями. Когда ему исполнилось 8лет, к нему приставили семинариста философского класса М.А. Кострова, впоследствии он женился на сестре Добролюбова и стал родственником. Костров вёл обучение, минуя шаблонный путь зазубривания, старался развить острые мыслительные способности мальчика. Мать Добролюбова вспоминала, что из классной комнаты сына только и слышалось: «почему?», «отчего?», «как?». Занятия с Костровым дали блестящий результат. Придя в старший класс Духовного училища,11-летний Коля Добролюбов всех поразил осмысленностью ответов и начитанностью. Успехи не оставляли его и когда через год он перешел в Семинарию и сразу оказался в ряду первых учеников, которые порой были старше его на 4-5лет. Был он робок и застенчив, сторонился забав и игр с товарищами, и целый день проводил за чтением: дома и в классе во время уроков. Так он довольно рано познакомился с изящной и научной русской литературой, и это сказывается уже в первых статьях его. Семинарским учителям Добролюбов сдавал огромнейшие тексты своего сочинения в 30,40 и даже 100листов. Особенно объемны были творения юного дарования на философские темы, по русской церковной истории и учению отцов церкви. В 14лет Добролюбов уже сотрудничал с редакциями, им переведены стихотворения Горация, к 15-летнему возрасту стал вести дневник, который не уступает произведению литературы. Дневник отражает перспективы последующего Добролюбова, с разницей, что направление автора дневника имеет мало общего с тем, что выросло из него через три-четыре года.
Добролюбов блестяще окончил Институт в 1857году, но не получил золотой медали из-за вражды с Давыдовым. Окончательно примкнув к «Современнику»; становится активным сотрудником журнала. Почти в каждом номере журнала выходит его статья или рецензия. Первая из больших статей 1857года - «О значении авторитета в воспитании» становится началом целого цикла общественно-педагогических статей Добролюбова о деятельности Пирогова. Добролюбов поначалу относился к автору «Вопросов жизни» с уважением, в успехе книги Пирогова усматривал «глубокий, святой смысл» и в первой своей статье логически развивал некоторые из мыслей знаменитого ученого. И во второй статье, посвященной Пирогову, появившейся в 1859году, Добролюбов относился к нему сочувственно. Но именно похвала, которой Добролюбов осыпал Пирогова, оказалась источником нападок на него. Глубоко огорчился Добролюбов, когда прославляемый им враг «влияний» и уступок вдруг сделал уступку схоластической педагогике и в изданных им «Правилах о проступках и наказаниях учеников гимназий Киевского округа», с разными оговорками, узаконил сечение. Страстно преданный делу, а не лицам, пламенный ригорист, Добролюбов вне всяких сомнений меняет отношение к своему вчерашнему кумиру. Помещает статью, подобную грохотанию грома, против Пирогова под названием: «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами» и без обиняков называет киевское сечение «злодеянием».
В 1857году Добролюбов полностью переходит к журнальной работе. Первая его большая статья на чисто литературную тему о Губернских очерках Щедрина. Это типично присущая стилю Добролюбова статья, где автор разбираемого произведения остается в стороне и вся задача критика заключается в том, чтобы на основании материала, содержащего в произведении, обсудить условия существующей общественной жизни. Противники Добролюбова усматривают в таком приеме полное разрушение эстетики и упразднение искусства. Они смотрят на Добролюбова как на одного из родоначальников крайне утилитарного взгляда на искусство, которое позже укоренилось в лице Писарева. В этом, распространенном, понимании метода работы Добролюбова кроется недоразумение. Нельзя отрицать генетическую связь между вождями сменяющихся поколений, но безграничное уважение Добролюбова к Пушкину показывает, что не может между ними устанавливаться безусловная связь. Писарев мечтал о публицистическом искусстве, его идеал – приблизить публицистику с искусством. Добролюбов заложил основание публицистической критике. В его проекте публицист - не художник, а только критик чистой воды. А к искусству он относился рассудочно-тенденциозно, кстати, отказался разбирать «Тысячу душ» Писемского, потому что считал, что её содержание пригнано к популярной идее. Добролюбов требовал от литературного произведения исключительно одного - жизненной правды, которая давала бы возможность доверять ему. Искусство, следовательно, для Добролюбова вещь вполне самодовлеющая, интересная настолько, насколько оно самостоятельно. Полная неосновательность предъявляемых Добролюбову обвинений в разрушении искусства становится еще очевиднее, если попытаться фактически рассмотреть, что именно в сфере русского искусства он разрушил. Дутые репутации графини Ростопчиной, Розенгейма, Бенедиктова, Соллогуба Добролюбов действительно разрушил остроумным высмеиванием. Но с именем Добролюбова связана и слава двух крупнейших представителей «эстетического» поколения 40-х годов. Добролюбов способствовал славе Гончарова знаменитой статьей: «Что такое Обломовщина?». Благодаря Добролюбову был раскрыт тот глубокий смысл, таившийся в романе, так красноречиво отразившем жизнь крепостной России. Толкование, данное Добролюбовым в статье «Луч света в темном царстве» по поводу произведения Островского, оспаривается; но никто еще не оспаривал факт, что именно «свистун» Добролюбов обеспечил всероссийскую славу Островскому, которую ему не доставили его ближайшие литературные друзья.
В «Луч света в темном царстве» и «Что такое обломовщина?» талант Добролюбова достигает кульминации. Особенно замечательно «Луч света в темном царств», которое занимает особое место не только в русской, но и европейской критике в литературе. Это не шаблонный служебный анализ, а самостоятельный, чисто творческий синтез, создавший поражающее своей стройностью логическое построение из разрозненных черт. Аполлон Григорьев, в течение десяти лет пытавшийся охарактеризовать произведения Островского, путаясь в мистических отвлечениях и толкованиях в узких кругах, был ослеплен светом, брошенным на творчество его кумира человеком противоположной Островскому «партии». Высокое одушевление и пламенное негодование, проникающее «Темное царство», Добролюбов почерпнул не в приверженности к тому или другому литературному кружку, а в глубоком гуманном чувстве, пронизавшем все его существо. Оно ему дало прозорливость сердца, с помощью которой ему удалось проанализировать потрясающую картину самодурства, бесправия, душевного мрака и полного отсутствия понятия о человеческом достоинстве, в своей совокупности образующих мир, заклейменный Добролюбовым под термином «темное царство».
Добролюбов благожелательно относился к Жадовской, Полонскому, Плещееву, Марко-Вовчку; он мягко и сочувственно охарактеризовал тургеневское «Накануне» («Когда же придет настоящий день?») и с глубоким пониманием рецензировал «Униженные и оскорбленные» Достоевского («Забитые люди»).
Перебирая длинный ряд литературных дарований, репутация, которых состоялась, благодаря могучей поддержке в веском авторитетном слове Добролюбова, с недоумением можно спросить: почему, чем Добролюбов снискал к себе эпитет «отрицатель»? Разве только потому, что общий смысл его творчества есть протест против бесправия и проповедует он отрицание темных сил нашей жизни, препятствующих наступлению «настоящего дня»?
«Свисток» - сатирическое приложение к «Современнику», основанное в 1858 голу Добролюбовым и Некрасовым. Добролюбов был более деятельным вкладчиком «Свистка», писал под псевдонимами Конрада Лилиеншвагера, Якова Хама и др. Опубликовал множество стихотворений и сатирических статей, которых хватило на половину содержимого четвёртого тома собрания его сочинений. Даже явные доброжелатели Добролюбова предъявляли ему обвинения за «Свисток», якобы, он положил начало «свистопляске», т.е. его обвиняли в глумлении над непререкаемыми авторитетами разнузданным тоном, господствующим в 1860-х годах в журналистике. Это обвинение есть недоразумение и результат смешивания Добролюбова в одно целое с позднейшими явлениями русской литературной жизни. И слухи о том, что Добролюбов насаждал тенденциозное искусство в России так же не находит оправданий в действительности. Если внимательней присмотреться к написанному Добролюбовым в «Свистке», можно убедиться, что, за исключением немногих и весьма мягких насмешек над Погодиным и Вернадским, «свистопляска» Добролюбова направлена не против «авторитетов», а, напротив, иронизирует над «своими» людьми.
Добролюбов понимал, неожиданный новорожденный «прогресс» - есть, ничто иное, как чувство стадности, менталитет толпы, это возмущало его предельно искреннюю натуру, ему претило пародирование прогрессивности. «Свисток» - чаще высмеивает Бенедиктова, Розенгейма, Кокорева, Львова, Семевского, Соллогуба, которые «протрубили нам уши, вопия о правде, гласности, взятках, свободе торговли, вреде откупов, гнусности угнетения» и прочее.
Касаемо пресловутой грубости «свистопляски» Добролюбова: так называемая грубость не имеет ничего общего с действительностью. Добролюбов обладал редким остроумием, прекрасно владел стихосложением, его ирония отличалась тонкостью, деликатностью. Кто-то из литераторов как-то выразился, - полемисты 60-х годов выходили на бой, вооруженные грязными швабрами. Добролюбов, в отличие от них, выходил на поединок всегда с самой тонкой интеллигентной «шпагой» в руке.
Если распределить статьи Добролюбова в хронологическом порядке по годам, можно убедиться в том, что им проделана огромная работа обладателя самого непревзойдённого таланта. На протяжении 1857, 1858 и половины 1859 годов Добролюбов писал по четыре печатных авторских листа ежемесячно. Всего себя он отдавал изнурительной интенсивной работе над критическими статьями, он не писал, он горел. И надорвался, конечно, в конце концов. После его смерти недоброжелатели злословили, якобы, он с детства был хил и слаб; но это не имеет ничего общего с истиной. Он надорвался, надломился чрезмерным напряжением ума и сердца. То, что он написал в своём стихотворении, никак не расходится с истиной о том, что умирает от излишней «честности», слишком близко принимал к сердцу благо Родины и беспощадно возлагал на себя обязанность содействовать этому всем необъятным потенциалом своих душевных и физических сил.
Чтобы предотвратить начинающуюся чахотку, редакция «Современника» отправила Добролюбова, весной 1860 года за границу. Он прожил более года в Германии, Южной Франции, Италии, но без существенного облегчения. В августе 1861 года через Грецию и Константинополь он вернулся в Петербург и, медленно угасая, умер 17 ноября1861года и похоронен на Волховском кладбище.

Сходства в биографии и жизнедеятельности великих критиков

Белинского и Добролюбова роднит очень многое. Выходцы из российской глубинки, родились в семье, имеющей отношение к религии.
Оба получили прекрасное образование, учились за казённый счёт, имели счастье учиться, общаться с выдающимися умами своего времени.
И тот, и другой примкнули к деятельности студенческих кружков по интересам; были очень эрудированы, рано созрели в умственном отношении; были на редкость плодовиты и начали свою литературную деятельность, направленную на развитие критической мысли, будучи студентами.
Белинский и Добролюбов вступали в конфликт с руководством своего учебного заведения, были оклеветаны, так как оба имели независимый нрав, не подчиняли интересы народа (с верой в свою правоту) в угоду личным потребностям.
Не были карьеристами и чревоугодниками. Белинский вначале своей творческой деятельности стремился стать «абсолютным человеком», Добролюбов обнаруживает в дневнике своё стремление к уходу от всякого рода пороков, т.е. оба стремились, прежде всего, к личному совершенствованию.
Плеханов считал Белинского самым глубокомысленным из наших критиков, обладающим чутьем гениального социолога.
Достоевский пишет в своём «Дневник писателя», что Белинский рефлективная личность, выше всего ценит разум, науку и реализм, но понимал, что разум, наука и реализм могут создать лишь «муравейник», но не социальную гармонию, в которой можно было бы ужиться человеку. Основа всему – нравственное начало. Белинский до безумия верил в новые нравственные основы социализма.
Дмитрий Святополка-Мирский считал, что всё, что пишет Добролюбов, посвящено художественной литературе, считать, что это есть чистая критика было бы несправедливо. Своими пламенными статьями о произведениях Островского, Гончарова, Тургенева он взывает в первую очередь к нравственному началу читателя.
Оба критика много работали, очень близко к сердцу принимали то, во что верили, возникает вопрос: в чём же заключается их критика? Оба они критиковали существующую действительность, отражавшуюся в литературе через призму идеализма. Оба сгорели от чахотки. Белинский прожил 37, а Добролюбов лишь 25лет.
Расхождения в мировоззрении и принципах творчества
Белинский, даже выбрал для себя материалистический подход к освещению события, того же он требовал и от авторов художественных произведений, но, по сути оставался при этом идеалистом, и надеялся подогнать существующую российскую действительность под свои идеи.
Добролюбов был философом-материалистом изначально, проницательно видел действительность без прикрас, но, по свидетельствам фактов его биографии, он был очень нежен душой, и непрактичен в житейских вопросах. Его добротой и бескорыстностью часто пользовались родственники.
Несмотря на свой идеализм, замаскированный разговорами о реальности и страстью в высказываниях, Белинский был прагматичным человеком, но, тем не менее, часто оказывался в финансовой яме.
Добролюбов очень нуждался в интимных отношениях, душа его жаждала любви и искренней привязанности, но он был, в основном, не ограничен в средствах, которые по большей части тратил не на себя, а на многочисленных родственников и любимую женщину.
Белинский хорошо усвоил законы литературного творчества своего времени, его рецензии по поводу литературных явлений были чисто литературоведческим опусом в свете философии немецких учёных.
Добролюбов в своих трудах давал оценку не личностям и даже не литературному процессу, а объективным событиям, имевшим место быть в реальной жизни и отражённым в анализируемом им произведении.
Белинский был безнадёжный атеист, и отношение к религии у него было самое отрицательное.
Добролюбов-семинарист - проникновенный глубоко верующий юноша, неформально, а реально исполняющий предписания религии. Вот его запись после причастия. «Не знаю, будет ли у меня сил давать себе каждый день отчет в своих прегрешениях, но, по крайней мере, прошу Бога моего, чтобы он дал мне положить, хотя начало благое». Там же содержится строжайший самоанализ и самобичевание таких пороков, как «помышления славолюбия и гордости, рассеянность во время молитвы, леность к богослужению, осуждение других».
Кроме литературной критики, Добролюбов проявил себя как педагог, поэт-сатирик, этнограф, ярый сторонник материалистической философии.
Задачи современного ему воспитания он видел в воспитании гражданина со стойкими убеждениями, патриота, высокоидейного человека с личной самостоятельностью духовных сил его натуры, которые должны развиваться в единстве мыслей, слов и действий.
Сочинения Белинского посвящены, в основном, общим обзорам, закономерностям литературного процесса того времени, Добролюбов приближает литературное произведение к реально существующей жизни, не подстраивая его под научные категории, которые всегда условны.
Мы завершили наше небольшое исследование по характеристике двух выдающихся деятелей русской мысли в области литературы, первопроходцев в развитии критической мысли о литературном творчестве современных им литераторов.
Они делали общее дело, но каждый в своём амплуа. Их творчество объединено общим порывом искреннего сердца, желания видеть родной народ более образованным, раскрепощённым, деятельным и культурным.
В ходе расследования собрали и систематизировали имеющийся материал об интересующих нас личностях; выявили схожие стороны их биографии и жизнедеятельности.
Также выявили и различия, присущие их воззрениям, направлениям в ходе развития научной литературоведческой мысли в России, которые, отчасти, имели зависимость и от времени жизни каждого из них.
30-е годы русская литература переживала период развития романтизма, это был незримый мост от литературы чисто просветительской (дидактической) к литературе художественной, яркими представителями которой стали А.С.Грибоедов, А.С.Пушкин, М.Ю.Лермонтов и др.
50-е годы, когда к фронту создания основ критической мысли приступил Добролюбов, явились временем развития высокой классики–прозы в стиле критического реализма: Гончаров, Тургенев, Л.Н.Толстой, Островский и др.
Значение Белинского и его влияние в нашей литературе было громадно и чувствуется до сих пор. Он не только впервые установил правильные понятия об искусстве и литературе и указал тот путь, по которому должна идти литература, чтобы стать общественной силой, но явился учителем и руководителем молодого поколения писателей,- нашей славной плеяды 40-х годов, все представители которой, больше всего, обязаны идейной стороной своих произведений именно Белинскому. С восторгом приветствуя всякое вновь появляющееся дарование, Белинский почти всегда безошибочно угадывал будущий путь развития и своей искренней, увлекательной и страстной проповедью неотразимо влиял на направление молодых деятелей литературы. Выработанные им теоретические положения сделались общим достоянием и в большинстве сохраняют свою силу до настоящего времени; а благородное и неустанное искание истины и высокий взгляд на просветительное и освободительное значение литературы останется навсегда дорогим заветом для новых литературных поколений.
Значение Добролюбова также заслуживает того, чтобы его наследие изучалось, анализировалось, дополнялось новыми фактами биографии и творчества. Современная литература и научная мысль о ней создают тенденции к тому, чтобы творческое наследие великих отцов русской критической мысли и начало развития литературоведения были переосмыслены с позиций сегодняшнего дня.
;