"В декабре 1883 г. в училище в память бывшего питомца был основан Лермонтовский музей. А 1 октября 1913 г. во дворе училищa был открыт памятник поэту.
Здание Николаевского кавалерийского училища располагалось на Лермонтовском проспекте Петербурга. Славная «Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров» была основана в 1823 г. За свое 94-летнее существование она дала Императорской Российской Армии не одну сотню прекрасных офицеров-кавалеристов. С 1832 по 1834 гг. здесь учился М.Ю. Лермонтов1.
В 1859 г. школа была переименована в Николаевское кавалерийское училище гвардейских юнкеров, а в 1864 г. оно было преобразовано в Николаевское кавалерийское училище с контингентом юнкеров в 200 человек и в память своего основателя императора Николая I получило на погоны вензель Государя.
Общеобразовательные классы училища гвардейских юнкеров были превращены в приготовительный пансион для молодых людей, поступающих в то же училище. Создание Николаевского кавалерийского училища обеспечивало пополнение кавалерийских частей, в то время как до этого офицеры, поступавшие в кавалерию, рекрутировались из лиц, оканчивавших пехотные училища и не получивших никакого специального образования.
Учебный курс училища был схож с курсом пехотных училищ, но он включал еще и специальные предметы: иппологию и конно-саперное дело. Каждый шаг юнкера, как в стенах училища, так и вне его, каждая мелочь быта строго регламентировались обычаями и традициями, порой суровыми, но необходимыми для кавалерийского офицера.
В строевом отношении училище представляло собой эскадрон и казачью сотню. Казачья сотня, так называемая Царская, была учреждена при училище в 1890 г. для кадет Донского кадетского корпуса. В отношении учебных и строевых занятий, поощрений, взысканий, правил внутреннего распорядка сотня руководствовалась правилами училища. В Петербурге сотня размещалась в трехэтажном здании училища, при котором специально для нее был построен манеж и казачьи конюшни. Юнкера Царской сотни были известны в Петербурге как исключительная по своей лихости и удали строевая часть.

Училищный праздник отмечался 9 мая, храмовый - на Троицу.
Юнкера носили алые погоны, по краям которых располагался серебряный галун.
После начала Первой мировой войны штат был расширен до 465 юнкеров, и училище перешло на ускоренный восьмимесячный курс обучения. В выступлении юнкеров в Петрограде в октябре 1917 г. училище участия принять не успело. Было расформировано вместе с остальными военными училищами. Уже к 10 февраля 1918 г. в его здании и на его средства были открыты 1-е советские кавалерийские Петроградские командные курсы.

Николаевское кавалерийское училище Классицизм

Пам. арх. (федеральн.)

Дом Кондукторской школы

1820 - инж. Треттер В. К.

1822-1825 - Штауберт Александр Егорович (постановление...)

Лермонтовский музей (1883-1917)

Завод радиотехнического оборудования. Концерн ПВО "Алмаз-Антей"

В 1819-1820 г. в Петербурге была основана Военно-строительная и Кондукторская школа для подготовки специалистов среднего звена.
Для школы был выделен участок на углу Обводного канала и Ново-Петергофского проспекта, на котором в 1820 г. инженер В. К. Треттер построил двухэтажный каменный дом.
В 1822-1825 гг. арх. А. Е. Штауберт перестроил дом Кондукторской школы, придав ему классический облик. Теперь здание состояло из главного корпуса и трех флигелей. Во второй половине ХIХ века был надстроен третий этаж северо-западного флигеля и оформлен актовый зал. В 1917 г. восточный фасад украсил горельеф скульптора И. Крестовского, посвященный памяти выпускников, погибших во время Первой мировой войны.

В 1839 г. сюда перевели Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров

Школа гвардейских подпрапорщиков учреждена 9 мая 1823 г. для подготовки офицеров гвардейской кавалерии. Она была открыта в присутствии великого князя Николая Павловича с задачей "докончить военное воспитание молодых дворян, поступающих на службу в пехотные гвардейские полки".Обучение проводилось два года. Два года спустя школа переехала во дворец Чернышева у Синего моста.
В 1826 г. при школе сформирован эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии и она получила наименование Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
С 1838 г. прием стал осуществляться по конкурсному экзамену из детей 13-15 лет, желающих служить в гвардии. Срок обучения стал четырехлетним. Лучшие выпускники школы производились в офицеры наравне с камер-пажами Пажеского корпуса, а остальные - наравне с пажами. В 1839 г. школа окончательно переселилась к Обводному каналу в расширенное здание Кондукторской школы.
В 1859 г. в связи с упразднением звания подпрапорщика школа стала называться Николаевским училищем гвардейских юнкеров.
В 1864 г. училище было преобразовано в Николаевское кавалерийское училище.
В 1882 г. одновременно с преобразованием военных гимназий в Кадетские корпуса пансион назван Николаевским Кадетским корпусом в честь монарха, в царствование которого “положено начало” заведению.
В 1918 г. Николаевское кавалерийское училище было закрыто.

см. Церковь Сошествия Святого Духа при Николаевском кавалерийском училище

Завод Радиотехнического Оборудования
1 января 1966 г. на основании приказа Министра Радиотехнической промышленности СССР за № 430 от 20.12.1965. организация п/я 487 (см. наб. Обводного канала 197-201) объединена с заводом Радиотехнического оборудования под названием последнего - ЛЗРТО - Ленинградский завод Радиотехнического оборудования, подчиненный 13-му Главному Управлению Министерства. До объединения ЛЗРТО организовался 03 апреля 1961 г. по приказу №9118 Ленинградского Совета народного хозяйства на базе 71 военного завода тракторного производства, который перебазировался в другое место. Завод РТО и организация п/ящ. 487 выпускали однородную продукцию радиоаппаратуры. В силу чего возникла их необходимость объединения. Кроме того, необходимо устранить нерентабельность в бывших заводах мелкого масштаба, и переход на новое планирование производства продукции в заводе и хозрасчет.

Ускорению радиопрофилирования завода РТО способствовал перевод специалистов по радиотехнике с завода полиграфических машин.

Слияние двух предприятий позволило создать в системе радиопромышленности страны высокопотенциальное объединение по выпуску оборонной радиотехники, которое стало постоянно участвовать в выполнении перспективных заданий государственной важности.

Приказом Министерства радиопромышленности СССР №227/к от 14.03.1990 г. ЛЗРТО переименован в Производственное объединение "Ленинградский завод радиотехнического оборудования" (ПО "ЛЗРТО").

В 1992 г. ПО "ЛЗРТО" было преобразовано в Государственный завод радиотехнического оборудования (ГЗРТО). Основание: Устав завода, зарегистрированный под №233 от 11.03.1992 г.
ГЗРТО приказом Минэкономики РФ от 27.04.1999 г. №216 переименован в Федеральное государственное унитарное предприятие "Завод радиотехнического оборудования" (ФГУП "ЗРТО").

С 26 декабря 2002 г. в результате приватизации завод преобразован в Открытое акцио-нерное общество «Завод радиотехнического оборудования» в составе ОАО «Концерн ПВО «Алмаз-Антей». Осенью 2007 г. руководством ОАО «Концерна ПВО «Алмаз-Антей» было принято решение о реализации проекта создания Северо-Западного регионального центра.

Идея строительства СЗРЦ на базе ОАО «ГОЗ Обуховский завод» полностью соответствует программе вывода промышленных предприятий из центра города, которую реализует правительство Санкт-Петербурга, и позволяет высвободить значительные площади для их дальнейшего использования в непроизводственных целях.

В соответствии с проектом создания СЗРЦ на территорию Обуховского завода планировалось из центра Санкт-Петербурга перевести предприятия, входящие в состав Концерна ПВО «Алмаз-Антей»: ОАО «Завод радиотехнического оборудования», ОАО «Ордена Трудового Красного знамени Всероссийский научно-исследовательский институт радиоаппаратуры», ОАО «Конструкторское бюро специального машиностроения» и ОАО «Российский институт радионавигации и времени».

С 2011 г. АО "Завод Радиотехнического Оборудования" располагается на пр. Обуховской Обороны, 120 лит.

(zrto.org сайт завода 13.04.2012 sperling, spbarchives.ru 09.09.2017; Наталия)

Ленинградский завод радиотехнического оборудования. Основан в августе 1951 г. С 1951 - Завод No 779 МСП, МРП, п/я 487, в декабре 1965 вошел в состав Ленинградского завода радиотехнического оборудования, ФГУП «Завод радиотехнического оборудования». Продукция: электрофоны Ласточка, Юбилейный, РГ-5С «Невский».

Полностью здание училища передали ЛЗРТО в 1977-1978 г., когда сюда перевели администрацию с Обводного канала, 199-201. До этого РТО занимал флигель, выходящий на Обводный канал.

А до этого в здании была гинекологическая больница, а на 1-м этаже временно располагалась 25-я поликлиника (когда в основном ее здании на Фонтанке делался ремонт). (gordey2003)

Во дворе бывшего училища еще в 1960-е функционировал манеж, похоже и была секция верховой езды. Мальчишкой смотрел пару соревнований, давно было в памяти остались препятствия для лошадей, похоже конкур. (Рюрикович)

Во дворе был манеж и конюшни. В них располагалась единственная на тот момент в Ленинграде школа Высшего спортивного мастерства по конному спорту. По крайней мере, еще году в 1974 г. После она пререехала на Марата, откуда тоже была благополучно выселена. (narniya)

Лермонтовский Музей

Лермонтовский музей помещается по Ново-Петергофскому пр., в здании Николаевскаго

Кавалерийскаго училища, и открыт ежедневно, с 8 до 12 час. утра.

Музей основан в память поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, который воспитывался в Николаевском Кавалерийском училище и в нем же написал свои первые произведения, обратившия на него внимание общества.

Музей был открыт в 1883 г., 16-го августа. Основателем его был директор училища генерал Бильдерлинг, почему его портрет висит над входной дверью.

Музей занимает всего одну комнату. При входе в Музей, направо - картина Кондратенко "Домик в Пятигорске", где жил Лермонтов; портреты Лермонтова, его отца, матери и учителя; его деда, прадеда и бабушки, которая была воспитательницей юнаго поэта.

На этой же стене рисунок тушью, сделанный самим поэтом: "Миневры в Красном Селе".

Против входной двери, на стене, висит картина, изображающая место дуэли поэта с майором Мартыновым, близ Пятигорска и снимки: часовни, где погребен поэт; дома Верзилиных, в котором произошла ссора Лермонтова с Мартыновым и памятника на могиле поэта.

На левой стене выставлены рисунки, работы самого поэта.

Здесь же портрет кн. Васильчикова - друга Лермонтова и картина Кондратенко "Грот Лермонтова".

В углах зала, на вращающихся подставках, помещаются: снимки, рисунки и иллюстрации к некоторым произведениям Лермонтова (Боярин Орша, Демон, Княжна Мери, Сказка о купце Калашникове) и фотографии местностей, имеющих отношение к некоторым событиям из жизни поэта.

В Музее собраны: все сочинения Лермонтова; журналы, где помещены его статьи; музыкальные произведения с текстом из его стихотворений; рукописи и тетради Лермонтова, некоторые его письма; проекты памятников ему, портреты его, начиная с детских, и кончая последним портретом его, в чине поручика Тензинскаго пехотного полка; альбомы с портретами его родственников, современников и товарищей; полное дело о дуэли с французским подданнным Барантом, за которую поэт был удален из гусарского полка. В одной из витрин хранятся вещи, принадлежавшие поэту: кинжал, пожертвованная Музею принцем Лейхтенбергским шашка, трость, черкесский пояс и пороховница из серебра с буквою Л. Здесь же - альбом матери поэта, небольшая книжка в красном сафьяне, чувяки из красного сафьяна, щеточка, бумажник.

У левой стены - столик Лермонтова, на котором лежит поясное изображение покойного поэта. На небольшом столике, у окна, лежит портфель, работы бабушки поэта. У другого окна гипсовый бюст поэта, работы Зичи.

Посреди Музея стоит большая модель памятника Лермонтову, сделанная из дуба; на одной стороне вырезаны год и число рождения и смерти поэта, а с другой - названия полков, где он служил. Памятник представляет, украшенную лирой и пальмовыми ветвями из бронзы, усеченнную пирамиду, на которой поставлен бюст поэта.

(Путеводитель по С.-Петербургу. Изданiе С.-Петербургскаго Городскаго Общественнаго Управленiя.С.-Петербургъ.1903.С.289-290., люблюпитер )

В 1917 г. училище было расформировано, а собрание Лермонтовского музея почти целиком передано в Пушкинский Дом. (nasledie-rus.ru Наше наследие № 111 2014 г. 22.10.2017)

В 1907 г. по инициативе начальника Николаевского кавалерийского училища генерал-майора Де-Витта образован Комитет по сооружению памятника М.Ю. Лермонтову перед зданием училища на Ново-Петергофском проспекте.
Поэт был в 1834 г. выпущен из Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров прапорщиком в Лейб-гвардии Гусарский полк
1 октября 1913 г. состоялась закладка памятника по проекту Б. М. Микешина. Отливка скульптуры производилась на бронзолитейном заводе Карла Робекки в Петербурге.
Открытие памятника намечалось на 1 октября 1914 г., но этому помешала начавшаяся война, торжественное открытие и освящение памятника состоялось 9 мая 1916 г.

Также в 1916 г. открыты бронзовые других выпускников: композитора М. П. Мусоргского, ученого-географа П. П. Семенова-Тянь-Шанского и генерала Н. П. Слепцова (все три - скульптора В. В. Лишева) (, C. 232)

Как сообщили в Государст-венном музее городской скульп-туры, памятники-бюсты М. П. Мусоргскому и П. П. Семенову-Тян-Шанскому - выпускни-кам Кавалерийского училища - были выполнены скульптором В. В. Лишевым и установлены в 1916 г. на Лермонтовском проспекте, у здания бывшего Кавалерийского училища. В 20-е годы бюсты были сняты и до настоящего времени не сохранились. Художественно-экспертный совет по монумен-тальной скульптуре Главного управления культуры Исполко-ма Ленсовета принял решение об исполнении новых бюстов Мусоргского и Семенова-Тян-Шанского. Работа над бюста-ми поручена ленинградскому скульптору А. П. Тимченко.

В 1914 г. Большая Мастерская ул., Могилевская ул. и Ново-Петергофский пр. были объединены в Лермонтовский пр.

1940: Детский сад Ленинского района № 22 - Лермонтовский пр., 54 (Ленинград - 1940. С. 333)

1965: Типография № 4 - Социалистическая, 14, цех цветной печати - Садовая, 55/57,

цех малотиражных книг - ул. Марата, 58, участок размотки бумаги - Б. Московская, 4,

Филиал типографии № 4 - Лермонтовский пр., 54 (. С. 177.)

Газета «Новое Время», 21 мая 1929 г., № 2415, Белград - статья Гребенщикова Сергея Яковлевича.
Много воспоминаний пробудили очерки Вадимова под названием «Корнеты и звери», выпущенные отдельным изданием. Прочтя их, невольно вновь переживаешь годы, проведенные в Николаевском Кавалерийском училище.
Мне хочется сказать кое-что о том последнем времени, когда старые традиции, не только не мешавшие правильному течению учебной и внутренней юнкерской жизни, но и имевшие за собой в некоторых случаях большое положительное значение, еще не преследовались самими начальниками училища. Я говорю о годах, когда начальником был генерал Рынкевич, при котором пробыл в училище пишущий эти строки.

За две недели до нашего производства в офицеры (первый выпуск при Императоре Николае II), генерала Рынкевича сменил генерал Павел Плеве. С его легкой руки (если только руку этого генерала можно назвать «легкой») известный всем открытый «цук» и традиции стали запрещенным плодом, начали уходить в подполье и стали принимать все более и более уродливые формы, что отчасти уже можно было видеть из вышеназванных очерков Вадимова, бывшего в школе во времена Плеве. При генерале Де-Витте, положившем много труда и энергии, достойных лучшего применения, в борьбе с традициями и цуком – последний, несмотря на героические попытки этого начальника свести его совсем на нет – стал еще более уродливым. Некоторых обычаев, описанных Вадимовым, в наше время совсем не было, а другие вылились совсем в иную форму.


Описывая первый день пребывания в училище, г. Вадимов рассказывает, как один из «корнет», прибывший из отпуска раньше других, заставлял всех «молодых» представиться себе. Причем, если в «молодом» замечалась «корявость» в фигуре или вообще, представление было недостаточно «отчетливое», то вся церемония прекращалась, и «зверь» должен был ее начать снова. По приезде «корнет» из отпуска «молодые» таким же образом представлялись решительно всем «корнетам». При этих представлениях «зверям» задавались различные вопросы для проверки знаний названий, номеров и отличий полков, начальства, а также предлагались и всякие шутливые вопросы. Если на все это «молодые» не отвечали или по незнанию, или по недогадливости – то, по словам г. Вадимова, начинался общий, «беспощадный по невыносимости цук со стороны всех корнет, от первого до последнего».


Ничего подобного в наше время, время открытого цука, не было. В первый день после приезда «корнеты» просто знакомились со «зверями», выслушивая лишь фамилию молодого и место или учебное заведение, откуда прибыли и, называя также и свою фамилию, ни о каких вопросах и речи не было. Откуда же было «молодым», из коих много было штатских, знать правила воинской выправки, полки, начальство и всякие чисто кавалерийские названия? Всему этому «зверей» обучали с первого дня сбора всех юнкеров особые «корнеты» - учителя, получавшие в свое распоряжение по 2-3 «зверя», с которыми и занимались по вечерам в свободное время. Никаким шуткам вроде того, «что такое прогресс», «жизнь вандала» или «механика», или «какие бывают подковы у такого-то полка», эти учителя не обучали. Для этих шуток находились особые любители из «корнет» и особые типы из «зверей», весьма малочисленные – и это занятие к училищным традициям в наше время никогда не относилось!


Ко дню присяги (обыкновенно через месяц после прибытия в училище) «молодые» должны были быть уже вполне подготовлены, как в отношении необходимой воинской выправки, так и в знании начальства (начиная с нашивочных своего взвода и кончая Царской фамилией) и всех полков Русской конницы, их боевых отличий и формы. С последним «звери» ознакамливались по полковым щитам – гербам, висевшим в особой зале, так и называемой – «гербовой». Проверка всех этих знаний производилась нашивочными (т.е. эстандарт-юнкерами, как назывались в нашем обиходе портупей-юнкера) во время их дежурства по полуэскадрону при явке «зверей», отправляющихся в отпуск. В день присяги легко отпускались все, т.к. в этот день по традиции вся школа – и «корнеты», и «звери» - проводили вечер в цирке Чинизелли. При явке (перед отправлением в отпуск) дежурным нашивочным (при чем иногда присутствовал и взводный вахмистр) поверка выправки и всех необходимых (нешуточных) знаний производилась очень строго. Заметив какую-нибудь неправильность или в форме одежды, или в ответах, дежурный, не указывая, в чем собственно заключалась ошибка, просто командовал: «Кругом! Явитесь еще раз», и «зверь» становился в хвост очереди являющихся или уходил во взвод и там, перед зеркалом, искал изъян в форме или спрашивал товарищей, в чем заключалась ошибка в его ответах, и затем вновь становился в очередь. Бывали случаи, что, явившись несколько раз, и все неудачно, «молодой» сам отказывался от отпуска, до следующего раза. Этот порядок приучал юнкеров к самой тщательной аккуратности в форме одежды и заставлял отлично знать все, что требовалось. Дежурный по училищу офицер мог совершенно спокойно отпускать «зверя» в город, отлично зная, что раз «зверь» выпущен сверху, из эскадрона, то значит он и одет по форме, и выправлен достаточно, и все, что следует, знает, - иначе бы к дежурному офицеру его не допустили.


Что было вначале очень тяжело (и о чем г. Вадимов не говорит), - это обязательное для «зверей» вставанье перед всеми нашивочными эскадрона. В первое время, кроме эскадронного и взводных вахмистров, остальные не имели нашивок как исправляющие должность эстандарт-юнкеров, и поэтому «звери» часто ошибались и вставали не тому, кому следовало, и наоборот, пропускали тех, кому надо было встать. Все это вызывало замечания, т.к. «корнеты» простые цукали, если кто-либо по ошибке встанет им, а нашивочные цукали за зевание. Мало помалу нашивочные сами просили «зверей» в пределах своего взвода им не вставать, но первое время это было очень утомительно и не давало возможности просто письма написать. Но традиция эта, безусловно, имела свою хорошую сторону, т.к. она приучала видеть начальство и в своем же юнкере, что потом отзывалось и в дальнейшей службе, в полку, где корнет по привычке вполне спокойно делал необходимые замечания и в строю, и вне его своему же, но младшему товарищу, корнету. И это никогда не вызывало между ними трений – привычка много значит. «Корнет» в училище, а особенно нашивочный, оставался для «зверя» «корнетом» на всю жизнь, что не мешало им быть в отличных отношениях друг с другом.

Когда входил во взвод эскадронный вахмистр (имевший свою комнату), первый кто его замечал, будь это «корнет» или «зверь», командовал: «встать, смирно!».
Все это давало крепкую основу для развития правильных понятий о дисциплине и чинопочитании. Для нас свои же юнкера – нашивочные – были действительными начальниками, а не бутафорией. Невнимание к нашивочным легко приучило бы и к недостаточному вниманию и к офицерскому чину. У нас чинопочитание, отдание чести возводилось в культ, - этим щеголяли и гордились, в это все втягивались, но первое время бывало тяжело. Нашивочные пользовались властью, предоставленной им уставом, что было естественно, т.к. юнкера военных училищ уже считались на военной службе. Вследствие этого и меры взыскания не изыскивались и не изобретались самими нашивочными, а применялись те, которые предусматривались уставом, то есть лишние наряды или оставление без отпуска.
Какая была надобность отнимать у нашивочных предоставленную им уставом власть – я этого никогда не мог понять. Отчего унтер-офицер – солдат мог этой властью пользоваться, а унтер-офицер – юнкер нет (как это было в других училищах и как стало в нашем при вышеуказанных генерал-реформаторах)? В наше время взводные вахмистры были серьезным начальством, пользовались своей властью открыто и никогда не допускали глумления «корнет» над «зверьми».

Помню, как однажды, после моего возвращения из отпуска, ко мне подошел корнет Н-ский и сказал: «Потрудитесь явиться взводному вахмистру и доложить, что я сегодня видел, как вы пропустили на Невском отдать честь офицеру». Я сейчас же явился взводному Ях-ву, и тот изрек: «Останьтесь на среду без отпуска. другой раз не зевайте». Пришла среда. Я, конечно, в отпуск и не думаю собираться. Видя это, Н-ский, подойдя к моей кровати, стал расспрашивать меня, почему я не иду в отпуск, когда такая прекрасная погода. Я извелся, так как почувствовал, что ему хочется поиздеваться надо мной, но я спокойно отвечал, что не иду оттого, что не хочу. Так Н-ский подходил ко мне несколько раз. Взводный Ях-в лежал на своей кровати и, видимо, слышал, как Н-ский изводил меня своими расспросами, потому что вдруг, после третьего подхода ко мне Н-го, он громко позвал меня и сказал: «одевайтесь в отпуск», - что я не замедлил проделать. Н-ский, услышав слова Ях-ва, подошел к нему и стал говорить, что вероятно Ях-в забыл, что я оставлен без отпуска за проступок, замеченный им, Н-ским. Я отчетливо слышал, как Ях-в ему ответил: - «Я отлично знаю кого, как и за что я наказал, но я никогда не позволю глумиться над своими юнкерами».


Повторяю, что глумлений у нас никаких не допускалось, и простые корнеты никакой властью накладывать взыскания не пользовались. В приказах по курилке, кроме шутливых пунктов, было очень много дельных, о которых г. Вадимов, к сожалению, ничего не сказал, и которые традиционно исполнялись поддерживались не только «зверями», но и всеми «корнетами». К таким пунктам относится, например, запрещение гулять по Невскому при электрическом освещении – как только вспыхивали фонари, надо было сворачивать в ближайшую улицу или садиться на извозчика. Принимая во внимание состав публики, наводнявшей тротуары Невского при свете электричества, это правило приказа имело свое значение. Наших юнкеров среди этой вечерней, тротуарной толпы никогда не бывало! Также запрещалась езда на лихачах, что считалось дурным тоном – или на «собственном», или на «ваньке»! Раньше только лихачи были на резинах, но даже когда ими стали обзаводиться и простые извозчики, резиновые шины долго избегались.
Требование складывать в определенном, для всех одинаковом порядке белье – приучало к порядку, что особенно полезно было для неряшек и маменькиных сынков. Для приведения в порядок снятого белья «звери» иногда и будились, не только корнетом, но и своим братом «зверем» - дневальным, так как дневальные и дежурные отвечали за порядок перед дежурным офицером. Этот порядок был обязателен для всех, но никаких геометрических задач, как о том рассказывает Вадимов, на кальсонах решать не заставляли, - это, вероятно, тоже было одним из плодов изгнания «цука» в подполье.

Для шуточных вопросов никого не будили (Вадимов указывает на это как на обычное явление), кроме тех господ, над которыми, вероятно, глумились бы и во всяком другом учебном заведении, где всегда найдутся любители поглумиться из старших и любители подслужиться из младших! Со мной вместе учился один «зверь»-юнкер, который по команде любого «корнета» начинал галопировать по взводу и менять, также по команде, ноги по всем правилам манежной езды. Над ним потешались в отсутствие «корнет» и свои же «звери», и он ужасно обижался, если вдруг начинал свои упражнения по команде какого-нибудь шутника-«зверя». Над этим господином проделывали разные шутки и когда он был в старшем классе свои же товарищи корнеты. Но эти шутки над определенными личностями, конечно, не означали, что выполнение их входило в традиции училища, и что им подвергались традиционно все «звери».

По очеркам Вадимова можно думать, что в его время именно так и было, недаром он вспоминает, как «звери» с радостью ожидали начала занятий: «Слава Богу, что завтра уже начала лекций и строевых занятий! Меньше времени для выполнения традиций!» - впечатление получается такое от этой фразы, что традиции и состояли, главным образом, из приставаний и глумлений – это, вероятно, тоже было последствием загона «цука» в подполье…
В наше время открытого «цука» традиции не производили на нас такого гнета и не имели характера общего приставания «корнет» к «зверям» с разными пустяками! Между старшим и младшим курсами отношения были за малым исключением очень хорошие, несмотря на настойчивое требование исполнения всех традиций (между прочим, и тех, кои вспоминает и Вадимов: корнетская лестница, корнетские углы и пр.). Взыскания накладывались только нашивочными, и только такие, которые предусматривались уставом – никаких бесконечных в виде наказания «верчений», которые вспоминает Вадимов, ни бесчисленных приседаний, каковые, как рассказывают, применялись позже – в наше время никогда не было! Думаю, что во времена начальников защитников равноправия «зверей» с «корнетами», первым жилось куда хуже, чем во времена открытого законного «цука».

«Звери», замеченные в злостном нежелании исполнять училищные традиции, подвергались особому роду внушения. Во время чтения приказа по курилке в курительной комнате, после каждого пункта, который был нарушен тем или другим «зверем», чтец приказа громко называл провинившегося по фамилии, что подхватывали все корнеты, с добавлением «такой-то на линию», - и виновный должен был выходить на описанную уже Вадимовым «линию», где корнеты освещали его со всех сторон свечами. Но это было очень редко: при мне был лишь один случай вызова на линию, - традиции поддерживались и самими «зверями». Если среди самих «корнет» являлся господин, не желавший исполнять училищных традиций, то он переводился по общему согласию «на сугубое положение» и обязан был выполнять все то, что требовалось от «зверей» с первых дней их пребывания в Школе. Товарищеские чувства в училище были очень развиты.

Я помню, как один из юнкеров старшего класса не явился из отпуска в срок, в воскресение, не появился и к началу занятий в понедельник. «Корнеты», зная горячий характер товарища и наклонность его к большому загуливанию, забеспокоились. Взводный и эскадронный вахмистры просили разрешения у эскадронного командира немедленно отпустить нескольких юнкеров для розыска пропавшего, дабы предупредить возможность какой-либо истории, могущей вредно отразиться как на добром имени училища, так и на судьбе беспутного, но хорошего человека. Разрешение было дано, и через несколько часов товарищи, знавшие привычки пропавшего «корнета», выволокли его из какой-то не в меру закутившей компании. Он отсидел должное время под арестом, и дело было кончено благополучно для всех.
Весьма недальновидно действовали те начальники, которые старались уничтожить традиции в Николаевском Кавалерийском училище, да еще традиции, укрепляющие воинскую дисциплину! В некоторых военных училищах были как раз обратные традиции (как не вставать в своих помещениях не только нашивочным, но даже и своим офицерам, не командовать в строю «смирно» не своему командиру и пр.) – вот куда бы и назначать таких врагов традиций, как вышеназванные генералы – но почему-то там все оставалось по-старому!


В каждом закрытом учебном заведении параллельно, так сказать, с официальной жизнью, официальными порядками, всегда будет иметь место неофициальная сторона со своими обычаями и традициями. Начальство должно лишь следить, чтобы эта сторона не выливалась в уродливые формы. Начальство не должно мешать исполнению невинных традиций и обычаев, заполняющих однообразную жизнь, тем самым давая выход молодым порывам. Преследование же этой стороны жизни, отнятие прав у старших, не только не вредных, но даже полезных, всегда поведут к худшему. Кому мешала, например, так декоративно обставленная традиция похорон инспектора классов генерала Цирга, в лице которого корнеты незадолго до окончания зимних лекций как бы хоронили «науки»! Обычай этот, хотя и остался, но о нем г. Вадимов упоминает только, как о «корнетском обиходе». Эта традиция так привилась, что сам престарелый уже генерал Цирг всегда спрашивал: «ну что, хоронили меня?» и, получив положительный ответ, добавлял: «ну значит, я поживу еще»! И странное дело, в первый или во второй год, когда начались гонения на традиции вообще и на похороны ген. Цирга в особенности, он сам умер, и много съехалось на его уже настоящие похороны бывших юнкеров Николаевского училища. Сколько раз они весело хоронили своего любимого инспектора! Как часто являлся он в класс на шум с неизменно ошибочно построенной фразой: «Господа, побольше шума – поменьше дела! То есть, виноват. Поменьше дела – побольше шума!». Все старались попасть на эти последние похороны, уже далеко не веселые….
Или чему и кому мешала традиция, по которой после окончания последней лекции в старшем классе трубач должен был трубить не простой, а так называемый «общий отбой», встречаемый громким криком «ура!»? А ведь сколько энергии положили реформаторы-начальники на искоренение этого обычая, и сколько взысканий было наложено за исполнение его, - а кому он мешал? Последняя лекция, – ну как же не отметить ее как-нибудь? В конце концов, обычай этот после нескольких драм, вероятно, все же был уничтожен, т.к. г. Вадимов о нем уже не упоминает.


Я закончу эти свои заметки горячим пожеланием, чтобы те, в руках которых находятся молодые силы, не уничтожали и не боролись с традициями, конечно, если только они не уродливы и не отзываются глумлением. Всякая разрешенная традиция никогда не выльется в уродливые формы, наоборот, часто неосторожный запрет самого невинного обычая может породить крайне нежелательные явления. Молодость должна иметь выход своим порывам; дело их руководителей этот выход найти и молодые порывы направить в определенное русло, а не останавливать их плотинами, которые рано или поздно, но прорвутся.

Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911-1920 Литтауэр Владимир

Глава 2 НИКОЛАЕВСКОЕ КАВАЛЕРИЙСКОЕ УЧИЛИЩЕ

НИКОЛАЕВСКОЕ КАВАЛЕРИЙСКОЕ УЧИЛИЩЕ

Единственное военное училище в имперской России, Corps des Pages (Пажеский корпус), готовило офицеров для службы во всех родах войск. Остальные военные школы были специализированными заведениями: пехотными, кавалерийскими, артиллерийскими, военно-инженерными. Старейшим и самым значимым из трех кавалерийских училищ было Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге. В русской кавалерии его называли «славной школой» или просто «школой», и только в официальной прессе Николаевским военным училищем. Школа была основана в 1823 году.

В мое время в школе было два отделения, одно для казачьих юнкеров (у которых имелись и собственные школы), а другое для юнкеров регулярной кавалерии. Термин «кадеты» относился исключительно к воспитанникам средних военных школ; воспитанники высших специализированных военных школ назывались юнкерами. Обычно в кадетскую школу поступали в возрасте десяти-одиннадцати лет; и обучение в ней занимало семь лет. Таким образом, большинство юношей поступали в юнкерскую школу в семнадцати-восемнадцатилетнем возрасте. В юнкерскую школу можно было также поступить после окончания обычной гимназии, предварительно пройдя строгий медицинский контроль. Новичок, окончивший гимназию, назывался на школьном жаргоне «курсантом с железнодорожного вокзала», другими словами, человеком без военного прошлого. Я был одним из них, а таких было немного.

В мое время казачье отделение насчитывало порядка 150 юнкеров, в то время как в нашем так называемом эскадроне было 105 курсантов. Поскольку казаки иначе сидели в седле, их седла, уздечки, форма, сабли, некоторые команды и формирования традиционно отличались от наших, занятия по военной подготовке проводились отдельно, но теоретический курс мы изучали вместе. Наши спальни были на втором этаже, а их на третьем. В столовой мы сидели по одну сторону главного прохода, а они по другую. Несмотря на такое тесное общение, между двумя отделениями русской кавалерии не было особой дружбы, и каждое отделение считало, что превосходит другое.

Большое, мрачное главное здание школы было построено в начале XIX века, и жизнь, проходившую внутри этого здания, нельзя назвать иначе как спартанской. Наш небольшой эскадрон делился на три взвода, и у каждого взвода была своя спальня. В спальне с высокими потолками в два ряда стояли койки. Высокий металлический штырь, вделанный в изголовье каждой койки, предназначался для сабли и фуражки; на стоявший в ногах койки табурет ежевечерне аккуратно складывалась одежда. У стены под углом в сорок пять градусов поднималась до потолка лестница, на которой мы по утрам перед завтраком должны были выполнять обязательное упражнение: подниматься до потолка и спускаться с помощью рук. Я всей душой ненавидел это занятие. Вдоль другой стены тянулся длинный ряд составленных в козлы винтовок. В туалетных комнатах не было ванн или душа, только тазы. Раз в неделю нас водили в русскую баню, которая располагалась в отдельно стоящем здании на заднем дворе. Камердинеры были единственной позволенной нам роскошью – один на восемь юнкеров.

Курс длился два года. На школьном языке старшие назывались корнеты (младший офицерский чин в российской кавалерии до 1917 года), а «звери» было прозвище младших. «Звери» принимали присягу через месяц после поступления в училище. После этого их уже нельзя было выгнать за плохое поведение из училища в гражданскую жизнь; в таких случаях их отправляли на год в кавалерийский полк в качестве простых солдат. Это называлось «командовать полком». К вернувшемуся из полка в школу юнкеру другие юнкера обращались «майор» или «полковник», в зависимости от года обучения. Я знал пару «генералов прославленной школы», то есть тех, кто «командовал полком» дважды; они пользовались огромным уважением.

И преподаватели, и корнеты всячески старались сделать для «зверей» первый месяц в школе, перед приведением к присяге, невыносимо тяжелым. Цель столь жесткой меры была очевидна: любым путем избавиться от слабохарактерных, нерешительных воспитанников. Ежегодно в течение первого месяца школу покидало большое число новичков. Я упорно держался, не собираясь отступать, но как-то, приехав домой на выходные, разрыдался.

К каждому «зверю» прикреплялся корнет, и на год они становились друг для друга «племянником» и «дядей». В обязанности «дяди» входило ознакомление «племянника» с традициями «славной школы» и не менее прославленной русской кавалерии. Мой «дядя» как нельзя более подходил для этой роли; сегодня, уже давно уйдя на пенсию, он тратит много времени на написание стихов, прославляющих военное прошлое. Он всегда считал, что хороший кавалерийский офицер обязательно должен быть отличным наездником, искусно владеть холодным оружием, быть дерзким, находчивым и, прежде всего, способным вести в атаку и при необходимости достойно умереть за «веру, царя и отечество».

Благородные юнкера довольно снисходительно относились к учебе. Одним из предметов был краткий курс артиллерии, вполне достаточный для того, чтобы при чрезвычайных обстоятельствах мы смогли развернуть орудие и стрелять из него. Юнкера свысока относились к этому предмету, считая, что понятие «наука» неприменимо к артиллерии. За первую контрольную работу по этому предмету я получил наивысший балл, двенадцать. Вечером, когда мы сидели на соседних койках, мой «дядя» сказал:

– Ну, порадуй дядю. Расскажи, какую оценку ты получил сегодня по артиллерии.

– Двенадцать, – не скрывая гордости, ответил я.

– Ты понимаешь, что наделал? Ты опозорил нашу «славную школу»! В следующий раз ты должен получить ноль.

Я ничего не понял, но в следующий раз я сделал так, как мне было приказано, и довольный «дядя» заметил:

– Ты не безнадежен!

За несколько лет до моего поступления в школе прекратили преподавание такого весьма специфического для кавалерии предмета, как химия. На уроках химии юнкера сидели в белых перчатках, чтобы их руки не пострадали от реактивов и порошков. С таким отношением к учебе нельзя было рассчитывать, что занятия принесут особую пользу. Основную часть энергии юнкера отдавали физическим упражнениям. Во время этих занятий преподаватели не жалели нас, совершенно не интересуясь состоянием нашего здоровья. За два года учебы многие из нас получили серьезные травмы.

Как-то на уроке по артиллерии произошел такой случай. Во время урока в класс вошел начальник школы генерал Миллер. В это время у доски стоял юнкер, который не мог ответить на простой вопрос. Преподаватель, полковник артиллерии, увидев генерала, пришел в сильное волнение. Если бы он тут же отправил юнкера на место, это было бы подозрительно; что ему оставалось делать? Преподаватель мгновенно сориентировался и объяснил генералу:

– Я уже выслушал ответ юнкера, но, перед тем как отпустить его, хочу задать ему главный вопрос.

Генерал Миллер одобрительно кивнул, а преподаватель мучительно пытался придумать вопрос, на который юнкер смог бы ответить. Наконец он спросил:

– Можно ли из орудия поразить цель, если она не видна?

Вопрос заставил юнкера задуматься, хотя любому известно, как происходит стрельба из артиллерийских орудий.

Итак, после нескольких минут мучительных раздумий юнкер вытянулся и бодро ответил:

– Если отдан приказ, то можно.

Генерал Миллер, сам выпускник Николаевского кавалерийского училища, очень довольный ответом курсанта, громко прошептал побледневшему от гнева полковнику:

– Отлично вымуштрованный юнкер.

Все наши преподаватели, кроме ветеринарного врача и преподавателей немецкого языка и русской литературы, были офицерами. С преподавателем русской литературы всегда можно было поторговаться, и не ради отметок, а из удовольствия.

– Ну что ж, – говорил преподаватель. – Ставлю вам восемь.

– Всего восемь? – спрашивал юнкер, демонстрируя удивление. – Мне казалось, что я заслуживаю одиннадцать или, по крайней мере, десять.

Тут включался весь класс.

– Поставьте ему десять, Агапит Тимофеевич.

– Хорошо, – после минутного размышления отвечал преподаватель. – Я поставлю вам десять. Садитесь.

Однажды император во время посещения школы зашел на урок русской литературы, задал юнкерам несколько вопросов, а затем в течение получаса читал наизусть отрывки из произведений русских классиков. Агапит Тимофеевич был так взволнован и восхищен, что вместо того, чтобы обращаться к императору «ваше величество», неоднократно говорил «ваше превосходительство», словно перед ним был генерал. Подобное обращение не соответствовало и военному званию императора, который был полковником. Однако император не поправлял нашего преподавателя, а только улыбался.

Предметом, который вызывал интерес всех без исключения курсантов, была гиппология.

На последнем экзамене по этому предмету мы, в числе прочего, должны были подготовить и подковать одно переднее и одно заднее копыто лошади.

С гораздо меньшим энтузиазмом мы изучали такой полезный предмет, как армейские средства связи: полевые телефоны, телеграф, гелиограф и азбуку Морзе. Кроме того, в рамках этого курса мы изучали использование взрывчатых веществ для подрыва вражеских железных дорог и мостов. Впоследствии, уже во время войны, мне не раз пришлось горько пожалеть, что я так мало внимания уделял этому предмету.

Со всей серьезностью мы относились только к изучению воинского устава и всевозможных инструкций, нескольких небольших сборников, каждый от 150 до 300 страниц.

1. Внутренняя служба – в казармах, конюшнях и т. п.

2. Гарнизонная служба.

3. Субординация – взаимоотношения между подчиненными и стоящими выше по званию.

4. Учения.

5. Служба в действующей армии – разведка, боевые действия.

6. Тренировка лошадей.

Строевой офицер был обязан фактически вызубрить эти брошюры, содержащие практические советы и инструкции.

Кроме того, делались попытки преподавания таких предметов, как военная история, тактика, картография, строительство фортификаций и управление тылом (самый нелюбимый нами предмет). Раз в неделю наш священник проводил уроки религии (в то время обязательный предмет во всех русских школах). И наконец, немец, профессор Брандт, обучал нас немецкому языку.

Брандт был очень старым; он уже преподавал немецкий язык, когда наш начальник школы был юнкером, и даже еще раньше. В 1911 году, когда я поступил в кавалерийскую школу, Брандт был слегка не в своем уме и уже не отличал казаков и «эскадронных» юнкеров, хотя мы носили разные формы. Наугад выбрав любого из класса для ответа, вместо того, чтобы найти по списку, Брандт какое-то время пристально всматривался в юнкера и, отчаявшись понять, кто перед ним, спрашивал:

– Вы из эскадрона, мой ангел, или казак?

Еще один старик, генерал, обучал нас управлению тылом.

– Я так давно работаю здесь, так давно, что навидался всякого. И вы уже ничем не можете меня удивить, – частенько говорил он.

Генерал не утруждал себя ведением лекций, он просто громко зачитывал учебник и, если кто-нибудь из курсантов слишком досаждал ему своим поведением, прекращал чтение и обращался к нарушителю дисциплины:

– На каком слове я остановился?

Юнкер признавался, что не слушал чтение, и генерал, к примеру, говорил:

– Последним было слово «штаб». А теперь откройте учебник на странице сорок пять, найдите слово «штаб» и повторите это слово двадцать раз.

Многие из наших преподавателей были стариками и давно оставили надежду научить нас чему-нибудь, а вот командиры подразделений были настоящими солдафонами; с ними были шутки плохи.

Эскадроном командовал полковник Ярминский, которого юнкера между собой ласково называли «папа Саша». У него было слабое место: он обожал разглагольствовать перед эскадроном, не обладая талантом оратора. Стоило ему начать говорить, как мы уже знали, что вскоре он совершит какую-нибудь бестактность.

Папа Саша с семьей жил в квартире в одном из офицерских домов, и если вечером кому-нибудь нужно было срочно повидаться с ним, то к нему всегда можно было зайти домой. У Ярминского была очень красивая горничная, и один из юнкеров завел привычку вечерами заходить к папе Саше. Однажды юнкеру не повезло: папа Саша застиг его целующимся с горничной. Юнкера тут же арестовали, и на следующий день он предстал перед эскадроном. Папа Саша долго распространялся о безнравственности вообще и безнравственном поведении данного юнкера в частности и, подводя итог выступления, заявил:

– Кроме того, юнкер Юрлов, для кого я держу эту девицу – для вас или для себя?!

Примерно через месяц после того, как я был произведен в гусары, папа Саша принял командование 3-м гусарским полком, и мы, оба гусары, случайно встретились в ресторане. Постороннему человеку вполне могло показаться, что он наблюдает за встречей двух закадычных друзей. Школьные узы были невероятно сильны. К примеру, в театре или на ипподроме какой-нибудь старый генерал мог подойти ко мне, простому юнкеру, и представиться:

– Я такой-то. В таком-то году закончил «славную школу».

Все корнеты носили памятное кольцо, серебряное, в форме лошадиной подковы, с гвардейской звездой в центре на внешней стороне кольца и с надписью «Солдат, корнет и генерал друзья навеки», выгравированной на внутренней стороне. Эта фраза была взята из школьной песни; революция с невероятной легкостью убрала из песни слово «солдат».

Самым главным человеком в жизни юнкеров был офицер, в течение двух лет учебы командовавший классом (в моем классе было восемнадцать юношей). Таким ротным офицером был капитан Зякин, прикрепленный к нашему классу. Он изучал с нами воинский устав и инструкции и занимался физической подготовкой, за исключением фехтования и гимнастики. Но в первую очередь он отвечал за наше воспитание. При всем желании не могу сказать о нем ничего хорошего. Думаю, что он был плохим учителем, и его методы воспитания были чересчур жесткими, а временами даже садистскими. Во всяком случае, теперь мне видится это так.

Он учил нас ездить верхом с помощью длинного хлыста и, оглаживая им воспитанников по спинам, с издевательской вежливостью говорил:

– Прошу прощения, я собирался подхлестнуть лошадь.

После пары ударов хлыстом каждый из нас задумывался, кого же он в действительности хотел подбодрить: лошадь или всадника? Если Зякин был в плохом настроении, то за любую ерунду, например за лошадь, затормозившую перед препятствием, запросто мог посадить под арест, оставить без увольнительной на выходные или поставить на час в полном обмундировании по стойке «смирно». Наказание называлось «под саблей», поскольку юнкер стоял по стойке «смирно» с саблей наголо. Частенько, когда капитан Зякин был недоволен классом в целом, он хватал первого подвернувшегося под руку юнкера, срывал с него фуражку, бросал на землю и топтал ее ногами, затем срывал шинель и тоже топтал ее ногами и, наконец, швырнув юнкера на землю, выкрикивал:

– Все без увольнений до Рождества! (Или до Пасхи, в зависимости от времени года.)

Его методы воспитания часто приводили к несчастным случаям. Лежащий без движения на земле юнкер был обычным явлением. В этих случаях капитан обходил вокруг пострадавшего юнкера и ехидно спрашивал:

– Никак ушибся?

– Все в порядке, – следовал стандартный ответ.

Тогда, по-видимому потеряв всякий интерес, капитан, царственно поведя рукой, бросал в пространство:

– Уберите его.

Мгновенно неизвестно откуда возникали солдаты и уносили юнкера.

Мне тоже пришлось услышать «уберите его»; тогда я сильно повредил колено. Две недели я неподвижно пролежал на спине, испытывая чудовищную боль от малейшего движения, а затем в течение месяца ходил на костылях. В это время нашу школу посетил император. Мне сказали, что, если император зайдет в лазарет, я должен неподвижно лежать на спине. Император приехал в школу, пришел в лазарет и зашел ко мне в палату. Единственное, что я помню, так это императора в форме полковника, входящего в дверь; а затем полный провал в памяти. Позже мне рассказали, что я быстро сел в постели и решительным голосом, как подобает хорошему солдату, ответил на несколько вопросов, заданных императором. Я не чувствовал боли; вот на что способен человек, когда ему девятнадцать лет.

Сегодня я понимаю, что, хотя Зякин был плохим воспитателем, он обладал способностью к муштре, поэтому наш класс был выбран для участия в показательном смотре в присутствии императора. Подобные смотры устраиваются теперь в Канаде для королевской конной полиции. Необычная программа смотра заканчивалась коронным номером. Всадник ослаблял подпругу, вытягивал из-под себя седло и, опираясь на седло левой рукой, а правой управляя лошадью, брал несколько низких препятствий. Класс, выполняя это упражнение, действовал согласованно, как один человек. Точность достигалась следующим образом. Мы скакали по огромному кругу, и каждый наездник должен был четко запомнить места, где необходимо сделать то или иное движение; ориентирами служили «окна» в окружности. Самое неприятное, доложу я вам, что на период тренировок мы были полностью лишены увольнительных и много часов провели «под саблей», пока не достигли необходимой четкости выполнения упражнений. Когда император объявил, что доволен смотром, приказ о запрете увольнений был отменен. В процессе подготовки к смотру ненависть к Зякину достигла такого предела, что мы стали составлять план заговора, собираясь провалить выступление перед императором. Однако мы не посмели этого сделать, и, когда Зякин отменил свой приказ о запрете увольнительных, все тут же забыли о часах, проведенных «под саблей» или под арестом, и мы даже пришли к выводу, что Зякин, в конце концов, не так уж плох.

Школьная гауптвахта состояла из нескольких маленьких клетушек, в каждой из которых стояла койка, стол и стул; под потолком лампочка без абажура. Койкой служила деревянная полка, прикрепленная к стене. На ней не было ни матраца, ни одеяла. В качестве подушки арестованный использовал мундир, а одеялом служила шинель. Стены камеры постепенно покрывались именами и высказываниями прежних обитателей. Одна из надписей гласила: «Здесь жил корнет Козлов». Обычно юнкера находились под арестом только день или два. Они посещали классные занятия, но ели, спали и выполняли домашние задания на гауптвахте. Дежурный юнкер выводил арестованного из камеры и после занятий возвращал его обратно.

И все-таки я благодарен Зякину, ведь это он на втором году учебы содействовал присвоению мне звания капрала, что было важно при выборе полка. Задолго до окончания училища нас знакомили со списком вакансий в кавалерийских полках. Каждый юнкер имел право выбрать полк в зависимости от имеющихся у него отметок, но вахмистры и капралы обладали приоритетным правом выбора.

Я получил звание капрала при весьма интересных обстоятельствах. Зимний дворец, резиденция императора, постоянно охранялся силами полиции, в форме и в штатском. Кроме того, в охране Зимнего дворца по очереди принимали участие все петербургские полки и военные школы. Эскадрон Николаевской кавалерийской школы охранял дворец один раз в году. Мы занимали внутренние и внешние посты. Юнкера, заступившие на вахту, стояли по стойке «смирно» два часа; затем приходила смена. За сутки каждой смене приходилось отстоять четыре вахты. Во время отдыха мы находились в караульной комнате, готовые в случае боевой тревоги мгновенно вскочить на ноги; во время отдыха мы спали не раздеваясь. В тот памятный день я принимал участие в охране дворца. Мы как раз выходили из ворот, когда подъехал начальник нашего училища и тут же на Дворцовой площади, рядом с Александровской колонной, произвел меня в капралы «славной школы».

Мой пост во дворце находился в галерее героев Отечественной войны 1812 года.

На стенах висело более трехсот портретов военачальников, большая часть которых принадлежала кисти английского художника Джорджа Доу.

Пост располагался в одном из углов галереи рядом с полковыми штандартами. Ночью в огромном помещении с единственным источником света – лампочкой у штандартов – было довольно жутко. Суеверный ужас навевали шаги идущей к посту смены караула, гулко отдававшиеся в анфиладе залов и коридоров.

Как-то во время дежурства у нас произошел неприятный случай. В соответствии с православным календарем 6 января отмечался праздник Крещения Господня.

Каждый год в этот день из Зимнего дворца выходила торжественная процессия, которая следовала к Неве. Над заранее сделанной полыньей был установлен павильон. В этот праздничный день мы стояли в карауле в огромном зале вместе с кавалерийским караульным эскадроном. Император должен был пройти через этот зал, следуя из своих апартаментов на выход. Когда он вошел в зал, все «орлы» опустились вниз, и только наш штандарт замешкался и его наконечник коснулся пола на несколько секунд позже остальных. Наш бедный папа Саша был арестован. Он пытался скрыть от нас свой арест, рассказав, что ездил на охоту.

В связи с этим событием появилась карикатура, на которой был изображен папа Саша в костюме охотника, сидящий в клетке. Полковник пришел в восторг от карикатуры. Николаевская кавалерийская школа включала среднюю классическую гимназию, которая существовала на средства юнкеров. Помимо частных пожертвований, в школе ежегодно проводилась благотворительная выставка. Вот на такой выставке за довольно большую цену была продана карикатура на папу Сашу. Ежегодно за большие деньги уходила картина вахмистра, которую он традиционно называл «Властелин планеты». Картина всегда была одной и той же. Горизонтальная линия делила лист на две части: верхняя часть означала «небо», а нижняя «океан», или «пустыню». Но самое главное заключалось не в линии, а в надписи: «Властелин планеты Славная Школа такого-то года».

Хотя шпоры составляли часть нашей формы, «звери» не носили их в школьных стенах до тех пор, пока не заслужили их. Они давались за успехи в верховой езде, и считалось большой честью оказаться в первой десятке получивших шпоры. Мне повезло, и я был одним из первых. 10 мая мы выехали в лагеря, и всем «зверям» позволили, наконец, надеть шпоры. Вручение первых десяти пар шпор сопровождалось традиционной торжественной церемонией. Вахмистр приглашал десять отличившихся «зверей» на роскошный обед, проходивший в комнате отдыха, и первую ночь после вручения шпор «звери» спали с тяжелыми восьмидюймовыми шпорами на голых пятках. Если проснувшийся среди ночи корнет кричал: «Не слышу звона шпор!», потерявшие надежду заснуть «звери» должны были позвенеть шпорами. Наутро вы понимали, что никогда не забудете это событие.

Это было частью издевательств, которым подвергались воспитанники школы. Правда, у нас издевательства носили не такой жестокий характер, как, например, в английских школах, где старшие мальчики превращали младших в своих лакеев. Мы, к примеру, должны были, если к нам обращался корнет, встать по стойке «смирно», демонстрируя уважение к старшему, и мгновенно вскакивать, если корнет заходил в комнату. Кроме того, «звери» должны были знать некоторые факты из истории русской кавалерии, которые не являлась частью обязательной программы обучения. Например, имена командующих всех кавалерийских полков, где дислоцировались их полки; уметь до малейших подробностей описать их форму и т. д. и т. п. Мало того, мы должны были запомнить имена любимых девушек всех корнетов. Девушки постоянно менялись, и не было конца этой изнурительной процедуре запоминания девичьих имен. Корнеты наказывали «зверей» за хмурый взгляд, недовольный ответ, невыученное имя и еще за массу подобных «провинностей». Наказание главным образом сводилось к отжиманию от пола или приседаниям; нормой считалось сто приседаний или отжиманий, но иногда доходило и до пятисот. Поскольку эти упражнения развивали мускулы рук и ног, то считались полезными для будущих кавалеристов.

Эти принудительные физические упражнения и то, что практически постоянно приходилось принимать строевую стойку, ужасно выматывали и морально, и физически, зато с точки зрения армии оказывали положительное воздействие, развивая уважение младших к старшим по званию – даже если они поступили в школу всего на год раньше. Хотя все эти действия носили противоправный характер, офицеры, в свое время сами прошедшие через подобные испытания, закрывали глаза на издевательства старших над младшими. Мгновенно подавлялись только возникавшие иногда жестокие и оскорбительные формы издевательства.

Раз в год в школе устраивался конноспортивный праздник. Корнеты демонстрировали строевую подготовку, преодоление препятствий и даже романскую школу верховой езды.

Казаки показывали джигитовку, а «звери» так называемую скифскую школу верховой езды.

Для выступления «зверей» поперек манежа устанавливали три невысоких барьера. «Звери» на неоседланных лошадях, отпустив поводья, собирались у ворот манежа. Ворота открывались, и конюхи кнутами одну за другой выгоняли лошадей на манеж.

Представление длилось не более трех-четырех минут. Вместо того чтобы взять барьер, моя лошадь свернула в сторону, и я упал у стенки манежа. Надо мной были зрительские трибуны. Пятьдесят возбужденных лошадей мчались по манежу. Я поспешил подняться и, чувствуя крайнее смущение, скользнул взглядом по трибуне, и первым увиденным мной человеком оказался генерал. Не знаю, что мной двигало в этот момент, скорее всего, сила привычки, но я вытянулся по стойке «смирно». За этот дурацкий поступок меня поместили «под саблю».

Два раза в год мы принимали участие в балах, устраиваемых в женских гимназиях. Считалось, что мы должны получать удовольствие от посещения балов, но мы думали иначе. С одной девушкой нам разрешалось сделать только два круга по залу и поговорить после танца не более нескольких минут, и все это время за нами следили зоркие глаза пожилых дам, наблюдавших за поведением девушек. В любом случае, балы, согласно школьной традиции, не считались подходящим времяпрепровождением для благородных корнетов. Итак, два раза в год во время вечерней переклички папа Саша объявлял:

– У меня есть двенадцать приглашений на бал. Кто хочет пойти?

Он заранее знал, что ответом будет мертвая тишина, и поэтому тут же добавлял:

– Я сам отберу двенадцать человек.

После его заявления каждый из двенадцати в свою очередь спрашивал:

– Разрешите доложить.

– Докладывайте.

– Я не умею танцевать.

Каждый год Ярминский выслушивал эти объяснения, и поэтому у него уже был ответ.

– У вас есть две недели, чтобы научиться танцевать. За час до отъезда на бал вы придете ко мне домой и покажете, чему вам удалось научиться за две недели.

Итак, перед отъездом на бал двенадцать несчастных юнкеров танцевали друг с другом в гостиной Ярминского, но, независимо от умения танцевать, все они отправлялись на бал.

Понятно, что наше присутствие на балах всегда приветствовалось. Чего стоила одна только наша парадная форма! Черный мундир с алой выпушкой, двумя рядами медных пуговиц, эполеты и трехполосный ремень – крайние полосы алые, средняя – черная. Темно-синие шаровары с красной окантовкой. Черные сапоги со шпорами. Летом – фуражка с алой тульей, а зимой – кожаный кивер, с султаном из перьев.

Форма, конечно, была роскошная, но, к сожалению, в городе было слишком мало мест, где мы бы могли в ней покрасоваться. Нам было запрещено гулять по улицам, и я предпочитал ждать у входа, пока швейцар ходил за извозчиком. За два года учебы я по пальцам мог сосчитать улицы Санкт-Петербурга, по которым мне удалось пройтись.

В кавалерии вообще, а в нашей школе в частности с неодобрением относились к хвастовству, выставлению напоказ своего богатства, поэтому юнкера старались не пользоваться щегольскими экипажами на дутых шинах, с сытыми, ухоженными рысаками, которыми управляли сидевшие на козлах извозчики в добротных синих тулупах. С другой стороны, простые экипажи, одноконные пролетки, в лучшем случае на литых резиновых шинах, запряженные, как правило, тощей лошаденкой, с извозчиками в армяках, так называемыми «ваньками», не могли развить нормальную, с точки зрения пассажира, скорость. По субботам у дверей школы стояли шикарные пролетки, запряженные сытыми, быстроходными лошадьми. Хотя это было весьма дорогое удовольствие, некоторые из нас нанимали такие пролетки на весь выходной день. Правда, в этом были и свои минусы. Если офицер ехал в пролетке, которая не могла развить большую скорость, то вам приходилось либо тащиться за ней, либо просить разрешения у офицера обогнать его пролетку.

Юнкерам запрещалось ходить на оперетты и комедии, в гостиницы и рестораны. Единственный раз перед окончанием школы я приехал из лагеря в город, чтобы вместе с матерью немного пройтись по магазинам.

– Я устала, – сказала мама, когда мы сделали покупки. – Давай сходим позавтракать в «Медведь».

– Меня не впустят.

– Какая ерунда, – ответила мама, не признававшая никаких ограничений. – Через несколько дней ты станешь офицером, и, кроме того, я твоя мать.

Нас, конечно, не впустили в ресторан, и особое подозрение вызвало желание моей очень молодо выглядевшей матери снять отдельный кабинет.

Школа очень заботилась о нашем моральном облике. Всякий раз, когда в специально отведенные часы к нам приходили посетители, папа Саша по несколько раз заглядывал в гостиную, чтобы посмотреть на посетителей. Как-то он спросил меня:

– Что за девушка приходила к вам сегодня?

– Моя кузина.

После секундной растерянности папа Саша быстро пришел в себя и заявил:

– Значит, так: чтобы я больше не видел этой кузины.

9 мая отмечался праздник Николаевского кавалерийского училища; всем выпускникам оказывался радушный прием. На большом обеде в честь праздника присутствовали представители разных полков русской кавалерии. На следующий день мы уезжали в лагеря.

Летние лагеря для всех полков и военных школ Санкт-Петербургского гарнизона находились в 27 километрах от города, в Красном Селе. Наши бараки располагались на левом берегу Дудегофского озера. С одной стороны проходила так называемая фронтовая линия, широкая, хорошо утрамбованная песчаная дорога, вдоль которой размещались бараки. По другую сторону дороги на ровном широком поле находилась искусственная насыпь, так называемый Царский валик, откуда царь наблюдал за учениями и торжественными церемониями.

В самом Красном Селе и в его окрестностях располагалось множество дач, в которых летом наверняка отдыхало много замечательных людей, но мне, как и большинству моих товарищей, запомнились только представительницы женского пола, следовавшие за полками в лагеря. У нас, юнкеров, были только две возможности познакомиться с ними. Первая – картография. Во время практических занятий мы, рассеянные по большой площади, на пару часов оставались без присмотра. Кроме того, на озере существовал прокат лодок, и там можно было встретить девушек, приходивших покататься. Однако существовал определенный риск: у дежурного офицера был бинокль, и он время от времени наблюдал за озером. Нарушители дисциплины могли остаться без увольнительных.

В лагере основная часть времени отводилась муштре. Порядка двух недель мы самостоятельно чистили и кормили лошадей. Ежедневные тренировки завершались парадом в присутствии императора. Репетиция парада проходила в присутствии великого князя Николая Николаевича, командующего войсками гвардии. Великий князь, высокий, красивый мужчина, был любителем сильных выражений – привычка, снискавшая ему любовь солдат, которым был понятен простой русский язык. Как-то во время репетиции парада наш эскадрон сбился с темпа. Когда мы проходили мимо великого князя, он закричал:

– Это что? Пансион для благородных девиц?

Нам пришлось опять пройти мимо него, и на этот раз мы узнали, что выглядим как «ряды беременных женщин».

На втором году моей учебы наш начальник школы пошел на повышение. Его преемник, генерал-майор Митрофан Михайлович Марченко, не был выпускником Николаевской кавалерийской школы, а потому не придавал особого значения нашим традициям. Большую часть жизни Марченко служил в качестве военного атташе в русских посольствах Западной Европы и вернулся домой законченным англофилом. Юнкера традиционно занимались только теми видами спорта, которые в той или иной мере имели отношение к их профессии. Генерал Марченко попытался заставить нас играть в футбол, один из любимейших английских видов спорта. Добровольцев не нашлось, и генерал был вынужден назначить игроков в обе команды. На собрании корнеты приняли решение, что игра в футбол унижает достоинство, идет вразрез с нашими традициями, а поэтому игроки должны сделать все возможное, чтобы руководство школы отказалось от футбола. Итак, выйдя на поле, мы заняли свои места и встали по стойке «смирно». Как генерал ни старался, но ему не удалось заставить нас сдвинуться с места, и, что самое удивительное, мы не подверглись наказанию.

Тогда генерал попытался ввести в школе занятия по плаванию. Как-то днем дежурный офицер прошел по лагерю с листом бумаги и карандашом, составляя список тех, кто умеет плавать. Вполне естественно, что по лагерю молниеносно распространились самые невероятные слухи. Среди прочего, говорили о том, что те, кто не умеет плавать, останутся на выходные в лагере и будут учиться. На выходные у меня была назначена важная встреча в городе, и, поверив слухам, я, хотя и не умел плавать, записался в список пловцов.

Дальше события понеслись с головокружительной скоростью. Через полчаса все пловцы, и я в их числе, пришли на берег озера. Через пару минут мы разделись и, выстроившись в линии по шесть человек, подошли к краю пирса. По команде генерала «Марш!» мы должны были прыгнуть в воду. Я не успел опомниться, как уже стоял на краю пирса. По команде «Марш!» я прыгнул, но, еще не долетев до воды, успел прокричать:

– Помогите!

Меня вытащили из воды, и я предстал перед генералом.

– Итак, вы солгали, что умеете плавать?

Я объяснил, почему мне пришлось солгать. Вероятно, мой честный ответ обезоружил генерала, и он разрешил на выходные уехать в Санкт-Петербург.

Торжественная церемония производства в офицеры состоялась в начале августа. Все военные училища Санкт-Петербурга выстроились развернутым фронтом. Император верхом спустился с Царского валика и несколько минут говорил о наших обязанностях теперь уже в качестве офицеров. Я не помню текста выступления, поскольку был слишком взволнован.

– Господа, поздравляю вас с первым офицерским званием, – услышал я последние слова императора, и это были самые важные слова.

По окончании церемонии папа Саша сменил строгий взгляд на нежную улыбку и, вместо команды: «Эскадрон, шагом марш!», улыбаясь, сказал:

– Господа офицеры, прошу по коням!

Глава 13 Военное училище Декабрь 1943 года - май 1944 года8 декабря, когда я прибыл из Пюггена в военное училище, располагавшееся на окраине Дрездена, старый саксонский город показался мне удивительно красивым. Ничто не предвещало ужасной судьбы, ожидавшей Дрезден, который

Из книги Белоэмигранты на военной службе в Китае автора Балмасов Сергей Станиславович

Военное училище В начале 1926 г. в Цинанфу было основано Н. Д. Меркуловым двухгодичное военное училище по курсам пехоты и артиллерии (Инструкторская школа) для русской молодежи. Формально при этом оно находилось в инструкторском офицерском отряде и состояло из

Из книги Северные окраины Петербурга. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная… автора Глезеров Сергей Евгеньевич

Из книги Политическая биография Сталина. Том 1. автора Капченко Николай Иванович

3. Горийское духовное училище Как явствует из сохранившихся архивных документов, подтвержденных также и в биографической хронике, содержащейся в официальном издании сочинений Сталина, Иосиф Джугашвили был принят в Горийское духовное училище в сентябре 1888 года. В связи

Из книги Атаман А. И. Дутов автора Ганин Андрей Владиславович

Училище. «Царская сотня» По выпуске из корпуса в возрасте семнадцати лет Дутов был зачислен юнкером в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища (1897 г.) и отправился в столицу. В училище без экзамена принимали выпускников кадетских корпусов и гражданских

Из книги Несостоявшийся император Федор Алексеевич автора Богданов Андрей Петрович

Церковное училище или университет? Но может быть, старший брат Петра имел в виду некую исключительно религиозную, «латинско-польскую» ученость, в корне отличную от «немецкой» светской науки - не зря же об этом различии долго твердили историки. Отнюдь нет - гражданские

Из книги Зарождение добровольческой армии автора Волков Сергей Владимирович

Последние дни в училище В тяжелое время пришлось нашему поколению начинать свою действительную службу. Воспитанные в военных семьях и кадетских корпусах, мы с горечью и недоумением встретили февральскую революцию, начавшееся разложение фронта и тыла русской армии и

Из книги Воспоминания о службе автора Шапошников Борис Михайлович

В МОСКОВСКОМ ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ Рано утром 13 августа 1901 года я приехал в Москву и остановился в номерах на Земляном валу, названия номеров уже не помню.В тот же день я зашел в училище. Наученный первым приездом, я отметился в канцелярии училища и узнал у его адъютанта,

Из книги Сталин в жизни автора Гусляров Евгений

В духовном училище В 1890 году, очевидно вскоре после смерти отца, одиннадцатилетний Сосо вступил в духовное училище с ситцевой сумкой под мышкой. По словам товарищей, мальчик проявлял большое рвение в изучении катехизиса и молитв. Тот же Гогохия отмечает, что благодаря

Из книги Историческое описание одежды и вооружения российских войск. Том 25 автора Висковатов Александр Васильевич

Из книги Русские землепроходцы – слава и гордость Руси автора Глазырин Максим Юрьевич

Нахимовское училище 1943 год, 21 августа. Основано Нахимовское военно-морское училище.1944 год, 1 января, 00:00:01 сек. По радио на просторах нашей великой Родины звучит новый гимн. Музыка А. В. Александрова, текст С. В. Михалкова.Впервые после кровавого переворота 1917 года в

Из книги Алтайская духовная миссия в 1830–1919 годы: структура и деятельность автора Крейдун Георгий

Улалинское миссионерское училище Сростом числа начальных школ в миссии обострилась проблема нехватки кадров. Отдаленность и бедность региона не позволяли принимать достаточное количество учителей из других мест. Возникла необходимость готовить собственных

Строевое образование юнкеров состоял из практических и теоретических занятий, распределённых на 2 года.В младшем классе программа строевого образования преследовала цель подготовки унтер-офицеров, a в старшем - инструктора-офицера.

С 1865 AD введены в курс военная администрация и топография, a в следующие годы - аналитическая геометрия, механика, военная гигиена и топография, артиллерийское и фортификационное черчение, причём преподавание физики было исключено.

По положению 1867 AD учебная программа училища включала в себе следующие предметы:

• военные - тактику, артиллерию (служба при орудии, правила стрельбы, материальная часть), фортификацию, военное законоведение, уставы и наставления (служебные обязанности в войсках), военная администрация и военное письмоводство, строевое учение, черчение (фортификационное, артиллерийское и топографическое)
• специальные - иппологию, вольтижировку и джигитовку, фехтование, рубку шашкой и обращение с пикой, стрелковую подготовку и учение об оружии
• общеобразовательные - Закон Божий, русский и иностранные языки (французский и немецкий), математику, химию, физику, аналитическую геометрию, механику, политическую историю и статистику (В 1863-64 учебном году проходились еще логика и психология)

В 1883 AD из учебного курса училища исключены политическая история, статистика, военная гигиена, a затем и математика, и введена военная история.

Вместе с тем, изданная в том же году "Инструкция по учебной части" совершенно изменила и самую систему ведения занятий: аудиториальная система лекций уступила место 22-м часовым лекциям в каждом классе отдельно; практические занятия велись по-прежнему в классных отделениях и манеже, a поверка знаний юнкеров производилась на репетициях.

Давая широкое развитие практическим занятиям по каждому предмету в зимний период занятий, инструкция 1883 AD переносит их и в поле: с выходом в лагерь юнкера младшего класса, кроме полевой езды и тактико –специальных занятий, производят полуинструментальную съемку, a юнкера старшего класса - съемку военно-глазомерную и решают тактические задачи в поле.

С 1908 AD к этому прибавлена еще и съемка перспективная. По окончании съемок юнкера упражнялись в разбивке, трассировке и постройке полевых окопов.

В лагере юнкера занимались фронтовыми ученьями, полевой ездой, инженерными и топографическими работами, знакомились со стрельбою из орудий и с материальной частью артиллерии.

В курс стрелковой подготовки была введена стрельба из пулемётов.

С 1908 AD введены в курс училища: снова военная гигиена, гимнастика, военно-сапёрное дело, военная география и, как особый отдел военного законоведения, учение о социалистических теориях.

Последнее было вызвано тем, что с переходом нашего отечества к новому государственному строю, когда так или иначе политические теории получили относительную свободу исповедания, и в ряды армии стали проникать люди, не признающие принципа "армия вне политики", офицеру было необходимо знать, чем он может парализовать возможную пропаганду последователей крайних партий.

Химия же и механика были изъяты из предметов преподавания и перенесены в кадетские корпуса. Наконец, ряд комиссий пришел к выводу, что необходимо перенести центр тяжести училищного курса с теории на более практическую почву.

28 июля 1910 AD выработанные этими комиссиями программы были утверждены военным министром и приняты к руководству. Основная идея новых программ - "приблизить военные знания юнкеров к войсковой жизни и подготовить их к обязанностям воспитателя и учителя солдата и к роли руководителя вверенной ему малой части (взвода, полуэскадрона) в поле".

Выпускаемый из училища молодой офицер должен был не только знать, но и уметь применять знания в той сфере деятельности, которая ожидала его по выходе в кавалерийскую часть.

A так как предстоящая юнкеру служба командира взвода и полуэскадрона раньше всего и прежде всего требовала от него самой серьезной практической подготовки, затем развития инструкторских способностей и лишь потом общего военного образования, то на тактику и специальную подготовку было обращено главное внимание (тактика - 8 часов в неделю в младшем классе и 10 часов в старшем).

Преследуя цель развития ума, a не обременение памяти, новые программы были составлены так, что быстро улетучивающиеся, основанные на памяти знания ими не требовались. Отдав тактике господствующее среди всех учебных предметов место, реформа эта вызвала естественное уменьшение объема курса этих предметов; так, военная история, получив новое наименование "история русской армии", преследовала только ознакомление юнкеров с важнейшими периодами жизни русской армии; прежнее прохождение целых кампаний в беглом стратегическом очерке было исключено.

Точно так же курс военной топографии был окрашен в тактический цвет; все вопросы чисто математического характера (триангуляция) и подробное изучение инструментов, с которыми строевому офицеру работать не придётся, были исключены из курса; взамен была введена маршрутная съемка.

Установив тесную связь курса артиллерии с "наставлением для обучения стрельбе", новая программа преследовала чисто утилитарные цели: дать базовые знания, умения и навыки - по основам боевого применения артиллерийских подразделений в бою и организации взаимодействия между кавалерийским и артиллерийским командиром, по правилам стрельбы и управлению огнём, по огневой службе (боевой работе) подразделений полевой артиллерии.

В курс законоведения были введены сведения из финансового и полицейского права, но преподавание особого отдела о крайних учениях было отменено

Производство

По окончании курса наук и летн. практич. занятий юнкера эскадрона разделялись на 3 разряда, соответ-но к-рым юнкерам присваиваются при выпуске след. права:

1-й разр. выпускается в части арм. кавалерии корнетами с 1 год. старшинства в чине; отличнейшие же из перворазрядных юнкеров, имеющих в ср. выводе по наукам не менее 9 и знанию строев. службы не менее 11, удостаиваются, в определяемом воен. мин-ром для кажд. года особо числе, производства в корнеты гв. кавалерии.

При Николае II в гвардейской кавалерии соблюдался ряд правил, придававших ей определенную специфику:

• офицеры должны были принадлежать к потомственной аристократии или дворянству, и это правил о не знало исключений. Если гвардейский унтер-офицер недворянского происхождения производился в корнеты, он автоматически переводился в армейский полк.
• с 1884 AD звания в гвардии считались одним чином выше армейских.
• полковым командиром, как правило, был генерал-майор (тогда как в армии - полковник). Гвардейский полковник мог быть только исполняющим должность командира.

Правила приема молодых кавалерийских офицеров в гвардию в начале ХХ века:

В течение последнего года обучения юнкер самостоятельно посылал в Главное управление военно - учебных заведений прошение с просьбой о зачислении его в тот или иной гвардейский полк. Начальник училища информировал командира полка о кандидатуре будущего офицера. Выбор полка будущим офиц ером, как правило, был предопределен и лишь изредка зависел от его собственного желания.

При зачислении в тот или иной гвардейский полк играли роль различные факторы. Так, свою роль мог ла сыграть национальная принадлежность кандидата. В некоторых полках, к примеру, в Конногвардейском, служили лица в основном остзейского происхождения, но существовали и русские по преимущ еству полки.

Но ключевую роль при выборе полка играли фамильные традиции. Часто уже с рождения мальчику-дворянину было предопределено служить в том полку, в котором служили и его предки. Зачастую несколько поколений той или иной дворянской семьи служили в определённом полку.

Помимо принадлежности к энати и количества набранных баллов существовали и неформальные критерии для приёма кандидата в полк. И здесь его ожидали два испытания.

Во-первых, он должен был быть принят обществом, подтвердив свой образовательный уровень и воспитание в общении с офицерами полка, причём мнение их жен играло далеко не последнюю роль.

Во-вторых, он должен был произвести хорошее впечатление в офицерском собрании, куда кандидатов приглашали на обеды или ужины офицеры и генералы. Эти мужские собрания сопровождались обильными возлияниями, причем обращалось внимание на поведение подвыпившего кандидата и на то, сколько он может выпить. В некоторых частях традиция предписывала кандидату выпить полковой головной убор, наполненный спиртным.

В конце концов, заместитель командира полка собирал полковое офицерское собрание, на котором официально зачитывалось прошение кандидата о зачислении в полк. “Господа, кто-нибудь хочет высказ аться по поводу поступления. . . . в наш полк?” - спрашивал он.

Собрание проходило в отсутствие кандидата. Дискуссия была совершенно свободной. Те, кто отвергал кандидата, должны были обосновать свою точку зрения. Голосование осуществлялось поднятием рук. Полковой адъютант информировал о решении начальника военно-учебного заведения, который в свою очередь оповещал самого юнкера, Военное министерство и Главное управление военно-учебных заведений.

Неблагоприятное решение передавалось неудачливому кандидату без разъяснений. Мотивы для отказа могли быть разнообразными, порой случайными и, как правило, не были связаны с собственно профессиональными качествами просителя как военного. Так, часто роковую роль играли недостаток образования и воспитания, особенно неумение вести себя с дамами, недостаточное уважение к старшим офицерам, склонность затевать пьяные ссоры, слишком вольное поведение в кругу офицерских жен.

Причиной отказа могло стать и происхождение. Если родственники кандидата уже служили в полку, это могло сыграть ему на руку, однако был возможен и противоположный вариант, как показывает следующий пример. Некий грузинский князь, храбрый офицер, прекрасно служивший в лейб-геардии Казачьем полку, как и многие кавказцы, отличался взрывным темпераментом. Поссорившись со старшим офицером, он был переведен в линейный полк, служа в котором, героически пал в 1915 AD. Через несколько месяцев после гибели князя, его младший брат подал прошение о принятии в лейб-гвардии Казачий полк, но был отвергнут, поскольку офицеры опасались, что кандидат столь же вспыльчив, как и его брат.

Излишняя уверенность кандидата в том, что он будет зачислен в тот или иной полк, считалась предосудительной. Многие юнкера пошили мундиры того или иного гвардейского полка до того, как был решен вопрос об их зачислении, и так никогда не надели их.

Конечно, случались и исключения из правил. Иногда в полк принимались просители, не слишком нравившиеся офицерскому кругу. Так, в 1915 AD в Польше лейб-гвардии Казачий полк был расквартирован неподалеку от ставки Великого князя Николая Николаевича, бывшего тогда главнокомандующим русской армией. Офицеров попросили одобрить зачисление в полк кандидата, за которого ходатайствовал сам Великий князь. Кандидатом являлся князь Радзивилл, который, в случае победы над Германией должен был занять трон автономной Польши. Конечно, не было и речи о том, чтобы отвергнуть прошение князя, и он был принят подавляющим большинством голосов при одном условии: этот офицер вступал в полк в чине есаула, но не получал соответствующей должности. В благодарность князь подарил полку великолепную серебряную чашу, которая до сих пор хранится в коллекции полка.

Другой случай произошел с камер-пажом императрицы Шатиловым. Будучи причислен к 1-й категории выпускников, он собирался поступить либо в конную артиллерию, либо в уланы. Однако Николай II, однажды встретив его, спросил: “Ты, конечно, поступаешь в гвардейские казаки?”. По сути этот вопрос был приказом, и Шатилов волей-неволей стал казаком. Во время Гражданской войны он дослужился до генеральского звания и занимал должность начальника штаба у барона Врангеля.

2-й разряд выпускался в части армейской кавлерии корнетами без старшинства и 3-й разряд переводился из училища в части армейской кавлерии унтер-офицерами (подпрапорщиками), с правом на производство в корнеты без экзамена, но лишь по удостоению своего начальства, не ранее, как через 6 месяцев после производства их товарищей по училищу и только на вакансии, хотя бы и не в те части, в которых они служили унтер-офицерами.

Юнкера эскадрона, подлежащие по успехам в науках и хорошей нравственности производству в офицеры, но признанные по состоянию своего здоровья неспособными к военной службе, одновременно с производством в офицеры переименовывались в соответственный гражданский чин со старшинством в военном чине; причисленные же к 3-му разряду в случае их болезненного состояния награждались чином XIV класса, с предоставлением всем им в случае восстановления их способности к военной службе вступить вновь на военную службу с правами, приобретенными при выпуске.

Юнкера казачьей сотни , на тех же основаниях, производились или в строевые части своих казачьих войск, или же в строевые части регулярных и других казачьих войск.

Казаки считались особым сословием, жившим по своим законам и правилам. Они традиционно недолюбливали иногородних, то есть новопереселенцев на казачьи земли из других областей России. Они были прирождёнными воинами, воспитанными в демократических традициях, и не было большой разницы между офицерами гвардейских и армейских казачьих полков, несмотря на то, что поступление офицера в гвардейский полк сразу делало его представителем знати.

Атаманский полк в принципе пополнялся офицерами только казачьего происхождения, тогда как в полку Его Величества до 50% офицеров не были казаками. Однако все они, прежде чем быть зачисленными в полк, приписывались к станице и становились реестровыми казаками (например будущий сибирский ).

Выпущенные с правами 1 или 2-го разряда, юнкера эскадрона (казёнокоштные) и сотни получали: единовременное пособие на обмундирование в размере 300 рублей, выпущенные по 3-му разряду при самом выпуске из училища в пособие на первоначальное обзаведение бельём, обувью и другими необходимыми вещами - 50 рублей и при производстве потом в офицеры на обмундирование - еще 250 рублей.

Как видим, поступить на службу в гвардию было нелегко, кроме того необходимо было обладать немалыми средствами, чтобы жить в соответствии с мерками петербургсхой знати. Жалованье было довольно скромным, а расходы предполагались немалые.

Блестящая,порою роскошная и очень дорогая многообразная форма: летняя и зимняя, парадная, полная парадная форма, бальная форма, шинель обыкновенная, шинель николаевская, лошадь (полностью или частично) кровная, обычно две или три,- все это стоило громадных денег,приобреталось офицером из собственных средств.Не говоря уже о том, что в обществе надо было держать соответствующий образ жизни.

Расходы по Офицерскому собранию (в гвардейских полках), балы, приемы, подношения, парадные обеды требовали больших расходов. Часто офицер только расписывался в получении жалованья, все оно уходило на вычеты. В некоторых полках существовала традиция - при вступлении в брак передать в собрание серебряный столовый прибор. Все офицеры из гвардейских полков должны были перед свадьбой внести "реверс" - несколько тысяч рублей в обеспечение будущей семейной жизни.

В некоторых частях офицеры составляли своеобразный коллективный резервный фонд, взнос в который, например, в лейб-гвардии Гусарском полку, составлял 1000 рублей.

Поступив в полк, молодой человек оказывался в новой семье. Офицеры полка и в мирное время, и на войне держались вместе, соблюдая традицию полкового братства. Любое прегрешение против кодекса чести позорило весь полк. Графиня Клейнмихель в своей книге “Мемуары о пропавшем мире” рассказывает об одном случае. Офицер лейб-гвардии Гусарского полка проиграл в карты в долг колоссальную сумму, долг был оплачен всеми офицерами полка, причём некоторым из них после этого пришлось оставить службу, так как их финансовые издержки были слишком велики.

Таким образом, очевидно, что кандидаты недаром подвергались испытаниям, ведь и их нравственные свойства, и образование должны были соответствовать самым высоким требованиям. Чем, однако, офицер должен был обладать по преимуществу так это смелостью, и, надо сказать, в бою гвардейцы всегда демонстрировали её.

Служба офицера в гвардейской кавалерии ничем не отличалась от обычной армейской лямки. Обучение, занятия, маневры, выполнение хозяйственных обязанностей, парады отнимали большую часть времени. Наряду с этим гвардейские части (одни чаще, другие реже) выполняли и особые обязанности при государе и дворе. Офицеры активно участвовали в светской жизни, и лучшие дома соперничали за честь видеть среди своих гостей блестящих гвардейских офицеров.

Служба в гвардии давала высокий социальный статус, что вызывало ревность у армейских офицеров. На деле гвардейские офицеры могли быть переведены в армию но перейти из армии в гвардию было практически невозможно. В целом перевод в армию не тяготел над гвардейскими офицерами, в отличие, например от их прусских коллег, Великая война и битвы междоусобной войны дали многочисленные примеры смелости гвардейских офицеров и солдат, до последнего часа осознававших, что они принадлежат к элите.

Во многих иностранных армиях, Николаевскому кавалерийскому училищу аналогов и не было:

Так во Франции -выпускаемые в кавалерию из Сен-Сирской военной школы (для пехоты и кавалерии)обязаны были по прослужении года в строю пройти 11-месячный курс Сомюрской кавалерийской школы

В Италии -выпускаемые в кавалерию из Моденское военного училища, с 2-летним курсом, для пехоты и кав-рии (два отделения) производились в подпоручики с обязательством пройти 8-месячный курс в Пиньерольской кавалерийской школе (близ Турина).

В Австро-Венгрии - Военное училище в Винер-Нейштадте готовило офицеров для пехоты, егерей и кавалерии.

Юнкера Николаевского кавалерийского училища, со своим начальствующим, учительским, воспитательным и обслуживающим персоналом не приняли государственного февральско –мартовского переворота.

После переворота новые власти требовали от руководства училища ежедневно докладывать о положении в училище, а также списки лиц, которых отчисляют и собираются отчислять из училища.

Однако таких списков начальник училища генерал-майор М.Марченко не отсылал. В марте 1917 AD он был уволен.

А юнкера Николаевского кавалерийского училища и в эмиграции с гордостью вспоминали и писали, что Николаевское кавалерийское училище никогда не присягало Временному правительству.

Каждый день приносил известия о бессудных расправах над офицерским составом... В Выборге убит был командир 42-го корпуса, генерал от кавалерии Владимир Алоизиевич Орановский, зверски убиты Генерального штаба генералы Степанов, Васильев и драгунский полковник Карпович. В Луге, в конском запасе, убит бывший командир кавалергардов, генерал граф Менгден, конногренадёр полковник Эгерштром, молодой лейб-гусарский штабс-ротмистр граф Клейнмихель…

В выступлении юнкеров (“владимирцев”) в Петрограде 11 ноября 1917 AD училище участия принять не успело. Было расформировано раньше.

Рано утром 11 ноября “владимирцы” захватили телефонную станцию и взяли в плен большевистского командующего войсками Петроградского военного округа В.А.Антонова-Овсеенко. Вслед за этим юнкера заняли военную гостиницу и телеграф, но после кровопролитного боя были выбиты.

В Петрограде повсюду убивали юнкеров, сбрасывали их с мостов в зловонные каналы. Полному разгрому подверглись Владимирское и Павловское военные училища. Многие юнкера были убиты и изувечены при защите своих училищ, хотя и красные банды дорого платили за "победу".

Отрубленные драгунскими шашками юнкерские головы большевики насаживали на копья железной решётки, что по Гребецкой.

Конечно, та молодежь, что училась в Школе, была самой активной среди участников вооружённого сопротивления совдепам в 1918 –1920 AD, отличалась высокой степенью патриотизма и тем, что непримиримее, чем все остальные, относилась к разрушителям российской государственности.

Интерьер церкви Сошествия Св. Духа в училище

В 1839 AD школа окончательно переселилась к Обводному каналу, в расширенное здание Кондукторской школы путей сообщения (1823–1826 AD, арх. В. К. Треттер), где уже имелся двусветный с хорами и деревянным куполом храм, освященный 26 марта 1827 AD епископом Ревельским Никанором. Занимая выступающую во двор часть второго этажа главного корпуса, этот храм был внутри оформлен по проекту П. Жако коринфскими пилястрами из искусственного желтого на фоне стен из белого стюка.

Белый с позолотой двухъярусный ампирный иконостас вырезала охтинская мастерская А. Тарасова. Образа написал акад. И. Е. Яковлев, иконы праздников – учитель школы М. Довгалев, роспись исполнил М. Я. Ширяев, лепку (включая рельефы) – Л. Круглов и Ф. Стаджи. Газовые бронзовые паникадило и канделябры изготовил мастер Карл Тиме, утварь приобрели у купца Лохова. Часть утвари и икон взяли из церкви Военно-строительного училища (церковь сщмч. Симеона, Сродника господня, при Институте гражданских инженеров Императора Николая I). Расходы на украшение составили 50 тыс. руб.

В 1843 AD А. И. Травин реставрировал интерьер и заново написал евангелистов в парусах.

Площадь храма составляла 55 кв. саж.; на его стенах висели доски чёрного мрамора с именами павших воспитанников, по которым ежегодно при выпуске юнкеров служилась панихида. Молебном перед образом свв. Александра Невского и Николая отмечался день основания училища, одного из самых престижных в России.

В 1903 AD, при переделке церкви арх. И. И. Яковлевым, на ее портале появились лепные горельефы.

Почти 45 лет (с 1842 AD) настоятелем был прот. Кирилл Кириллович Крупский, а последним перед революцией – прот. Иоанн Васильевич Еленевский.

В 1917 AD на апсиде прикреплен гипсовый рельеф с изображением Георгия Победоносца (ск. И. В. Крестовский). Церковь перестала действовать в недоброй памяти 1917 AD ; ныне здание, вроде бы занято проектной организацией.

Былая жизнь русской кавалерии с её красочным бытием, рыцарским духом и красивыми традициями отошла в безвозвратное прошлое.

Начальниками училища были генералы:

• П. П. Годеин (1823-31AD)
• бар. М. А. Шлиппенбах (1831-43 AD)
• А. Н. Сутгоф (1843-63 AD)
• Я. Ф. Сиверс (1863-65 AD)
• бар. M. A. Таубе (1865-74 AD)
• В. Ф. Винберг (1874-78 AD)
• А. А. Бильдерлинг (1878-90AD)
• Е. Е. Рынкевич (1890-99 AD)
• П. А. Плеве (1895-99 AD)
• П. А. Машин (1899-1901 AD)
• Ф. Ф. Грязнов (1901-1905 AD)
• Л. В. де-Витт (1905-10 AD)
• Е. К. Миллер (1910-12AD)

В 1913 AD начальником его состоял г.-м. М. К. Марченко.

Инспекторами школы и училища были