Роман построен по принципу дневниковых записей главного героя Антуана Рокантена, объездившего Центральную Европу, Северную Африку, Дальний Восток и уже три года как обосновавшегося в городе Бувиле, чтобы завершить свои исторические изыскания, посвящённые маркизу де Рольбону, жившему в XVIII в.

В начале января 1932 г. Антуан Рокантен вдруг начинает ощущать в себе изменения. Его захлёстывает некое неведомое до сих пор ощущение, похожее на лёгкий приступ безумия. Впервые оно охватывает его на берегу моря, когда он собирается бросить в воду гальку. Камень кажется ему чужеродным, но живым. Все предметы, на которых герой задерживает взгляд, кажутся ему живущими собственной жизнью, навязчивыми и таящими опасность. Это состояние часто мешает Рокантену работать над его историческим трудом о маркизе де Рольбоне, который был видной фигурой при дворе королевы Марии Антуанетты, единственным наперсником герцогини Ангулемской, побывал в России и, по всей видимости, приложил руку к убийству Павла I.

Десять лет назад, когда Рокантен только узнал о маркизе, он в него в буквальном смысле влюбился и после многолетних путешествий почти по всему земному шару три года назад решил обосноваться в Бувиле, где в городской библиотеке собран богатейший архив: письма маркиза, часть его дневника, разного рода документы. Однако с недавних пор он начинает ощущать, что маркиз де Рольбон ему смертельно надоел. Правда, на взгляд Рокантена, маркиз де Рольбон является единственным оправданием его собственного бессмысленного существования.

Все чаще и чаще его настигает то новое для него состояние, которому больше всего подходит название «тошнота». Она накатывает на Рокантена приступами, и все меньше и меньше остаётся мест, где он может от неё скрыться. Даже в кафе, куда он часто ходит, среди людей ему не удаётся от неё спрятаться. Он просит официантку поставить пластинку с его любимой песней «Some of these days». Музыка ширится, нарастает, заполняет зал своей металлической прозрачностью, и Тошнота исчезает. Рокантен счастлив. Он размышляет о том, каких вершин смог бы он достичь, если бы тканью мелодии стала его собственная жизнь.

Рокантен часто вспоминает о своей возлюбленной Анни, с которой расстался шесть лет назад. После нескольких лет молчания он вдруг получает от неё письмо, в котором Анни сообщает, что через несколько дней будет проездом в Париже, и ей необходимо с ним увидеться. В письме нет ни обращения, например «дорогой Антуан», ни обычного вежливого прощания. Он узнает в этом её любовь к совершенству. Она всегда стремилась воплощать «совершенные мгновения». Некие мгновения в её глазах обладали скрытым смыслом, который надо было «вылущить» из него и довести до совершенства. Но Рокантен всегда попадал впросак, и в эти минуты Анни его ненавидела. Когда они были вместе, все три года, они не позволяли ни единому мгновению, будь то моменты горести или счастья, отделиться от них и стать минувшими. Они все удерживали в себе. Вероятно, и расстались они по обоюдному согласию из-за того, что груз этот стал слишком тяжёл.

В дневные часы Антуан Рокантен часто работает в читальном зале бувильской библиотеки. В 1930 г. там же он познакомился с неким Ожье П., канцелярским служащим, которому дал прозвище Самоучка, потому что тот проводил в библиотеке все своё свободное время и штудировал все имеющиеся здесь книги в алфавитном порядке. Этот Самоучка приглашает Рокантена пообедать с ним, ибо, судя по всему, собирается поведать ему нечто очень важное. Перед закрытием библиотеки на Рокантена вновь накатывает Тошнота. Он выходит на улицу в надежде, что свежий воздух поможет ему от неё избавиться, смотрит на мир, все предметы кажутся ему какими-то зыбкими, словно обессилевшими, он ощущает, что над городом нависла угроза. Насколько хрупкими кажутся ему все существующие в мире преграды! За одну ночь мир может измениться до неузнаваемости, и не делает этого только потому, что ему лень. Однако в данный момент у мира такой вид, будто он хочет стать другим. А в этом случае может случиться все, абсолютно все. Рокантену чудится, как из маленького прыщика на щеке ребёнка вылупляется третий, насмешливый глаз, как язык во рту превращается в чудовищную сороконожку. Рокантену страшно. Приступы ужаса накатывают на него и в своей комнате, и в городском саду, и в кафе, и на берегу моря.

Рокантен идёт в музей, где висят портреты известных всему миру мужей. Там он ощущает свою посредственность, необоснованность своего существования, понимает, что уже не напишет книги о Рольбоне. Он просто не может больше писать. Перед ним внезапно встаёт вопрос, куда же ему девать свою жизнь? Маркиз де Рольбон был его союзником, он нуждался в Рокантене, чтобы существовать, Рокантен - в нем, чтобы не чувствовать своего существования. Он переставал замечать, что сам существует; он существовал в обличье маркиза. А теперь эта накатившаяся на него Тошнота и стала его существованием, от которого он не может избавиться, которое он принуждён влачить.

В среду Рокантен идёт с Самоучкой в кафе обедать в надежде, что на время сумеет избавиться от Тошноты. Самоучка рассказывает ему о своём понимании жизни и спорит с Рокантеном, уверяющим его в том, что в существовании нет ни малейшего смысла. Самоучка считает себя гуманистом и уверяет, что смысл жизни - это любовь к людям. Он рассказывает о том, как, будучи военнопленным, однажды в лагере попал в барак, битком набитый мужчинами, как на него снизошла «любовь» к этим людям, ему хотелось их всех обнять. И каждый раз, попадая в этот барак, даже когда он был пустым, Самоучка испытывал невыразимый восторг. Он явно путает идеалы гуманизма с ощущениями гомосексуального характера, Рокантена вновь захлёстывает Тошнота, своим поведением он даже пугает Самоучку и остальных посетителей кафе. Весьма неделикатно откланявшись, он спешит выбраться на улицу.

Вскоре в библиотеке происходит скандал. Один из служителей библиотеки, давно следящий за Самоучкой, подлавливает его, когда тот сидит в обществе двух мальчуганов и гладит одного из них по руке, обвиняет его в низости, в том, что он пристаёт к детям, и, дав ему в нос кулаком, с позором выгоняет из библиотеки, грозя вызвать полицию.

В субботу Рокантен приезжает в Париж и встречается с Анни. За шесть лет Анни очень пополнела, у неё усталый вид. Она изменилась не только внешне, но и внутренне. Она больше не одержима «совершенными мгновениями», ибо поняла, что всегда найдётся кто-то, кто их испортит. Раньше она считала, что существуют некие эмоции, состояния: Любовь, Ненависть, Смерть, которые порождают «выигрышные ситуации» - строительный материал для «совершенных мгновений», а теперь поняла, что эти чувства находятся внутри неё. Теперь она вспоминает события своей жизни и выстраивает их, кое-что подправляя, в цепочку «совершенных мгновений». Однако сама она не живёт в настоящем, считает себя «живым мертвецом». Надежды Рокантена на возобновление отношений с Анни рушатся, она уезжает в Лондон с мужчиной, у которого находится на содержании, а Рокантен намерен насовсем переселиться в Париж. Его все ещё терзает ощущение абсурдности своего существования, сознание того, что он «лишний».

Заехав в Бувиль, чтобы собрать вещи и расплатиться за гостиницу, Рокантен заходит в кафе, где прежде проводил немало времени. Его любимая песня, которую он просит поставить ему на прощание, заставляет его подумать о её авторе, о певице, которая её исполняет. Он испытывает к ним глубокую нежность. На него словно бы находит озарение, и он видит способ, который поможет ему примириться с собой, со своим существованием. Он решает написать роман. Если хоть кто-нибудь в целом мире, прочитав его, вот так же, с нежностью, подумает о его авторе, Антуан Рокантен будет счастлив.

Пересказала

«Тошнота» была написана Жан-Полем Сартром в 1938 году, во время пребывания писателя в Гавре. По своему жанру это произведение относится к философскому роману. В нём производится анализ классических проблем, присущих экзистенциализму как литературному направлению: осмысление субъектом категории существования и вытекающие из него (осмысления) положения абсурдности человеческой жизни, её бессмысленности и тяжести для мыслящего сознания.

По своей форме «Тошнота» представляет собой дневник тридцатилетнего историка Антуана Рокантена. В нём герой тщательно и подробно описывает своё открытие категории существования окружающего его мира и себя, как его составной части. Живущий на ренту и занимающейся историческими изысканиями, персонаж избавлен писателем от необходимости трудиться, а значит – быть погружённым в социум. Антуан Рокантен живёт один. В прошлом у него была большая любовь с Анни – актрисой, помешанной на создании «совершенных мгновений». В настоящем герой ещё только приближается к пониманию того, что же это такое. Время для Рокантена – важная сторона существования. Он чувствует его, как череду мгновений, каждое из которых тянет за собой другое. Необратимость времени он ощущает как «чувство приключения», а себя в такие минуты видит «героем романа». Периодами Рокантен воспринимает время как ёмкую субстанцию, в которой вязнет окружающая реальность. Глядя на события, происходящие в настоящем, герой понимает, что ничего, кроме текущего времени нет и быть не может: прошлое давно исчезло, а будущее – бессмысленно, потому что в нём не происходит ничего важного. Но что больше всего пугает Рокантена – так это окружающие его предметы и его собственное тело. С каждой новой записью он всё глубже проникает в суть вещей и понимает, что они ничем не отличаются друг от друга: красная скамейка трамвая вполне может быть издохшим ослом, а его рука – шевелящим лапками крабом. Как только предметы начинают терять свои имена, на героя наваливается вся тяжесть познания. Подступающая к нему Тошнота – это «бьющая в глаза очевидность», с которой ему сложно примириться.

Композиция романа отличается логичностью выстраиваемых художественных эпизодов, вырастающих к финалу в классические философские рассуждения о существовании. Стиль «Тошноты» тесно связан с общим ходом повествования: в начале он напоминает дневниковые записи обычного человека, затем перерастает в историческую публицистичность, затем приобретает черты обычного художественного стиля (яркого, метафоричного) и заканчивается чёткими философскими положениями, выражающими основные выводы, к которым пришёл главный герой произведения:

• он чувствует себя лишним и понимает, что даже смерть не изменит этого состояния, поскольку его мёртвая плоть будет такой же лишней;
• существование – мира и человека – не имеет причин, а значит и лишёно смысла;
• весь ужас существования в том, что оно уже есть – в мире существует даже то, что не хочет существовать, поскольку просто «не может не существовать».

Осознание героем этих простых истин завершается пониманием его одиночества, свободы и, как следствие, духовной смерти. В Бога Рокантен не верит, человеческому обществу – не принадлежит, а любовь в лице Анни для него навсегда потеряна, поскольку она уже давно пришла к выводу о том, что нет в мире «совершенных мгновений», а она – самый обычный «живой мертвец». Такие же одиночки, как и он сам, ничем не могут помочь Рокантену. Таким людям скучно друг с другом. С одиночками же склада Самоучки герою просто не по пути, поскольку он относится к людям равнодушно: он их не любит, но и не ненавидит. Люди для Рокантена – это всего лишь ещё одна субстанция бытия.

Выход из состояния Тошноты герой находит в творчестве. Слушая на протяжении всего романа старую пластинку с песней Негритянки, Рокантен как будто возносится над временем. По его мнению, музыка не принадлежит общему существованию. Она – сама по себе, как чувство, как эмоция, как порыв души. И именно через музыку герой приходит к мысли о том, что преодолеть тяжесть окружающего мира можно, написав книгу, которая покажет людям прекрасную часть существования.

«Тошнота» была написана Жан-Полем Сартром в 1938 году, во время пребывания писателя в Гавре. По своему жанру это произведение относится к философскому роману. В нём производится анализ классических проблем, присущих экзистенциализму как литературному направлению: осмысление субъектом категории существования и вытекающие из него (осмысления) положения абсурдности человеческой жизни, её бессмысленности и тяжести для мыслящего сознания.

По своей форме «Тошнота» представляет собой дневник тридцатилетнего историка Антуана Рокантена. В нём герой тщательно и подробно описывает своё открытие категории существования окружающего его мира и себя, как его составной части. Живущий на ренту и занимающейся историческими изысканиями, персонаж избавлен писателем от необходимости трудиться, а значит - быть погружённым в социум. Антуан Рокантен живёт один. В прошлом у него была большая любовь с Анни - актрисой, помешанной на создании «совершенных мгновений». В настоящем герой ещё только приближается к пониманию того, что же это такое. Время для Рокантена - важная сторона существования. Он чувствует его, как череду мгновений, каждое из которых тянет за собой другое. Необратимость времени он ощущает как «чувство приключения», а себя в такие минуты видит «героем романа». Периодами Рокантен воспринимает время как ёмкую субстанцию, в которой вязнет окружающая реальность. Глядя на события, происходящие в настоящем, герой понимает, что ничего, кроме текущего времени нет и быть не может: прошлое давно исчезло, а будущее - бессмысленно, потому что в нём не происходит ничего важного. Но что больше всего пугает Рокантена - так это окружающие его предметы и его собственное тело. С каждой новой записью он всё глубже проникает в суть вещей и понимает, что они ничем не отличаются друг от друга: красная скамейка трамвая вполне может быть издохшим ослом, а его рука - шевелящим лапками крабом. Как только предметы начинают терять свои имена, на героя наваливается вся тяжесть познания. Подступающая к нему Тошнота - это «бьющая в глаза очевидность», с которой ему сложно примириться.

Композиция романа отличается логичностью выстраиваемых художественных эпизодов, вырастающих к финалу в классические философские рассуждения о существовании. Стиль «Тошноты» тесно связан с общим ходом повествования: в начале он напоминает дневниковые записи обычного человека, затем перерастает в историческую публицистичность, затем приобретает черты обычного художественного стиля (яркого, метафоричного) и заканчивается чёткими философскими положениями, выражающими основные выводы, к которым пришёл главный герой произведения:

Он чувствует себя лишним и понимает, что даже смерть не изменит этого состояния, поскольку его мёртвая плоть будет такой же лишней;
существование - мира и человека - не имеет причин, а значит и лишёно смысла;
весь ужас существования в том, что оно уже есть - в мире существует даже то, что не хочет существовать, поскольку просто «не может не существовать».

Осознание героем этих простых истин завершается пониманием его одиночества, свободы и, как следствие, духовной смерти. В Бога Рокантен не верит, человеческому обществу - не принадлежит, а любовь в лице Анни для него навсегда потеряна, поскольку она уже давно пришла к выводу о том, что нет в мире «совершенных мгновений», а она - самый обычный «живой мертвец». Такие же одиночки, как и он сам, ничем не могут помочь Рокантену. Таким людям скучно друг с другом. С одиночками же склада Самоучки герою просто не по пути, поскольку он относится к людям равнодушно: он их не любит, но и не ненавидит. Люди для Рокантена - это всего лишь ещё одна субстанция бытия.

Выход из состояния Тошноты герой находит в творчестве. Слушая на протяжении всего романа старую пластинку с песней Негритянки, Рокантен как будто возносится над временем. По его мнению, музыка не принадлежит общему существованию. Она - сама по себе, как чувство, как эмоция, как порыв души. И именно через музыку герой приходит к мысли о том, что преодолеть тяжесть окружающего мира можно, написав книгу, которая покажет людям прекрасную часть существования.

Введение

Экзистенциализм - философское течение девятнадцатого-двадцатого веков, которое выдвигает на первый план абсолютность человеческой свободы и пытается всерьез разобраться с последствиями этого факта для повседневной жизни людей, - эта традиция чаще всего ассоциируется с именем Жана-Поля Сартра. Энциклопедии называют его философом и писателем, но такое определение не безупречно. Философ Хайдеггер считал его скорее писателем, чем философом, а вот писатель Набоков, напротив, скорее философом, нежели писателем. Но все, пожалуй, согласились бы с емким определением - "мыслитель". Экзистенциальное направление в психологии и психотерапии, за последние полвека завоевавшее огромную популярность, восходит к его представлениям о природе и назначении человека.

Жан-Поль Сартр приобрел известность после публикации своего первого романа "Тошнота" в 1938 году. До этого времени он изучал и преподавал философию, публиковал первые свои философские работы - и усиленно трудился над романом, считая это занятие главным для себя. Он прожил долгую жизнь и написал множество произведений, многие из которых были изданы только после его смерти. В романе "Тошнота" Сартр выразил свою философскую концепцию, свою версию экзистенциализма, которую он в отличие от многих считал оптимистичной, писатель подчеркивал значение свободы, трудности, которые она привносит в существование человека, и шансы, позволяющие их преодолеть. Сартр изображает борьбу каждого человека, пытающегося справиться с существованием. "Тошнота" оказывается частью этой борьбы.

Философия экзистенциализма в романе Ж.-П. Сартра "Тошнота"

"Тошнота" воздействует на читателя с первых мгновений прочтения, и даже до него. Эко утверждал, что название никак не должно быть связано с текстом, дабы не смущать читателя и не пускать его креативную ассоциативную деятельность в определённом направлении. В данном же случае, смутное, неспокойное ощущение, навеваемое названием, необходимо. Оно создает тот начальный толчок, который, с первых же строк, подхватывается текстом и несет чувства (не мысли, именно чувства!) читателя к тому самому ощущению тошноты, которое необходимо испытать, чтобы в полной мере понять автора, понять его мысли. Одна из характерных особенностей данного текста - это то, что все основные философские рассуждения, все мысли, высказываемые автором, расположены в тексте сразу за точками чувственного воздействия, вызывающими необходимое состояние у читателя и вводящие его в тесный эмоциональный контакт с героем, что позволяет, вслед за чувствами, ощутить, как свои, его мысли, проблемы, которые его волнуют, позволяет ощутить важность и ненадуманность этих проблем.

Роман представляет собой дневник Рокантена, причиной возникновения которого послужила его своеобразная "болезнь". Болезнь подступала к Рокантену исподволь, то накатываясь, то отступая, пока не разыгралась вовсю. Началось с того, что даже нельзя и назвать событием. "В субботу мальчишки делали "блины", и я хотел вместе с ними кинуть камешек в море. Но тут я остановился, уронил камень и пошел вон. У меня, должно быть, был потерянный вид, потому что мальчишки смеялись мне в спину". Рокантен испытал странное чувство страха, "какую-то тошноту в руках".

Что произошло с героем? У него исчезло целостное восприятие мира; предметы утратили свой привычный, "ручной" характер, свою соразмерность с человеческими представлениями о них. "Экзистенция неожиданно раскрылась. Она потеряла безобидный вид абстрактной категории, разнообразие предметов, их индивидуальность оказались только видимостью, наружным блеском. Когда блеск исчез, остались чудовищные, дряблые, беспорядочные массы, голые массы, устрашающие своей непристойной наготой". И я - вялый, ослабленный, непристойный, обуреваемый мрачными мыслями - я тоже был лишний".

Вывод о том, что он - "лишний", невольно подводит героя к мысли о самоубийстве и оказывается наиболее драматическим моментом его откровения, однако герой неожиданно находит спасительную лазейку, в которую устремляется с проворностью ящерицы: "Я смутно мечтал о своем уничтожении, чтобы ликвидировать по крайней мере одну из излишних экзистенций. Но моя смерть была бы также излишней. Излишним был бы мой труп, излишней - моя кровь на этих камнях, среди этих растений... я был лишним для вечности".

Познание "излишества" своего существования ведет героя не к смерти, а к открытию "фундаментальной абсурдности" бытия, определенной главным образом тем, что "экзистенция не есть необходимость". Тех, кто хоронится от этих истин, полагая, что имеет особые права на существование, Рокантен шельмует словом "мерзавцы". Жизнь "мерзавцев" также бессмысленна, они также "лишни", ибо любое человеческое существование напоминает "неловкие усилия насекомого, опрокинутого на спину".

Любовь - испытанное средство спасения героя от метафизического "невроза". Сартр предложил Рокантену проверить его на себе. У рыцаря "тошноты" некогда была возлюбленная, Анни, с которой он расстался, но к которой сохранил самые нежные чувства. Она живет по другую сторону Ла-Манша. Анни - второстепенная актриса лондонского театра. Когда Рокантен заболел "тошнотой", мысли об Анни стали нередко его посещать. "Я хотел бы, чтобы Анни была здесь", - признается он в дневнике. Встреча в парижском отеле вызвала у героя меланхолическое чувство ностальгии по прежним временам, которое тем больше усиливалось, чем больше он понимал, что прошлое не возвратить. Духовная жизнь, или, вернее, духовное небытие, Рокантена и Анни имеет много общих черт. Можно было бы даже сказать, что Анни - двойник Рокантена в женском обличий, если бы из их разговора не выяснилось, что скорее Рокантен следовал за Анни по пути постижения "истины", нежели наоборот. Анни живет, окруженная умершими страстями. Приехавшему "спасаться" Рокантену, оказывается, нужно "спасать" самому, но - "что я могу ей сказать? Разве я знаю причины, побуждающие жить? В отличие от нее, я не впадаю в отчаяние, потому что я ничего особенного не ждал. Я скорее... удивленно стою перед жизнью, которая дана мне ни для чего".

Рокантен возвращается в Бувиль. В атом тягучем портовом городе его охватывает чувство бесконечного одиночества. "Мое прошлое умерло. Г-н Рольбон умер (Рокантен забросил работу над книгой. - В. Е), Анни возникла только для того, чтобы отобрать у меня всякую надежду. Я один на этой белой улице, которую окружают сады. Одинокий и свободный. Но эта свобода несколько смахивает на смерть".

"Тошнота" породила не только новые отношения Рокантена с деревьями, фонтанами или клочками бумаги на улице. Она поставила его в новые отношения с людьми, выработала новый взгляд на них. Сущность новизны раскрывается в разговоре Рокантена с Самоучкой, который приглашает героя вместе пообедать в ресторане.

Самоучка - знакомый Рокантена по библиотеке - проводит время за чтением книг по гуманитарным наукам. Он похож на склад отброшенных Сартром "иллюзий". Его тезис предельно прост: в жизни есть смысл, потому что "ведь есть люди". Человек для Самоучки - ценность аксиомная, не допускающая сомнений. Ради служения этой ценности Самоучка записался в социалистическую партию, после чего его жизнь стала праздником: он живет для других. Опровержение этого тезиса в романе идет за счет иронического отношения к идеальной модели человека - ценности, которой противопоставляется реальный, "каждодневный человек". Рокантен отвергает гуманистические абстракции, но: "Я не совершу глупости, сказав о себе, что я "антигуманист". Я не гуманист, вот и все". В конце концов разговор о гуманизме вызывает у героя настоящий кризис, его трясет: пришла Тошнота. Тошнота, посетившая его - это состояние, в котором сочетаются утрата ориентиров, дурнота и даже отвращение, обусловленные сознанием неопределенности, характерной для фундаментальной жизненной ситуации человека. В основе этой ситуации кроется изначальная свобода.

Со временем Рокантан понял, что тошноту вызывает по большей части его чувство свободы. И действительно, наше существование обрекает нас на свободу. Никем не спрошенные, мы вброшены в жизнь - нам приходится жить вместе с другими и для других - и мы формируем ее сообразно своему выбору. Однако Рокантан отнюдь не в восторге от такой свободы - он воспринимает ее как тяжкое бремя. Пусть даже свобода допускает творчество - Рокантан осознал, что тошнота, вызванная борьбой за то, чтобы совладать с существованием, всегда будет где-то поблизости. Даже обузданная, подавленная или на время забытая тошнота нахлынет вновь и потребует от него заново определить свое отношение к альтернативам, вставшим перед ним.

Рокантен находится в в состоянии отчуждения от мира людей - это хорошо отражено в одном из эпизодов романа. Наблюдая как-то под вечер с вершины холма за людьми, идущими по улицам Бувиля, любящими свой "прекрасный буржуазный город", Рокантен ощущает, что принадлежит к "другой породе", и ему даже противно подумать о том, что снова, спустившись, он увидит их толстые, самоуверенные лица. Бувильцы свято верят в незыблемость законов бытия, воспринимая мир как данность, не терпящую никаких трансформаций. Эта уверенность в мире порождает социальную и бытовую устойчивость: "Они составляют законы, пишут популистские романы, женятся, совершают высшую глупость, производя детей". Но Рокантен знает: нынешняя форма существования природы лишь случайная привычка, которая может измениться, как мода на шляпы с лентами. Мир нестабилен, он обладает лишь видимостью стабильности, и Рокантен не без удовольствия рисует картину измены мира своим привычкам. Измена будет жестокой и неожиданной. Мать с ужасом увидит, как сквозь щеки ее ребенка прорастают новые глаза; у скромного обывателя язык превратится в живую сороконожку, шевелящую лапками, или иное: однажды поутру он проснется и обнаружит себя не в теплой уютной кровати, а на голубоватой почве чудовищного леса с фаллообразными деревьями, устремленными в небеса, и т.д.

Герой признается в собственном бессилии что-либо изменить, предотвратить, спасти. К тому же непонятно, зачем пробуждать людей, выводить их столь радикальными средствами из летаргического сна, если им будет нечего друг другу поведать, если их немедленно парализует чувство одиночества. Цели рокантеновского бунта сугубо негативны.

При всем том положение героя на холме, над бессмысленно суетящимися жителями Бувиля, весьма символично и отвечает представлениям Рокантена о его положении в мире. Сначала Рокантен отвернулся от человекобожеских идей как никуда не годной иллюзии. Теперь же холодное отчаяние, добытое в результате очищения от всех иллюзий, дарит ему чувство превосходства над не посвященными в орден "тошноты". Чувство превосходства - да ведь это целый капитал! Во всяком случае, оно настолько весомо, что Рокантен уже может жить на проценты с него. Рокантен верит, что "тошнота" является безошибочным критерием для проверки любого движения души. Эта вера превращает его в догматика отчаяния, и, как всякий иной, догматизм "тошноты" лишает его свободы. Вот почему любое не зависимое от "тошноты" проявление чувства воспринимается им как неподлинное, лживое, и он поспешно устремляется на его разоблачение. Он не может не спешить: из рыцаря он превращается в жандарма "тошноты".

Преданность Рокантена "тошноте" к концу книги читатель воспринимает как субстанциальную черту героя: герой дает на это все основания. Решившись в конечном счете перебраться в Париж из невыносимого Бувиля, Рокантен в последний раз заходит в кафе и там чувствует окончательное примирение с "тошнотой", "скромной, как заря". До окончания книги - пять страниц, и читатель пребывает в полной уверенности, что ничто не способно изменить мировоззренческую позицию героя. И вдруг - полная неожиданность. Происходит грандиозный coup de theatre, который является словно из авантюрного романа. Нет, дверь кафе не отворилась, Анни не вошла и не бросилась Рокантену в объятья. Собственно, того, что произошло, не заметил никто, кроме самого Рокантена. Внешне все осталось на своем месте, фаллообразные деревья не проросли сквозь пол. Но Рокантен втихомолку совершил предательство: он изменил "тошноте".

Измена произошла вроде бы по ничтожному поводу. Ее вызвала любимая Рокантеном мелодия американской джазовой песенки, которую Мадлен завела на граммофоне в честь отъезжающего клиента. Вслушиваясь в хорошо знакомую мелодию, Рокантен вдруг обнаруживает, что мелодия не существует, ее нельзя "схватить", разбив пластинку; она вне вещей, вне неимоверной толщи экзистенции, в ней нет ничего лишнего, это все остальное - лишнее по отношению к ней. Она не существует - она есть. И благодаря ее непредметному бытию спасены двое: американский еврей из Бруклина, ее сочинивший, и негритянская певица, ее исполняющая. Благодаря созданию песенки "они очистились от греха существования". Рокантена охватывает радость. "Значит, можно оправдать свое существование? Совсем немножко? Я чувствую себя ужасно оробевшим. Не то что у меня много надежды. Но я похож на совершенно замерзшего человека, совершившего путешествие по снежной пустыне, который неожиданно вошел в теплую комнату".

Но каким образом намерен Рокантен "оправдать свое существование"? Среди путей к "оправданию" идея написать роман представляется ему наиболее соблазнительной и реальной. Написать роман, который был бы "прекрасный и крепкий, как сталь", и который "заставлял бы людей стыдиться своего существования". Рокантен мечтает о том, что у него появятся читатели, которые скажут о романе: "Его написал Антуан Рокантен, рыжий тип, который шатается по кафе", - и они будут думать о моей жизни, как я думаю о жизни негритянки: как о чем-то драгоценном и наполовину легендарном".

При этом героя вполне законно волнует вопрос о собственной одаренности: "Если бы я был только уверен, что у меня есть талант..." Ну, а если талант отсутствует? По Рокантену, спастись может только создатель произведений искусства, потребителю в спасении отказано. Рокантен иронизирует над теми, кто ищет утешения в искусстве, "как моя тетушка Бижуа: "Прелюдии Шопена мне были таким подспорьем, когда умер твой бедный дядюшка".

Рокантен явно поторопился объявлять о возможности "спасения": история его "воскресения", описанная на последних страницах романа, в самом деле явилась историей неудачи. Рокантен не спасся - он спасовал перед собственным честолюбием, о существовании которого мы стали подозревать, когда он поднялся на вершину холма: уже тогда "тошнота" являла собой знак избранничества. Но высоты холма ему не хватило. Он захотел встать над "тошнотой", и в этом порыве выразился "скачок" (вон из абсурда) в сторону некоего эстетического варианта ницшеанской концепции "сверхчеловека".

О. С. Сунайт*

ОТТОРЖЕНИЕ «БЫТИЯ В СЕБЕ» В РОМАНЕ САРТРА «ТОШНОТА»

В статье рассматривается проблема соотношения философского и художественного компонентов в творчестве Сартра. Пристальное внимание автора сосредоточено на фундаментальной категории философии Сартра «бытие в себе». В ходе анализа классического романа Сартра «Тошнота» обнаруживается, что в пределах романа философ раскрывает художественными средствами такие возможности данной категории, которые не предусмотрены в его философских работах. Речь идет о возможности «бытия в себе» войти в пределы человеческого опыта в настоящем времени. В своих философских работах Сартр не отрицал извечного стремления человека к такому опыту, но считал его «тщетной страстью» и ассоциировал с феноменом веры. Автор в ходе анализа текста романа демонстрирует сходство описаний такого вхождения «бытия в себе» в пределы человеческого опыта с описаниями инфернального опыта в романе Ф. Сологуба «Мелкий бес».

Ключевые слова: «бытие в себе», «бытие для себя», небытие, ничто, отторжение, человеческая реальность, экзистенциальное отчаяние, героическое самоутверждение, инфернальное.

The Rejection of"Being-Within-Self" in Sartre"s Novel "Nausea"

This article deals with the problem of a relationship between the philosophical and the artistic components in Sartre"s works. The article is focused on "Being-Within-Self", which is the fundamental category of Sartre"s philosophy. The analysis of Sartre"s classical novel "Nausea" reveals that the philosopher within the novel used extra-artistic means to uncover such possibilities of this category that are not covered in his philosophical works. The article comes to a question about the possibility of "Being-Within-Self" to enter the beyond of human experience in the present tense. Sartre did not deny an everlasting human longing for such an experience but considered it to be "a useless passion" and associated it with the phenomenon of faith. The analysis of the text of the novel allows us to see similarities between the descriptions of Sartre"s "Being-Within-Self" within the boundaries of human experience and the descriptions of the infernal experience in F. Sologub"s novel "The Petty Demon".

Keywords: "Being-Within-Self", "Being-For-Itself", nonexistence, Nothing, rejection, human reality, existential despair, heroic self-affirmation, the Infernal.

* Ольга Сергеевна Сунайт - аспирант Русской христианской гуманитарной академии, [email protected].

Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 3

Художественное творчество литературных классиков, насыщенное философскими смыслами, и художественные опыты философов, признанных в европейской традиции классиками философии, - далеко не одно и то же. Не случайно Хайдеггер называл философа Сартра скорее писателем, а вот писатель Набоков говорил о Сартре как о философе, который обращается еще и к ресурсам художественного творчества. В данном случае именно набоковское замечание особенно интересно. И тут следует добавить, что обращение философов к художественным экспериментам стало довольно распространенным явлением после Ницше. Эта мода далеко не случайна. Немецкий философ открыл, что в логически выстроенной мысли всегда есть нечто недоговоренное - то, что можно воплотить лишь художественными средствами. И вот в XX в. великий французский философ Жан Поль Сартр также воплощает в своих романах те нюансы и повороты мысли, которые ему было уже не выразить чисто философским способом. Попробуем здесь затронуть один из таких нюансов. Ведь для понимания философии Сартра это будет немаловажным примером.

Роман Сартра «Тошнота» написан в форме дневника. Главный герой, Антуан Рокантен, от лица которого ведется повествование, выглядит человеком одиноким, отстраненным от окружающей действительности, погруженным в свои мысли и наблюдения. И вот в его душевной жизни происходит перемена, которую он остро ощущает, но, что характерно, никак не может словесно выразить. Рокантен начинает по-новому смотреть на простые и, казалось бы, привычные вещи. Они притягивают и одновременно пугают его. Герой романа совершает простейшие действия: держит в руках камень, найденный на берегу моря, поднимает с земли измятый листок бумаги, всматривается в кружку пива, стоящую на столике в кафе. Каждое из этих незначительных действий превращается в событие, которое он интенсивно переживает. Антуана одолевают сомнения, и он подозревает в себе начало некоей психической болезни или, возможно, временный приступ безумия. Однако по мере осмысления Рокантеном происходящей с ним внутренней перемены он приходит к выводу, что это новое восприятие окружающего отнюдь не сумасшествие. Более того, подобный опыт можно было бы назвать озарением, для которого, однако, герой Сартра выбирает такое неожиданное определение, как «тошнота». Интересно, что основным мерилом, которое Антуан Рокантен применяет по отношению к внешнему миру, является самое что ни на есть телесное ощущение. Он чувствует нечто до крайности неприятное. Герой Сартра неизменно контактирует с внешней реальностью, тянется к ней, сосредотачивается на ее проявлениях, и в то же время эти образы приобретают в его сознании оттенок чего-то глубоко чуждого, далекого, инородного. Все существо Антуана Рокантена странным образом сопротивляется и отталкивает воспринимаемую им реальность. Внешние явления, поступающие в сознание героя, образуют некоторую «химическую реакцию», которая действует на него неприятно, странно, приводит в растерянность.

Но это еще не самое худшее: передо мной, раскинувшись с эдакой небрежностью, маячила некая мысль - обширная и тусклая. Трудно сказать, в чем она заключалась, но я не мог на нее глядеть: так она была мне омерзительна. И все это слилось для меня с запахом, который шел от бороды Мерсье .

В данном отрывке Антуан Рокантен говорит уже не просто о внешних вещах, но о самой своей мысли как о чем-то внешнем. В подобном ракурсе мысль теряет свои основные качества, она перестает быть пониманием, сознательной реакцией на явления. Ведь всякий человеческий мыслительный процесс так или иначе выводит нас к субъекту, к реальности Я. Посредством тех или иных позиций мышления мы узнаем нечто существенное о том, кто их высказывает. Как правило, человек говорит: «Я думаю. Я считаю». В случае с героем Сартра мы наблюдаем нечто противоположное. Экзистенциальный опыт, который переживает Антуан Рокантен, приводит его к парадоксальному осознанию того, что положительные суждения о чем бы то ни было не помогают человеку самоопределиться, а, напротив, отдаляют его от самого себя.

Оттого что мысли мои не облекаются в слова, чаще всего они остаются хлопьями тумана. Они принимают смутные, причудливые формы, набегают одна на другую, и я тотчас их забываю. Эти парни меня восхищают: прихлебывая свой кофе, они рассказывают друг другу истории, четкие и правдоподобные. Спросите их, что они делали вчера, - они ничуть не смутятся, в двух словах они вам все объяснят. Я бы на их месте начал мямлить .

Хотя, как видим, сартровский герой и говорит о том, что восхищается разговорчивыми парнями, между строк проглядывает его снисходительное отношение к ним. Мы понимаем, что на самом деле он отнюдь не уступает им, а скорее даже их превосходит. Неумение говорить становится в данном случае преимуществом. Способность рассказывать складные истории о своей жизни, по мнению Антуана Рокантена, погружает человека в иллюзии. Четко и увлекательно повествуя о тех или иных событиях, посетители кафе пребывают в ощущении своей устроенности в мире. Им кажется, что они-то уж точно живут в пространстве уюта и безопасности, где все необходимое пребывает на своих местах, а ненужные вещи всегда можно выбросить в мусорный бак. Но озарение, которое посещает сартровского героя, проливает свет на подобное существование, вскрывая его изъяны. В действительности для человека нет никаких гарантий. Все, что он имеет, - это его настоящее. Ведь когда мы рассказываем историю, мы уже с самого начала подразумеваем ее конец. Более того, этот уже известный нам конец подспудно и определяет весь ход рассказываемой истории. Такое повествование хоть и хорошо и убедительно звучит, но не имеет ничего общего с реальностью. В действительности, оказываясь в той или иной ситуации, мы никогда не знаем чем она завершится. Мы захвачены ею, наши мысли и чувства направлены на окружающие нас предметы. То, что последует за этим вот моментом, неизвестно. Продолжение может быть совершенно неожиданным. Но когда, спустя время, мы передаем кому-либо ряд прожитых событий, заключая в этой цепочке определенный смысл, мы пытаемся наделить реальность той идеей, которая изначально нами не подразумевалась, а следовательно, говорим неправду. Исходя из подобных убеждений, герой Сартра старается не продумывать до конца соображения, приходящие к нему в голову, и позволяет им «оставаться хлопьями тумана». Гораздо важнее для него непосредственно предаться плотной ткани происходящего в нем и вокруг него. Именно поэтому физические ощущения -запах,

вкус, осязание - становятся более достоверным фактором, подтверждающим подлинность его существования. Антуан Рокантен входит в прямое взаимодействие с действительностью, минуя старый, давно проверенный способ, когда в первую очередь необходимо было осознать причину и цель происходящего. В результате этой перемены его существование становится более шатким, лишается твердой опоры, которую мы создаем себе с помощью постоянного толкования событий прошлого и выбора направления каждого следующего шага.

Непрестанно наблюдая за собой и другими, герой Сартра отринул все, что казалось ему недостаточно достоверным; всевозможные идеи и ценности. Он оставил себе лишь то, что является неотъемлемой данностью, что присуще всем и всему и не зависит от нашего отношения, - это существование. Мы можем даже не любить, не хотеть, ни во что не ставить подобное преимущество, но мы не способны отрицать его. Именно это является для нашего героя основным критерием подлинности и объективности его открытия. Простой факт существования оказывается бесконечно значительнее и полнее любых целей и теорий, которые мы предписываем нашей жизни.

Чистое «есть» - это такое мерило, которое полностью уравнивает, а следовательно, и обесценивает все вещи. Дерево, здание, моя рука - все это в равной степени есть. И это озарение постепенно опустошает Рокантена. В его «есть» гораздо больше проявляет себя реальность «нет». Нет индивидуальности, нет красок, форм, нет воли. Его Я проявляется в желании: «Я не хочу, чтобы это было». Я противопоставляется существованию. Между мной и бытием возникает пропасть - ничто. В бытии вещей, напротив, нет никаких пустот. Но человеку не дана эта непрерывность бытия. В своем философском труде «Бытие и ничто» Сартр вводит такие обозначения, как «бытие в себе» и «бытие для себя». «Бытие в себе» - это сплошной, нерасчлененный поток, который обнаруживается в вещах. Человеку могло бы быть присуще «бытие в себе» только в том случае, если бы он не имел способности что-либо осознавать. Сознание переводит реальность в «бытие для себя», прерывая, таким образом, бытие и образуя ничто. Следуя за мыслью Сартра, мы можем сделать вывод, что Я содержит в себе своего рода «дыру», в которую проваливается мир бытия. Но вся парадоксальность Сартра состоит в том, что эта «дыра», это человеческое ничто обладает большей жизненностью, нежели само в себе цельное и плотное «бытие в себе».

Любой человек всегда и повсюду ставит разного рода вопросы:

Вопрос, исходящий от вопрошающего, который сам мотивируется в своем бытии как вопрошающий, отрывается от бытия. Он является, стало быть, по определению человеческим процессом. Человек, представляется, следовательно, по крайней мере, в этом случае, бытием, которое осуществляет возникновение Ничто в мире, поскольку он сам поражен небытием с этой целью .

Итак, все, что творит, все, что делает человек, имеет форму вопрошания, и это вопрошание является привилегией сугубо человеческой. И оно было бы невозможно без этой великой «дыры» в человеке, без ничто. Многое объединяет человека с миром животных, камней, растений. В предельном смысле человека объединяет со всем этим нечеловеческим миром - бытие. Но, человеческое

в человеке, его вопрошание, опрашивание мира проистекает из ничто. Поэтому Сартр без всяких обиняков заявлял, что в каждом из нас, людей, - дыра величиной с Бога.

Но Сартр далек от оптимизма и утверждающего посыла человека веры. «Дыру величиной с Бога», по-Сартру, нечем заполнить. Человек, достигая предела своих возможностей, испытывает «тошноту». В ней он вопреки всем своим желаниям и привязанностям, с сартровских позиций, становится максимально честным по отношению к себе и к миру. Антуан Рокантен, ощутив «тошноту», осознает свое неизбывное одиночество, оказывается изгоем. «Бытие для себя» может порождать разные реакции у человека: от восторга до враждебности. Но «бытие в себе», которое неожиданно показывает себя в самых обыденных вещах, вызывает глубинное отторжение, т. е. «тошноту».

Парадоксально, но, по Сартру, человек в своем фундаментальном проекте стремится стать «бытием в себе» и «бытием для себя» одновременно, т. е. «стать Богом», говоря языком Сартра. Пусть он и полагает это невозможным, «тщетной страстью». Рокантена «бытие в себе» отталкивает, вызывает отторжение, «тошноту». А почему же именно «тошноту»? Потому лишь, что реальность человека в понимании Сартра несет в себе ничто, и это человеческое ничто не способно ассимилировать «бытие в себе». Как демонстрирует Сартр в романе «Тошнота», привлекая художественные средства, бытие в себе - это смерть для человеческой реальности.

И здесь Сартр находит иную возможность интенсивной и подлинной жизни для человека. Это возможность героического самоутверждения. Конечно, познав подлинность существования, Антуан Рокантен увидел в окружающем его мире и в себе самом абсурдность и случайность. Существование не зависит от воли и личного выбора. Оно непрестанно засасывает и навязывает себя человеку. Но способность сделать выбор и понести за него ответственность - это единственное, что вырывает человека из слепого потока жизни и дает ему опору. Антуан Рокантен прозревает пустоту, покоящуюся в глубине всеобщего движения. Но это его более не страшит. Теперь эта пустота не является синонимом смерти, напротив, она всецело проникнута жизнью. В то время как бытие в себе выступает в качестве силы, не сулящей человеку ничего, кроме смерти. Тут есть противоречие, которое в мире Сартра нуждается в героическом разрешении. Вопрос только, какой из путей героического самоутверждения выберет человек. Этот выбор, разумеется, произволен.

В самом конце романа Сартр находит возможность героического выхода в человеческой способности уйти из порочного круга существования, увековечив себя в музыке или литературе. Мы, читатели Сартра, вправе спросить: почему так, а не иначе? Но это дело вкуса. Антуан Рокантен, наверно, как и сам Жан Поль Сартр, особенно ценил музыку и литературу. И Рокантена так же страшили и отталкивали вера и Бог.

В конечном счете философия Сартра предоставляет лишь две возможности выхода из ситуации экзистенциального отчаяния: героическое самоутверждение или утверждение человека в вере. Поскольку на веру Сартр не решается, остается один путь - героическое самоутверждение. А уж каким будет этот героизм, в каком жизненном обличье он проявит себя - это вопрос произвола.

Потому-то Сартру и нужно прибегнуть к форме художественного слова и ему нужен персонаж вроде Антуана Рокантена, который выбирает свой путь в мире героического самоутверждения. Сартр как философ не может позволить себе такой произвольности, а вот Сартр-писатель имеет на это полное право. Здесь художественное слово органично дополняет философскую мысль.

Так что же это за мысль, что это за категория, которая так органично проявляется в аллегорическом пространстве романа, оставаясь столь проблематичной в пределах строго философской логики? Это категория «бытие в себе». В философских произведениях Сартра «бытие в себе» выступает сплошной, абсолютной, бесконечной и предельно сжатой реальностью. «Бытие в себе» не содержит никаких пустот, никакого ничто. Человеческая реальность, напротив, раскрывается благодаря существованию пустоты, ничто. Человек - это «бытие для себя», но не «бытие в себе». Отношение к «бытию в себе» у человека возможно двояким образом: с одной стороны, «бытие для себя» не самостоятельно, но есть на основе «бытия в себе»; с другой - «бытие в себе» выступает, по Сартру, в качестве «фундаментального проекта», существующего в каждом человеке. Отсюда, самым неожиданным образом, в философии Сартра появляется идея Бога. Бог есть фундаментальный проект человека, желающего стать «бытием в себе», обрести его твердость и плотность, но в то же время остаться сознающим себя «бытием для себя». По мысли Сартра, этот проект невозможно воплотить, и «бытие в себе» для человеческой реальности остается закрытой реальностью.

Однако в художественном пространстве романа Сартр предпринимает именно то, что считает недостижимым в пространстве философской логики. В опыте Антуана Рокантена в обыденном мире «бытия для себя» начинают проступать черты «бытия в себе». Но, странное дело, эти черты «бытия в себе» оказываются вовсе не схожими с божественной реальностью. Зато близость к инфернальному началу тут проступает с достаточной ясностью. Почему же так странны, так страшны и неприятны для Антуана Рокантена вполне обыденные вещи, которые неожиданно обнаружили свою «первоначальность», т. е. «бытие в себе»? Да потому, как мы уже сказали, что «бытие в себе» выступает как смерть человеческой реальности. И в художественных образах Сартр дает понять и увидеть, что некоторую часть этой смерти человек способен в себе удержать. Здесь Сартр остается верным Гегелю, который в «Феноменологии духа» писал:

Смерть, если мы так назовем упомянутую недействительность, есть самое ужасное, и для того, чтобы удержать мертвое, требуется величайшая сила. Бессильная красота ненавидит рассудок, потому что он от нее требует того, к чему она не способна. Но не та жизнь, которая страшится смерти и только бережет себя от разрушения, а та, которая претерпевает ее и в ней сохраняется, есть жизнь духа. Он достигает своей истины, только обретая себя самого в абсолютной разорванности. Дух есть эта сила не в качестве того положительного, которое отвращает взоры от негативного, подобно тому как мы, называя что-нибудь ничтожным или ложным, тут же кончаем с ним, отворачиваемся и переходим к чему-нибудь другому; но он является этой силой только тогда, когда он смотрит в лицо негативному, пребывает в нем .

Далее Гегель проговаривает совершенно невероятную вещь: «Это пребывание и есть та волшебная сила, которая обращает негативное в бытие. Это сила есть то же самое, что выше было названо субъектом» . То есть «тошнота» Рокантена - это та грань, за которой он уже не способен принимать в себя «бытие в себе» в качестве смерти. «Тошнота» - это сигнал, что «волшебные силы» Антуана как субъекта на исходе. На этой границе и проявляет себя, совершенно неожиданно для творчества Сартра, инфернальное. Скажем, в русской литературе существует описание инфернального и близкое к рокантеновскому опыту, и одновременно крайне от него далекое. Это опыт провинциального школьного учителя Ардальона Борисовича Передонова из «Мелкого беса» Федора Сологуба. В отличие от Антуана Рокантена, «волшебная сила» субъективности Передонова совершенно минимальна. Настолько минимальна, что практически стремится к нулю. Поэтому-то «тошнота», или, говоря сологубовским языком, «мерзость и грязь», становится едва ли не самой сущностью сознания Передонова.

Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умертвляющим аппаратом. Всё доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь .

Поразительно, но сознание Передонова порою совершенно не отличается от окружающих его предметов, для него характерно тупо уставиться в стол или стену, неважно во что. Но ощущение «мерзости» все же свидетельствует, что самый минимум человеческой реальности присутствует в Передонове. Он не может просто быть деревом или стулом. Но и к рокантеновской рефлексии он не способен. Это как раз и указывает на то, что Рокантен бесконечно более человечен, нежели Передонов. Но и в тупом сознании Передонова вещи не просто мерзостны, они, так же как и у Рокантена, проявляют свою страшную, буквально инфернальную, сторону. Поскольку Передонов мелок, то и бес его мелок, но от этого ничуть не менее омерзителен и страшен. По мере развертывания внутренней драматургии романа «Мелкий бес» охват субъективности Передонова настолько сужается, что весь страх и омерзение сосредотачивается вокруг уже чисто инфернального существа - некой безликой недотыкомки.

Откуда-то прибежала удивительная тварь неопределенных очертаний, - маленькая, серая, юркая недотыкомка. Она посмеивалась, и дрожала, и вертелась вокруг Передонова. Когда же он протягивал к ней руку, она быстро ускользала, убегала за дверь или под шкап, а через минуту появлялась снова, и дрожала, и дразнилась, - серая, безликая, юркая .

У Антуана Рокантена был свой самый страшный опыт:

Когда мне было восемь лет и я играл в Люксембургском саду, был один такой человек - он усаживался под навесом у решетки, выходящей на улицу Огюста Конта. Он не говорил ни слова, но время от времени вытягивал ногу и с испугом на нее смотрел. Эта нога была в ботинке, но другая в шлепанце. Сторож объяснил моему дяде, что этот человек - бывший классный надзиратель. Его уволили в отставку, потому что он явился в классы зачитывать отметки за четверть в зеленом

фраке академика. Он внушал нам невыносимый ужас, потому что мы чувствовали, что он одинок. Однажды он улыбнулся Роберу, издали протянув к нему руки, - Робер едва не лишился чувств. Этот тип внушал нам ужас не жалким своим видом и не потому, что на шее у него был нарост, который терся о край пристежного воротничка, а потому, что мы чувствовали: в его голове шевелятся мысли краба или лангуста. И нас приводило в ужас, что мысли лангуста могут вращаться вокруг навеса, вокруг наших обручей, вокруг садовых кустов .

Как видим, этим школьным надзирателем - «лангустом» вполне мог бы быть Передонов, если бы его безумие протекало медленнее. Да он уже и был таким существом: внешне человеком, внутри «лангустом или крабом».

И краб, и лангуст - вполне законные части природного мира. Не так-то и просто оторвать их от плотного массива «бытия в себе». Но они же становятся представителями смерти, врываясь в качестве автономных от человеческой реальности элементов в сознание человека. Так полагал Сартр.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. - М., 2000.

2. Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто. - М., 2012.

3. Сартр Ж.-П. Тошнота. - М., 2010.

4. Сологуб Ф. К. Мелкий бес. - М., 1989.